Внутренне я решила, что ни за что этого не будет. Я не собираюсь похоронить себя в провинции, вдалеке от городских развлечений, дворцовых интриг и очарования Роберта Дадли. Отдаление от Роберта лишь усиливало мое желание, и я знала, что стоит нам встретиться, я вновь брошусь в этот омут, несмотря на стыд и совесть, и буду жить одним моментом и смело встречать последствия, каковы бы они ни были.
Я стала мудрее и сильнее и чувствовала за собой способность вести Уолтера по жизни по своему усмотрению.
— Чартли — очень милое место, — сказала я ему, — но разве ты не видишь, что наши дочери выросли?
— Я заметил. Сколько сейчас Пенелопе?
— Ты должен был бы помнить возраст своей первой дочери. Ей четырнадцать.
— Слишком молода для замужества.
— Но не слишком молода, чтобы мы начали подыскивать ей подходящую партию. Я бы хотела, чтобы она удачно вышла замуж, и, желательно, была обручена.
Уолтер признал мою правоту.
— Я очень расположена к Филипу Сидни, — продолжала я. — Он гостил у нас, когда я принимала королеву в Чартли, и они с Пенелопой чувствовали симпатию друг к другу. Это хорошо, когда девушка знает своего будущего мужа, прежде чем вступит в брак.
И опять Уолтер согласился со мной и сказал, что Филип Сидни — прекрасная пара для нашей дочери.
— Как племянник Лейстера он найдет понимание и участие королевы, — сказал он. — Она все так же любит Дадли, насколько я понял.
— Да, он все еще фаворит королевы.
— Здесь, правда, есть одно сомнение. Если королева выйдет замуж за иностранного принца, я сомневаюсь, что Лейстер удержится при дворе, и тогда ее симпатии к родственникам Лейстера много уменьшатся.
— Неужели ты думаешь, что она когда-нибудь выйдет замуж?
— Ее министры пытаются уговорить ее на это. Отсутствие наследника становится все более насущной проблемой. В случае смерти королевы начнутся распри, а это всегда — несчастье для страны. Она обязана оставить наследника.
— Но она слишком стара для рождения первенца, хотя никто не осмелится сказать ей это.
— Она все еще может родить наследника.
Я громко рассмеялась, внезапно восхищенная одной мыслью, что я на восемь лет моложе королевы.
— Что тут смешного? — удивился Уолтер.
— Ты смешон. Ты был бы уже в Тауэре, обвиненный в измене, если бы она слышала тебя.
О, как он мне надоел! С Робертом у меня были лишь краткие реплики при встрече.
— Это невыносимо, — шептал он мне.
— Я не могу удрать от Уолтера, а ты не можешь приехать в Дюрхэм Хауз.
— Я могу попытаться.
— Дорогой мой Роберт, вряд ли ты согласишься делить с нами постель. Даже Уолтер тогда заподозрит что-нибудь.
Как бы ни была я огорчена и раздосадована, я была довольна, что Роберт раздосадован еще более.
— Ну что ж, Роберт, — сказала я, — ты ведь волшебник. Я жду волшебства.
Что-то нужно было предпринимать, потому что я предполагала, что вновь случилось неизбежное: кто-то — я так и не выяснила кто — нашептал Уолтеру, что в его отсутствие Роберт Дадли принимал живейшее участие в жизни его жены.
Уолтер отказался верить этому, но не в отношении Роберта, а в отношении меня. До чего же наивным он был! Я бы уладила дело с Уолтером, однако у Роберта оказалось множество смертельных врагов, которые стремились не столько навредить семейству Эссексов, сколько выбить у Роберта почву из-под ног и навсегда опорочить его перед королевой.
В один из вечеров Уолтер вошел в спальню с очень суровым лицом.
— Я услышал очень серьезные обвинения, — объявил он.
Сердце мое бешено заколотилось, так как я, действительно, была виновна, однако у меня хватило сил спокойно спросить:
— Обвинения — в чем?
— В твоей связи с Лейстером.
Глаза мои широко распахнулись: я надеялась, что выгляжу невинно.
— Что ты имеешь в виду, Уолтер?
— Я услышал, что ты — его любовница.
— Кто мог сказать такое?
— Я пообещал источнику информации держать его имя в секрете.
— И ты веришь этому секретному информатору?
— Я бы не поверил этому в отношении тебя, Леттис, но репутация Дадли далека от невинной.
— Даже в таком случае ты не должен верить этому в отношении Дадли, если веришь мне. — «Дурак!» — подумала я про себя и решила, что атака будет лучшим средством обороны. — А я должна сказать, что оскорблена твоей манерой узнавать о поведении жены, встречаясь с грязными людишками по углам.
— Я не верю этому, Леттис. Его, должно быть, видели с кем-то еще.
— Но ты, наверняка, подозреваешь меня, — обвинила я его, намеренно разжигая злобу к Уолтеру. Это оказалось наиболее эффективно, ибо бедняга Уолтер уже готов был просить прощения.
— Не совсем. Я хотел бы, чтобы ты сама сказала мне, что это — чистая ложь. Я вызову на дуэль человека, который осмелился донести эту ложь.
— Уолтер, — сказала я, — ты же знаешь, что это — ложь. И я знаю это. Если ты устроишь из этого шум, то все дойдет до ушей королевы, и она обвинит тебя. Ты же знаешь, она не потерпит, чтобы ей говорили плохо о Роберте Дадли.
Он молчал, но, по выражению его лица, я поняла, что мои доводы попали прямо в цель.
— Мне жаль любую женщину, которая связана с ним, — проговорил, наконец, Уолтер.
— Мне тоже, — парировала я.
Но волнение мое не улеглось. Я должна была сказать Роберту, что произошло. Это было трудно. Нужно было выискивать возможность, а так как Роберт также искал такой возможности, совместными усилиями мы все же нашли ее.
— Я схожу с ума, — сказал Роберт. Я отвечала:
— Есть кое-что, что сведет тебя с ума окончательно. — И я рассказала ему все.
— Кто-то проговорился, — отвечал Роберт. — Теперь заговорят о том, что твоя болезнь — последствие твоего избавления от ребенка.
— Кто бы это мог быть?
— Дорогая моя Леттис, за нами шпионят и следят те, кому мы более всего доверяем.
— Если это дойдет до ушей Уолтера… — начала было я.
— Вот если это дойдет до королевы, тогда нам придется поволноваться, — с досадой сказал Роберт.
— Что же нам делать?
— Предоставь это мне. Мы с тобой собираемся пожениться. Остальное будет обеспечено. Но нужно преодолеть много препятствий.
Я поняла, как много усилий он прилагает для осуществления этого, лишь тогда, когда пришло Уолтеру распоряжение от королевы посетить ее по поводу, не терпящему отлагательств. Когда после визита к королеве он вернулся домой, я с нетерпением ждала его.
— Что там было? — спросила я.
— Это сумасшествие, — раздраженно ответил он. — Она не желает понять. Приказала мне вернуться в Ирландию.
Я очень постаралась не показать радости и облегчения. То была, несомненно, работа Роберта.
— Она предложила мне пост маршала Ирландии.
— Это большая честь, Уолтер.
— Она так думает. Я попытался объяснить ей свое положение.
— И что она сказала?
— Она не стала слушать. — Он беспомощно посмотрел на меня. — Лейстер был с нею. Он говорил о том, как важна для короны Ирландия и что именно мне предначертано стать маршалом. Думаю, что он приложил большие усилия, чтобы уговорить на это королеву.
Я молчала, притворяясь озадаченной и унылой.
— Лейстер сказал, что для меня это будет хорошая возможность исправить свое поражение. Они даже не стали слушать, когда я попытался объяснить, что они не понимают ирландцев и их политики.
— И… чем все закончилось?
— Королева дала мне понять, что ожидает моего отъезда. Не думаю, чтобы тебе все это пришлось по вкусу, Леттис.
Теперь я должна была быть очень осторожной, поэтому я сказала:
— Ну что ж, Уолтер, мы должны сделать все, что возможно.
Это удовлетворило его. Он все еще подозревал Лейстера, и, хотя он безгранично мне доверял, я видела, что сомнения у него были.
Я сделала вид, что отправлюсь с ним в Ирландию, хотя, конечно, и не собиралась ехать никуда.
На следующий день я сказала:
— Уолтер, я очень волнуюсь за Пенелопу.
— Что случилось? — Он выглядел удивленным.
— Я знаю, что она рано для своего возраста созрела. Она не слишком опытна в вопросах противоположного пола. Дороти также волнует меня, а Уолтера я вчера обнаружила в слезах. Роберт выглядит мрачно, хотя и пытается успокоить Уолтера. Роберт сказал, что будет просить королеву о милости не посылать меня в Ирландию. Если я уеду, я не найду себе места от беспокойства за детей.
— У них есть няни и гувернеры.
— Но им нужно гораздо большее. В особенности Пенелопе, ведь у нее такой возраст… А мальчики еще слишком юны, чтобы их оставить. Я разговаривала с Уильямом Сесилом. Он возьмет Роберта к себе в имение перед тем, как ему поступить в Кембридж, но пока еще рано. Мы не можем оставить детей совсем одних, Уолтер.
Дети спасли меня. Уолтер был расстроен, однако он любил семью и не хотел, чтобы дети страдали. Я проводила с ним все свое время, слушая его рассуждения по ирландскому вопросу и сочиняя вслух планы нашей жизни по его возвращении домой, что произойдет очень скоро, заверила его я. Тогда его положение как маршала при дворе упрочится, говорила я ему, и уж если придется вернуться в Ирландию, мы сможем поехать вместе.
