И редакционные статьи, и все происходящее, равно как и поражение попыток организовать северян, — на каждом из них уже горела печать позора за преступление Дамиана, — пробудили у падре Рейеса мысль о том, что жизнь прихода надо как-то приобщать к нормам современной жизни. Не удосужившись припомнить свои прежние проекты, не продумав основательно нынешний, он отправился к дону Дионисио и предложил ему как можно скорее создать некую организацию на экономической основе, например, ссудную кассу для земледельцев и даже для ремесленников, производственный и потребительский кооператив или страховое общество. Все это должно увенчаться успехом, поскольку будет направлено против ростовщиков — наибольшего социального зла округи.
— Ведь так возросло число тех, кто лишился земли или не может обрабатывать ее из-за отсутствия сельскохозяйственных орудий, число арендаторов, которые по получают и сентаво наличными, будучи вечными должниками своих хозяев: хозяева снабжают их продуктами питания, все записывая на нескончаемых и запутанных долговых счетах; сами покупают тот же маис по дешевке, а продают арендаторам втридорога; что это, как не вопиющее злоупотребление? Люди исстрадались — и терпение их кончается!
— Нет, не материальная скудость и даже не угроза безверия обрекают на гибель духовную жизнь народа. А все возрастающая чувственность, порой бесстыдная, граничащая с развратом, — вот против чего мы должны сражаться без какой-либо жалости…
Взволнованный тем, что Виктория прочно овладела помыслами мужчин и женщин, падре Ислас не мог далее противиться долгу совести и вынужден был дать обо всем отчет сеньору приходскому священнику, хоть тому было горестно убедиться, насколько велико зло.
— Вы, конечно, понимаете, что сама эта женщина не виновата в том, что возбудила такое вожделение, но во всяком случае — это симптом моральной деградации, которую претерпевает селение, и увы, — сразу же после наставлений и покаяния, когда все вроде бы очистились от грехов. Чистейшее притворство! Точно такое же, как симуляция болезни, что, разумеется, хуже, чем истинный недуг. Когда-нибудь раньше разве мы видели подобное тому, что сейчас? Вот, к примеру, Мерседес Толедо, одна из Дщерей Марии, была просто образцом для всех остальных, а теперь она выставляет свою помолвку с Хулианом напоказ, хвастается ею перед всеми, они только что не шляются под ручку по улицам, как это, по слухам, нынче принято в городах. Зачем нам грязнить уста, перечисляя все сумасбродства дочери дона Иносенсио, ужасаясь разгульными выходками северян и распространением непристойных книг и картинок, которые переходят из рук в руки? Чувственность под видом влюбленности: вот откуда проникает к нам грех, если мы не положим этому конец. Вы знаете, что к таинствам не допускают тех, кои грешат против шестой и девятой заповеди. Эта гостья — опаснейшее зло, и я считаю долгом своей совести сказать вам об этом.
Впервые приходский священник не в силах был уяснить себе меры, которые надлежало принять. Не одна лишь физическая слабость была тому причиной: он увидел тщету всех своих усилий: наставления, исповеди, проповеди уже перестали воздействовать на души, разъедаемые пороками. Быть может, бог уже отвергал состарившегося и грешного слугу?
Но на следующее утро — во вторник, двадцать седьмого апреля — не нашлось такой человеческой силы, которая смогла удержать его в постели: он поднялся на заре и сел в исповедальне.
Намерения Микаэлы («человек предполагает, а Сог располагает») преследовали одну цель: ей во что бы то ни стало нужно было унизить хвастливого Дамиана и отомстить за презрение, с которым Пруденсия и Клементина относились к ней, а заодно показать всем этим мужланам, которые перешептываются у нее за спиной, чего она стоит. Пусть все увидят, кто возьмет верх: она или эта приезжая авантюристка, пытавшаяся завоеван, в числе прочих и Дамиана. То, что Давид Эстрада явно пренебрег ею, а Хулиан Ледесма, — именно тогда, когда Микаэла была уверена, что держит его в своих руках, — вдруг поддался чарам Мерседес Толедо, не давало ей покоя и все сильнее разжигало в ее душе мстительное пламя. Она добьется, что Дамиан будет просить ее руки, и тогда, в самый канун бракосочетания, когда все будет готово и денег будет потрачено немало, она и оставит его с носом. Обида заставляла ее замышлять и другие планы мщения: а что, если начать обхаживать дона Тимотео, возбудить в нем стариковские страсти, обнадежить его и, подстроив, столкнуть отца с сыном, — дон Тимотео, по упорным слухам, не собирается хранить память покойной жене более полугода, а быть может, надумает жениться и раньше.
Однако замыслы Микаэлы к несчастью и самым ужаснейшим образом рухнули, подобно кувшину с молоком, который молодица не донесла до рынка.
Злосчастным днем был день второго мая, в этот день поздно вечером Микаэла Родригес решилась соблазнить Дамиана Лимона. Злосчастная ночь!
В селении много толковали о встрече дона Порфирио Диаса с американским президентом. Лукас Масиас, по обыкновению, снова вмешавшись в беседу, принялся вспоминать о расстрелах в Веракрусе в 1879 году.
— Тог знаменитый генерал Мьер-и-Теран[84], знаменитый тем, что выполнил приказ: «Прикончить их немедля!» — был из тех, кому повсюду мерещатся мавры, подползающие с резаками, и все в открытую обвиняли его в том, что он всегда преувеличивал; а я думаю, что ему по наследству перешло сумасшествие, поскольку, как вы знаете, он был сыном того, другого генерала, который в припадке безумия покончил жизнь самоубийством на могиле императора Итурбиде[85]. Однако, если говорить о том, кто являлся губернатором Веракруса, можно сказать, что он, конечно, был настоящий креол, чистой воды, хотя и не разбрасывался словами «христианин», «христианишко» при обращении к людям, а вот дон Порфирио был великим христианином; насколько мне известно, генерал приходился ему кумом, впрочем, может и не так, но во всяком случае они были большими друзьями, друзьями с давних лет; так вот, когда все обрушились на Мьера за расстрелы (а по правде говоря, все в ту пору за спиной обвиняли и самого дона Порфирио, однако никто не решался бросить ему обвинение в лицо), так вот, когда на Мьера все обрушились, дон Порфирио пригласил его на праздник, думаю, это было в Теуакане, и окружил его всяческим вниманием, словно просил всех: «Позаботьтесь о нем, развлеките его», — но поскольку над всеми нами есть верховный судия и он все видит и вершит всеми судьбами, то Мьер спустя какие-то годы рехнулся, и друзья ничего не смогли сделать, чтобы его вылечить. Божественное провидение справедливо, и никто от него не ускользнет.
Политический начальник, как-то однажды навестив сеньора приходского священника, принес ему помор газеты «Эль паис» и процитировал начало редакционной статьи: «Нет никакого сомнения, что рейизм в Мексике стал шагом от якобинства к анархизму».
— И ведь это утверждается в католической газете! А вы до сих пор не решаетесь помочь партии порядка и спасти страну, — что значит спасти религию, — от самой ужасной опасности, коей является анархизм. Вы же знаете, что произошло в Барселоне, а сейчас готов вспыхнуть мятеж из-за расстрелянного анархиста Феррера[86]. Анархизм!
Катятся, катятся шарики к своему концу, кому какая выпала судьба, — неторопливо или быстро, нерешительно замедляя ход на каком-нибудь перекрестке или вдруг покатившись без удержу. Совсем как на многоцветных досках игровых павильонов в дни ярмарки, на дорожках, отмеченных гвоздиками.
Накатывается и огромный шар.
Рано, в четвертом часу, а с апреля по сентябрь даже раньше, Габриэль ежедневно встречает рассвет. С апреля по сентябрь ровно в четыре он должен ударить в колокол, возвещая зорю. А в половине пятого — на протяжении всего года — начинает созывать на первую мессу. Благо для тех, кого покинул сон и кто силится — надеясь или отчаиваясь — увидеть рассвет. Беда для тех, кто не выспался и у кого пет сил подняться, для тех, кто едва-едва уснул, для тех, у кого внезапно, будто ножницами, отрезали долгожданный миг его фантастического сновидения, — и благо и беда в руках звонаря, который просыпается раньше всех и направляет ритм местной жизни, возвещая в этот столь важный час — о рождении очередного дня. Именно с него, Габриэля, начинается день многих мужчин и женщин, он возглавляет их помыслы и тоску, пускает в ход ветряные мельницы повседневья, призывает к исполнению обязанностей, вновь дает ощутить непреходящую усталость. Габриэль, чья рука на заре заставляет скрипеть оконные и дверные петли в жилищах, обреченных на сосуществование без какой-либо надежды на что-то неожиданное, официально прекращает жизнь селения ударами вечерней зари, зимой — в девять вечера, летом — в десять. Габриэль — хозяин радостей, страданий и скорби, он олицетворяет некий общий язык, на котором заставляет говорить свои колокола с акцентом, присущим селению женщин, одетых в вечный траур, иссушенному селению. Габриэль — нунций и маятник.
