— Дни мои сочтены, сын Юргута. Как и дни племени фарнаков. К нашей кончине приложишь руку и ты. Живи, как жил раньше. Вот уже и Тартай явился. Прощай!
Перед тем как войти в заросли трав, Диор бросил последний взгляд на поляну. Солнце уже опускалось за лес в беззвучии тишины, вечерний колдовской свет озарял поляну, и синие тени лежали на неподвижном сарматском идоле с огненными глазами, на птицах–гарпиях, казавшихся сейчас призраками. Слова жреца о тайне мудрецов явственно звучали в его ушах. Грудь его наполнилась радостью. Он всегда верил, что принадлежит к вершителям судеб народов. И вот подтвердилось! Будущее отныне создает он! И нет для этого ему никаких препятствий, наоборот. Скоро он предстанет перед Чегелаем, укрепит его доверие к нему как к сыну рассказом о сокровищах дакийских царей, о золотом кресле — вожделенной мечте Чегелая. Прекрасно! Думая так, Диор и не подозревал, какие испытания ждут его.
Когда травы сомкнулись над головами Диора и Кривозубого, сармат, опасливо оглянувшись, воскликнул:
— Хай! Эти вороны! Никогда их не видел раньше! Как налетели! Хотел кинуться на помощь, но даже руки поднять не мог! Верховный жрец заколдовал меня. Это он вылечил твои раны?
— Да, он.
— Жрец очень сильный маг. Однажды к нему принесли воина с разрубленной головой. Тот был как мертвый. Еле дышал. И что же? Воин через неделю отправился в новый поход! В том походе ему совсем снесли голову. Мы приставили ее к телу, опять потащили к жрецу. Он сказал, что принесли слишком поздно, голова уже не прирастет. О чем была у вас беседа?
Диор хотел ответить правдиво, но вдруг как бы со стороны с удивлением и необъяснимой тревогой услышал собственный равнодушный голос:
— У жреца до нас побывал Алатей. Уговаривал запретить Абе—Аку усыновить меня. Жрец отказался, заявив, что богиня Табити против того, чтобы вождем фарнаков стал Алатей. Великие беды тогда ожидают сарматов!
— Ва–ба–бай! — в величайшем возбуждении воскликнул Кривозубый. — Он так и сказал?
— Если мне не веришь, спроси у него.
Кривозубый, забыв о Диоре, стремглав понесся вперед.
3
Утром в гостевой шатер Диора явились шаман и сарматка с ворохом одежды. Шаман объявил, что Верховный жрец дал согласие на усыновление Диора вождем племени фарнаков и Абе—Ак дарит юноше одежду воина.
Диор был облачен в рубаху из конопли с глубоким разрезом ворота и с длинными рукавами, в облегающие штаны и низкие замшевые сапожки. Шаман поднес ему короткий воинский кафтан–безрукавку из войлока, с широким боевым поясом, так что кафтан оказывался как бы стянут. В холодную погоду предосторожность весьма нелишняя.
Возле шатра Абе—Ака женщины и подростки разжигали костер, ставили на него пиршественный котел. Привели черного барана, козу и здоровенного вола. Из шатра вышли обе жены Абе—Ака, сели на скамейки. Жены вождя были одеты в широкие пузырящиеся платья.
На обряд усыновления собрались все жители становища. Когда приготовления закончились, шаман ударил в барабан. Из шатра появился Абе—Ак. Его усадили на отдельную скамейку. Алатей наблюдал за происходящим издали, лицо его было темней тучи. Воины охраны держали обнаженные мечи.
Шаман кинжалом ловко перерезал горло козе, подставил под льющуюся кровь чашу. То же самое проделал с бараном его помощник. Вола зарезали воины. Шаман слил кровь всех трех животных в общую чашу, поставил ее перед Абе—Аком со словами:
— Сегодня твоя любимая жена Амага родит тебе прекрасного сына! Радуйся, вождь!
После этого шаман подвел Диора к Амаге. Ноги ее были широко расставлены, а платье на животе нарочно вздуто так, что казалось, будто эта женщина действительно вот–вот родит. Шаман велел юноше встать босыми ногами на скамейку и залезть через широкий вырез платья Амаги и вылезти между ее ног. Что Диор и исполнил. Когда он не без труда появился из–под подола платья Амаги, шаман торжественно оповестил народ:
— Родился сын Абе—Ака! Мы назовем его в честь богатыря Ушкула. Вот он, новый сын Абе—Ака по имени Ушкул! Радуйтесь!
Абе—Ак со словами: «Радуется мое сердце!» — погрузил в чашу с кровью руку, провел по лбу Диора широкую красную полосу. Рыжий Алатей мрачно и злобно косился. Но что он мог поделать, если Абе—Ак подобрал себе в охрану самых верных и храбрых воинов. Люди, окружившие место обряда, дружно кричали:
— Абе—Ак и Амага родили прекрасного сына!
— Он будет богатырем, как Ушкул!
— Воскресли наши надежды!
Народ был явно доволен. Кривозубый говорил, что люди побаиваются хитрого и вероломного Алатея. Мало кто желает видеть его вождем.
В это время в становище показался скачущий всадник. Пригнувшись к гриве, он нахлестывал коня. Возле повозок залились лаем собаки. Свинья, визжа, метнулась из–под копыт. Подлетев к возвышению, на котором сидел Абе—Ак, сдержав скакуна, воин прокричал:
— Говорю: дальняя застава встретила отряд гуннов. Направляются сюда! Посланы за сыном Чегелая!
Лицо Абе—Ака выразило огорчение, но он велел пропустить гуннов в становище и сказал Диору:
— Помни, сын, осенью будет великое собрание племени. На нем я объявлю тебя вождем вместо себя. Скажи об этом Чегелаю. Пусть он явится с тобой в мое племя. Времена тревожные, могучая Табити видит: у Абе—Ака нет большего желания, чем иметь крепкий союз с гуннами!
— Пусть исполнится воля Табити. Я все сделаю как нужно, — ответил Диор.
Вскоре площадка возле шатра Абе—Ака наполнилась приземистыми, темнолицыми всадниками. Вот они, гунны, гроза и ужас вселенной! Диор смотрел не отрываясь на свирепых воинов в кривых шапках, покрытых пылью, пропахших степными ветрами, овеянных грозной славой. Они же, проделав долгий путь, казалось, не чувствовали усталости, весело скалились, беззаботно перекликались, словно не замечая устремленных на них глаз притихшей толпы. Было в облике коренастых безбородых воинов что–то дикое и отвратительное одновременно.
К скамейке Абе—Ака вперевалку приблизился сухощавый узкоглазый гунн, его шапку опоясывала черная лента. Небрежно поклонившись, сказал:
— Я сотник Узур. Говорю: послан неустрашимым темник–тарханом Чегелаем за сыном его, названным римлянами Диором…
1
Провожал старый Абе—Ак Диора далеко за становище. На прощание обнял, ласково потерся щекой о его щеку, вручил ларец в подарок Чегелаю, напомнил о великом собрании фарнаков.
До границ земель сарматов Диора сопровождал Тартай с десятком воинов. Некоторое время ехали на север вдоль лесистого хребта. Затем свернули на северо–запад, поднялись на обширное плоскогорье, заросшее высокими травами и рощами. Ближе к вечеру Кривозубый остановил своего коня и сказал:
— Дальше начинаются земли бургундов. Нам пора возвращаться.
Диор подарил ему несколько золотых монет из своего кожаного пояса. Воин спрятал монеты, показал Диору на невысокое растение с узкими шершавыми листочками и круглыми розовыми соцветиями на тонком стебле.
— Вот трава сухутт. Римляне называют ее цикутой. Знаешь, что это за трава?
О ядовитой траве цикуте Диор знал, но видел ее впервые. Подъехавший к ним сотник Узур равнодушно заметил, что эту траву кони не едят. Диор не стал им говорить, что в состав яда, которым был отравлен великий философ Сократ, входил и яд цикуты. Кривозубый сказал, видимо в благодарность за монеты:
— Знай, Диор, если эту траву высушить, растереть, приготовить из нее отвар и дать человеку выпить, то он будет спать, сколько ты захочешь. Заснет быстро и крепко. Может даже не проснуться.
Один из воинов–гуннов окликнул сотника Узура, показал плеткой на лощину, по которой они ехали, прежде чем подняться на плато. По лощине, забирая вправо, к предгорьям мчались десятка полтора всадников. Они не могли видеть тех, кто находился на плато, но отсюда чужой отряд был виден хорошо. В переднем всаднике Диор узнал Алатея.
— Это Алатей! — подтвердил Кривозубый. — Он едет к бургундам! Там становище вождя Гейзериха! Алатей и Гейзерих друзья.
Склоны возвышенности, откуда они следили за отрядом племянника Абе—Ака, были обрывисты, и только в одном месте по промоине можно было подняться на плато. Отряд Алатея проехал мимо промоины и скрылся за скалами. При виде человека, замыслившего против него недоброе, Диор не испытал беспокойства. Ведь его охраняла сотня гуннов! Но как вскоре выяснилось, он зря тешил себя мыслью о собственной безопасности.
Кривозубый уехал со своими воинами. Узур повел сотню на северо–запад. По дороге Диор спросил, не встретят ли они бургундов.
