Иван Лукич слушал ее, а в голове билась мысль: «Как там Оксана, сделали ли ей операцию, да и жива ли она?»
— У меня для тебя новость, мать, — начал Иван Лукич, когда поужинал и лег на диван отдохнуть. — Сегодня в центре города я встретил Кристину. Когда переходил улицу, она меня окликнула.
— И что ей нужно было? — насторожилась Татьяна Акимовна.
— Она была в трауре, — сообщил Иван Лукич. — Ее нового избранника убило во время бомбежки пристани. Говорит, осколок попал в самое сердце.
— Господи, да неужто правда? — Мать перекрестилась.
— Правда. Мне показалось, что Кристина очень переживает. — Иван Лукич немного помолчал и продолжал: — Предлагала мне помириться. Говорит: давай, мол, начнем нашу жизнь с нуля. Но я отверг ее…
Татьяне Акимовне стало жаль бывшую невестку, и она сказала:
— Не суров ли ты, сынок? — Она пристально посмотрела на него. — Я не хочу смягчить твое горе, но, может, гибель Алексея на многое ей открыла глаза? Мстить ей — чувство нехорошее, сынок, хотя мне и хочется тебя утешить…
— Ты еще не все знаешь, мама, — прервал он ее. — Думаешь, у меня нет сердца? Но то, что она сделала, я ей простить никак не могу.
— Что еще она такое сделала, какой грех взяла на свою душу? — напряглась Татьяна Акимовна.
— Большой грех на ее совести, — вздохнул Иван Лукич. — Но я тебе все открою… Помнишь, как я уезжал в Хабаровск? Она провожала меня на поезд и, когда мы вошли в купе, шепнула мне, что у нас будет малыш. Сказала: «Ты там у себя пока подумай, какое имя ему дадим». И что же? Ради этого Алексея она лишила ребенка жизни!
— Сделала аборт?
— Оно самое…
— Горе ты мое — она же преступница перед тобой и Богом! — запричитала мать. — Теперь понятно, почему она лежала в больнице. А я-то, старая дура, передачу ей носила. Спросила, чем больна, она ответила, мол, простуда. Вот ведь шельма, обманула.
— Ну ладно, хватит о Кристине, — махнул рукой Иван Лукич. — У меня есть еще одна новость…
И он рассказал, как сегодня искупался в реке, когда бросился в одежде спасать медсестру.
Татьяна Акимовна даже в лице изменилась.
— А если бы сам утонул? — Голос у нее стал строгим и холодным, как вода в Волге.
— Если честно, мать, я даже не успел об этом подумать. Сиганул в бурлящий поток — и все. Медсестра совсем не умела плавать. Это же погибель ей!
— Она красивая, эта Оксана? — поинтересовалась Татьяна Акимовна.
— Симпатичная, ничего не скажешь. Кстати, родом из Сталинграда. Студентка, а теперь медсестра. Сама попросилась на фронт.
— Она тебе, видно, глянулась? — Мать улыбнулась, и у ее глаз резко обозначились глубокие морщины.
— Да нет, я на барже был с ней с полчаса.
Он так ответил, хотя не переставал думать об Оксане. А Татьяна Акимовна мысленно сказала ему: «Ты, сынок, любил Кристину, но она тебя предала, хотя притворялась влюбленной, а это грех. Как бы ты снова не попал в женские сети…»
Помолчали, потом Иван Лукич произнес:
— Давай спать, мама, мне завтра с утра надо быть на тракторном заводе. Танки нам дают, свои-то мы в боях потеряли.
Однако мать спросила о другом:
— Ты сказал, что Оксана из местных, да? Как ее фамилия, может, я ее родных знаю?
— Рядовая Оксана Бурмак! — четко выговорил Иван Лукич.
Татьяна Акимовна долго размышляла, потом промолвила, что где-то слышала эту фамилию.
— Давай спать, мама, — повторил сын.
В эти суровые дни, когда весь мир затаив дыхание наблюдал за развернувшимся сражением на Волге, Сталин, казалось, не находил себе места. Гитлер, бросив под Сталинград свои лучшие силы, требовал от генералов «стереть с лица земли Красный Царицын». Наши войска оказывали врагу упорное сопротивление, но гитлеровцы, неся огромные потери, все ближе подходили к городу. Сталина тревожил вопрос, смогут ли отстоять город на Волге войска двух фронтов — Сталинградского и Юго-Восточного. Пожалуй, ни одно сражение, если не считать битву под Москвой, так не волновало его, как ситуация, сложившаяся под Сталинградом. Словно сквозь дымку минувших лет ему виделся Царицын восемнадцатого года, когда молодая и еще не окрепшая в боях Красная армия обороняла город от белогвардейских полчищ. И что греха таить, моментами будто наяву вождь видел себя в Царицыне, где красные командиры под его руководством били врага. Теперь же идет совсем другая война — война моторов, а этих самых моторов, танков да авиации, у нас оказалось намного меньше, чем у вермахта. На вооружении у гитлеровских генералов идея «Канн» [9]— они стремились нанести поражение войскам Красной армии глубокими фланговыми ударами по сходящимся направлениям. Эту тактику они хорошо отработали, особенно отличился генерал Паулюс, по оценке Гитлера, «самый талантливый полководец». Поражение наших войск под Минском, Уманью, Вязьмой и Киевом в сорок первом и под Харьковом в сорок втором путем их окружения — это своего рода «Канны». Неужели Паулюсу удастся сделать «Канны» в районе Сталинграда? (Случилось, однако, так, что «Канны» стали смертельны для окруженной под Сталинградом 6-й армии фельдмаршала Паулюса — А.З.) Сей полководец, подпитываемый свежими силами вермахта, изо дня в день наращивал свои удары по нашим оборонительным позициям. Командующий двумя фронтами генерал-полковник Еременко, которого Сталин послал на поединок с опасным и коварным врагом, уже трижды звонил ему и просил подкреплений из резерва Ставки, нажимая на танки Т-34 и КВ. А где их взять, если наши эвакуированные вглубь России заводы только-только наладили их производство? Тот же Сталинградский тракторный завод с начала войны выпускал 45 процентов «тридцатьчетверок», теперь его бомбят «юнкерсы» и обстреливают из своих орудий гитлеровцы…
Раздумья верховного нарушил резкий звонок «кремлевки». Он взял трубку:
— Слушаю!
— Генерал Щербаков беспокоит, товарищ Сталин, — раздался в трубке басовитый голос секретаря ЦК ВКП(б) и начальника ГлавПУ Красной армии, недавно назначенного на эту должность. — Мне надо решить вопросы по линии Совинформбюро. Когда вы сможете меня принять?
— Это что, срочно? — уточнил верховный.
— Да нет…
— Александр Сергеевич, сейчас я занят Сталинградом, заходите завтра к шести утра. Сможете?
— Постараюсь…
Положив трубку, Сталин нажал кнопку звонка, и тотчас в кабинет вошел его помощник генерал Поскребышев.
— Срочно вызовите в Ставку наркома Военно-морского флота адмирала Кузнецова. И еще, — торопливо продолжал верховный, — мне не звонили из Сталинграда Жуков или Василевский? Нет? Если кто-то из них объявится, дайте мне знать.
— Слушаюсь, Иосиф Виссарионович!
Сталин с тоскливым холодком в груди закурил трубку, попыхтел ею, потом подошел к столу и стал разглядывать оперативную карту. Заместитель начальника Генштаба генерал Боков в отсутствие генерала Василевского, который находился в командировке на фронте, каждое утро отмечал на ней передвижение наших и вражеских войск под Сталинградом за сутки. Но сегодня Боков почему-то еще не сделал пометок. Это вызвало у вождя легкое раздражение: он не привык к тому, чтобы его указания игнорировались, а кто этого не понимал, сурово наказывался. Сталин позвонил в Генштаб. Ему кто-то невнятно ответил, и чей это был голос, верховный не разобрал, поэтому спросил:
— Товарищ Боков?
— Так точно! — отозвалась трубка «кремлевки».
— Почему вы до сих пор не внесли изменения на мою оперативную карту? — сурово осведомился Сталин.
Генерал Боков объяснил, что начальник Генштаба генерал Василевский был в войсках 62-й армии генерала Чуйкова и только сейчас он, Боков, связался с ним, и тот сообщил обстановку.
— Я как раз собрался ехать к вам, товарищ Сталин, — заключил Боков, и в его голосе вождь уловил дрожь.
— Ну и какая там обстановка?
— Тяжелая, товарищ Сталин. С утра гвардейская дивизия генерала Родимцева вступила в бой с фашистами на Мамаевом кургане. Гвардейцам удалось отбить высоту, но через час фашисты снова захватили Мамаев курган. Еще неясно, чем там закончится бой.
— Понятно, товарищ Боков, — тяжело вздохнул в трубку верховный. — Приезжайте ко мне. Захватите еще одну карту Сталинградской области и города.
В кабинет вошел нарком ВМФ адмирал Кузнецов.
— Прибыл по вашему вызову, товарищ Сталин! — четко отрапортовал он.
Хозяин кабинета пригласил его к столу и без всяких уточнений перешел к делу.
— Скажите, что делают военные моряки Волжской флотилии под Сталинградом? — спросил он. — Там сейчас нашим защитникам очень тяжело, и нам важно помочь войскам 62-й и 64-й армий отбить натиск врага. Сегодня для всех нас важнее Сталинграда ничего нет. Я слушаю вас…
