А. Марченко - Диктатор

Но может, он обронил это ласкающее слух прозвище случайно, не вкладывая в него никаких особых чувств? Может, в них просто заложена ироническая усмешка, которыми мужчины любят досаждать женщинам, чтобы их позлить или подзадорить? Кто знает, кто ответит ей на этот вопрос? Во всяком случае, сам он никогда не ответит.

А вот опять:

«Здравствуй, Татька! Получил Твое письмо. А мои два письма получила? Оказывается, в Нальчике я был близок к воспалению легких. Хотя я чувствую себя много лучше, чем в Нальчике, у меня, «хрип» в обоих легких и все еще не покидает кашель. Дела, черт побери…

Как только выкроишь себе 6-7 дней свободных, катись прямо в Сочи. Как дела с экзаменом?

Целую мою Татьку.

И. Сталин».

Это уж совсем прелесть, а не письмо. Правда, скорее не письмо, а записочка, но она дорогого стоит! Опять это изумительное прозвище, прямо-таки озорная кличка, письмо назвал «Твоим» с большой буквы; как много скрыто за этим вроде бы незначительным штришком, которому не всякий и придаст значение! А это озорное, мальчишеское, едва ли не хулиганское «катись прямо в Сочи»! Как он ждет ее, как скучает по ней! Другой исписал бы десяток страниц; заверяя в своей любви, а Иосиф умеет одним словом, одной фразой «катись прямо в Сочи» высказать, как он любит ее, хочет ее, не может жить без нее. Разве мало там красивых обольстительных женщин, в этом нагло привлекательном и зазывном Сочи?! Человек такого масштаба и такого положения, как ее муж, мог бы позволить себе порезвиться с любой красавицей, и та будет на седьмом небе от счастья, а он, Иосиф, ждет ее, Татьку, и только ее!

Слезы радости скользнули по щеке Надежды Сергеевны, и тут же она заставила эту радость померкнуть: все это было, было, но, наверное, прошло, и прошло навсегда, как все проходит и исчезает в этом жестоком мире! А что это он подписался в этот раз так официально: «И. Сталин». Будто не письмо любимой жене, а указ правительственный подписал. Или решил дать понять ей, несмышленышу, с кем она имеет дело: не с каким-то простячком Иосифом, каких много, а с вождем великого государства, при имени которого трепещет весь мир!

Надежда Сергеевна вспомнила, как буквально спустя неделю после этого письма она, подгоняя и торопя каждый день, понукая время, заклиная мужа, чтобы за эти долгие для нее дни его чувства не остыли к ней, «покатилась» прямо в Сочи, как он и приказал ей, вспомнила, как он носил ее на руках, хохотал от радости и едва не замучил своими любовными ласками…

А вот это письмо уже таит в себе что-то неприятное:

«Татька!

Как твои дела, как приехала?

Оказывается, мое первое письмо (утерянное) получила в Кремле твоя мать. До чего надо быть глупой, чтобы получать и вскрывать чужие письма.

Я выздоравливаю помаленьку.

Целую.

Твой Иосиф».

В этих строчках она явственно ощутила холодок и закипавший у мужа гнев. Боже, как он не любит ее маму! И за ее цыганское происхождение, и за то, что никогда не лицемерит, а говорит то, что у нее на языке. Конечно, деликатности у нее маловато, но таков характер, что с этим делать? Иосиф совершенно не терпит, когда влезают в его личные, а тем более интимные дела, в такие минуты он накаляется от злости и становится разящим, как дамасский клинок. А мама этого и знать не хочет, ей до всего этого есть дело, всем она навязывает свои советы и «указивки». И начхала она на его гнев…

Вот и сейчас он обидел маму совершенно незаслуженно. Оказалось, что все-таки письмо не поступало, почтари воспользовались случаем, что сдавали одно заказное письмо на имя мамы, Ольги Евгеньевны Аллилуевой, и спутали это с письмом на ее, Надежды, имя. Мамы в это время даже в Москве не было, она находилась в Тифлисе, так что это не более чем бюрократическая отписка почтамта, а письма все же нет, значит, затеряли. Очень и очень жаль, что письмо ей, Надежде, было отправлено и пропало и что Иосиф даже не рассказал, о чем он писал.

Вот как все было на самом деле. А напиши ему об этом — криво усмехнется, не поверит и все так же будет клясть свою тещу.

А вот его письма ей из Москвы, когда она отдыхала в Сочи. Прошло больше года, как он придумал ей забавное имя «Татька», а он все продолжает ее так называть.

«Татька!

Напиши что-нибудь. Обязательно напиши и пошли по линии НКИД на имя Товстухи (в ЦК). Как доехала, что видела, была ли у врачей, каково мнение врачей о твоем здоровье и т. д.— напиши.

Съезд откроем 26-го.

Дела идут у нас неплохо. Очень скучно здесь, Таточка. Сижу дома один, как сыч. За город еще не ездил — дела. Свою работу кончил. Думаю поехать за город к ребяткам завтра-послезавтра.

Ну, до свидания. Не задерживайся долго, приезжай поскорее.

Це-лу-ю.

Твой Иосиф».

Ура, трижды ура! Он снова скучает, прямо-таки беснуется без нее! При ней был орлом, без нее превратился в сыча! Надежда Сергеевна долго любовалась, как он начертал это прекрасное слово «це-лу-ю», надо же придумать, это же каждая черточка-дефиска между слогами — это же целое море любви и ласки, зашифрованное так искусно и так изобретательно! И уже не просто «Татька», а «Таточка». Так пойдет дальше — появятся, будем надеяться, и «Татуська», и «Татусенька»! Вот тогда ты и очутишься на самой вершине счастья и славы, женского счастья и женской славы, вот тогда ты и победишь «самого-самого» великого вождя!

Это же видно, видно, как он мучается без нее, как страдает!

«Татька!

Получил все три письма. Не мог сразу ответить, т. к. был очень занят. Теперь я наконец свободен. Съезд кончится 10 — 12-го. Буду ждать тебя, как бы ты ни опоздала с приездом. Если интересы здоровья требуют, оставайся подольше.

Бываю иногда за городом. Ребята здоровы. Мне не очень нравится учительница. Она все бегает по окрестностям дачи и заставляет бегать Ваську с утра до вечера. Я не сомневаюсь, что никакой учебы у нее с Васькой не выйдет. Недаром Васька не успевает с ней в немецком языке. Очень странная женщина. Я за это время немного устал и похудел порядком. Думаю за эти дни отдохнуть и войти в норму. Ну, до свидания.

Це-лу-ю.

Твой Иосиф».

Хорошее письмо, уже за то, что снова написал «це-лу-ю», готова задушить его в объятиях. Вот только настораживает это: «Если интересы здоровья требуют, оставайся подольше». Смотри, какой очень уж заботливый супруг. А может, того требуют не интересы ее, Надежды, здоровья, а интересы новой балерины? Как это узнаешь, как проверишь? Сколько в человеческой жизни тайн и загадок, которые может знать и отгадать только Бог…

«Татька!

Получил посылку от тебя. Посылаю тебе персики с нашего дерева. Я здоров и чувствую себя как нельзя лучше. Возможно, что Уханов видел меня в тот самый день, когда Шапиро поточил у меня восемь (8!) зубов сразу и у меня настроение было тогда, возможно, неважное. Но этот эпизод не имеет отношения к моему здоровью, которое я считаю поправившимся коренным образом.

Попрекнуть тебя в чем-либо насчет заботы обо мне могут лишь люди, не знающие дела. Такими людьми и оказались в данном случае Молотовы. Скажи от меня Молотовым, что они ошиблись насчет тебя и допустили в отношении тебя несправедливость. Что касается твоего предположения насчет нежелательности твоего пребывания в Сочи, то твои попреки так же несправедливы, как несправедливы попреки Молотовых в отношении тебя. Так, Татька.

Я приеду, конечно, не в конце октября, а много раньше, в середине октября, как я говорил тебе в Сочи. В видах конспирации я пустил слух через Поскребышева о том, что смогу приехать лишь в конце октября. Авель, видимо, стал жертвой такого слуха. Не хотелось бы только, чтобы ты стала звонить об этом. О сроке моего приезда знают Татька, Молотов и, кажется. Серго.

Ну, всего хорошего.

Целую кепко ного.

Твой Иосиф.

P. S. Как здоровье ребят?»

Надо же, так старался разуверить в подозрениях, что «Твой Иосиф» подчеркнул жирной чертой. Мол, нет оснований для беспокойства.

«Татька!

Получил твое письмо. Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить. Что это значит? Хорошо или плохо?

Новостей у меня, к сожалению, никаких. Живу неплохо, ожидаю лучшего. У нас тут испортилась погода, будь она проклята. Придется бежать в Москву.

Ты намекаешь на какие-то мои поездки. Сообщаю, что никуда (абсолютно никуда!) не ездил и ездить не собираюсь.