... Внутри большого походного шатра было душно. Свет пасмурного дня прорывался в щели и в боковое отверстие, которое продырявил дротик, но не в силах был рассеять весь полумрак. Откинувшись в старом деревянном кресле, потный и грязный Александр отхлёбывал вино из оловянного кубка, а Иол, склоняясь над помятым бронзовым тазом, омывал его рану, смывал грязь и кровь той мутной водой, которую лил из медного кувшина. По лбу молодого царя прозрачным бисером выступали и скользили капельки пота, оставляя на запылённом лице светлые дорожки, но ни движением, ни звуком он не выдал, не обнаружил страданий от испытываемой им боли. В углу шатра, на грубо сбитом деревянном столе казначей Александра Гавтал взвешивал на весах военную добычу. На чашу весов он накладывал разного размера мешочки с песком, пока не уравновешивал то, что опускал на такую же чашу: золотые кубки, кубки из электры, золотые и серебряные кувшины, тазики, блюда, пузырьки для благовоний и мазей. После взвешивания каждой вещи, он делал запись в пергаментный свиток и откладывал её слева от себя, чтобы из кучи справа взять следующую.
Оттолкнув у полога шатра царского телохранителя, внутрь полумрака шумно ввалился Аристон. Он не выпускал из руки окровавленного меча, а хищно сжатыми пальцами другой руки удерживал за волосы отрубленную голову вражьего воина. С трудом оторвав алчный взгляд от добычи, он протянул голову Александру.
– Такой дар у нас в горах считается достойным золотого кубка, – нагло заявил он раненому царю.
Гавтал накрыл рукой пергаментный свиток и с неприязнью ответил:
– Ты ведь уже получил свою долю.
Аристон вместо ответа нагло хохотнул. Предводитель горцев пеонийцев ждал. Александр сделал над собой усилие и одобрительно улыбнулся.
– Всего лишь пустого кубка? – Он дотянулся до кучи драгоценных вещей и приподнял самый большой кубок. – Я дарю тебе этот кубок из своей доли. Но сначала выпью из него за твоё здоровье. Иол, наполни.
Иол нехотя прервал обработку раны и из высокой амфоры налил в кубок алого, как свежая кровь, вина. Аристон явно не ожидал, что с такой лёгкостью получит, что запросил.
– Если за каждую голову...– сумрачно проговорил из-за стола Гавтал. – Золота всей Азии не хватит...
Аристон осклабился крепкими, как у волка, зубами и хрипло расхохотался.
Сдавленный глухой стон гнева задохнулся за стиснутыми зубами Александра. Он сухо сглотнул и хмуро поднёс к бескровным губам золочёный ритон. Анаста заботливо приостановила его руку.
– Не стоит больше пить, – попросила она.
– Ты хочешь сказать, я – пьяница? – выговорил он ей с внезапным раздражением.
– Ты болен, – мягко возразила женщина. – От этого тебе не станет легче.
– Так ты знаешь, от чего мне станет легче? – Он глянул ей в лицо. – Я казнил этого сумасшедшего, которого не спроста усадили на мой трон. И должен выпить за его душу.
Однако пить он не стал.
– О-о, я знаю, – с пониманием сказала она. – Слышала об этом. Тебе так велели поступить твои прорицатели. Но ты слишком им доверяешь.
Он ответил не сразу.
– А на кого я могу положиться, кому довериться? Зевсу? – покрасневшее лицо его скривилось в горькой усмешке. – Или друзьям? Которые перестали меня понимать? Если бы можно было опять начать всё сначала...
В порыве неожиданного воодушевления от последней мысли он вскочил на ноги и властно прокричал:
– Едем! Завтра же отправляемся в Элладу, а затем в Македонию!
Оба противника на подиуме разом прекратили борьбу. Они тяжело дышали, а в зале повисла мёртвая тишина.
– Олимпийские игры! – разорвало тишину оживлённое восклицание Стасикрата. – Мы устроим такие игры, каких ещё никто и нигде не видел!..
– Ха-ха-ха! – помешал вдохновлённому полёту его воображения нарочито издевательский, дерзкий смех Анаксарха.
Философ привлёк к себе общее внимание, так как, откинувшись на шёлковую подушку, хохотал неискренне и безудержно.
– Негодяй! – обернулся к нему Александр. – Ты всегда издеваешься надо мной! Ты за это поплатишься!
Он в гневе швырнул ритон, облил белую одежду Анаксарха недопитым розовым вином.
Но Анаксарх не унимался.
– Калан, – философ вдруг сам прервал смех. – Позови индийского мудреца Калана. Он тебе объяснит кое-что, Великий Завоеватель.
Сказанное им подействовало на Александра. Он помрачнел, и Птолемей сообразил, что надо распорядиться о приглашении Калана. Всеобщее оживление от надежды возвратиться на родину сменилось напряжённым ожиданием.
Вскоре разнёсся по-военному чёткий возглас Пердики: "Калан идёт!" Александр вяло приподнял голову и повернулся лицом к дверям, за которыми виднелась анфилада зал. Невидимые рабы широко распахнули обе дверные створки, и в самом дальнем зале в полутьме стала видна тёмная худая фигура простоволосого мудреца. Только набедренная повязка укрывала его смуглое тело, и шёл он со спокойным достоинством, неспешно переступал босыми ногами. За хвост он волочил шуршащую на полу шкуру, – иссушенную шкуру верблюда. В последних дверях она зацепилась за одну из створок. Мудрец развернулся, невозмутимо подправил её и протащил в дверной проём. Затем опять подхватил конец хвоста и с прежним достоинством приблизился к возлежащему на подушках царю. Придворная толпа приподнималась на своих местах, во все глаза неотрывно следила за индусом, с непониманием и тревогой ожидая продолжения.
Мудрец остановился напротив Александра и отпустил верблюжий хвост. Сложив руки на впалой груди, он чуть склонил голову, поприветствовал царя как равного.
– Кале! – произнёс он ровным голосом.
Александр нахмурился, не ответил на его приветствие, однако индусу, казалось, было всё равно.
Анаксарх привстал и выпрямился.
– Калан, – обратился он к индусу с подчёркнутым уважением. – Покажи царю, что есть его государство.
Шёпот удивления, недоумения, возмущения прокатился по залу, однако молчание царя заставило присутствующих угомониться. Все ждали, что же ответит Калан. Но мудрец без слов наклонился к иссохшей шкуре и перевернул её выпуклой стороной к полу. На открывшейся любопытным взорам поверхности кожи тёмной краской были нарисованы кривые линии. Можно было отчётливо различить несколько частей, а в пределах каждой из них выделялись надписи. У ближнего к царю края шкуры было небрежно выведено – Эллада; у другого края – Египет; а в третьей части – Индия. Посредине же бросалось в глаза написанное крупными буквами слово – Вавилон.
Заинтересованный Александр приподнялся на локте, ожидая разъяснений. Вместо них индус наступил на край с надписью "Эллада". Под его ступнёй он оказался прижатым к полу, а другие края и вся шкура как будто дико вздыбились. Мудрец убрал ступню, и шкура опустилась. Обойдя её к надписи "Египет", он наступил на эту надпись, и шкура поднялась другими краями. То же самое повторилось, когда он наступил на надпись "Индия". Царь помрачнел, закусил нижнюю губу, догадываясь, что будет дальше. Калан шагнул к середине шкуры и обеими ступнями встал на слово "Вавилон". Шкура приобрела устойчивое положение, края её лишь приподнимались над каменными плитами, застыв над ними. В гнетущем безмолвии индус сошёл с неё, подхватил хвост и невозмутимо потащил к дверям.
Когда он удалился за двери, и иссохшая шкура зашуршала в другом зале, Александр с неприязнью и презрением бросил Анаксарху:
– Ты это заранее подстроил! Как шут!
Философ поклонился ему по персидскому обычаю с нарочитой покорностью и возразил:
– Нет, Александр, это ты устроил так, что мы оказались в Вавилоне, как в ловушке твоих владений. Мы не можем уйти отсюда, если намерены сохранить все завоевания.
– Оставь эти аристотелевские софизмы, – в раздражении повысил голос Александр.
– Ещё недавно ты гордился, что был учеником Аристотеля, – сдерживая усмешку, заметил Анаксарх.
– Что толку в философии, – ответил Александр мрачно. – Вот она истина, – он схватил рукоять меча и вытянул его из ножен, обнажая острое лезвие. Затем вернул меч в ножны и протянул руку к Иолу. Виночерпий подал ему наполненную чашу.
Поднял свою чашу с вином и Анаксарх. Остальные последовали этому примеру. Александр откинулся на подушки, разглядывая блики отсветов на поверхности вина.
– А ты что молчишь? – внезапно спросил он Анасту.
– А что я должна сказать? – тихо ответила она.
– От безделья всё это, – не слушая её, вдруг резко заявил он не то своим мыслям, не то окружению. – Нужен враг. Нужен сильный враг...Иол! – окликнул он виночерпия. – Мне не нравится это вино.
Иол не стал возражать, забрал у него чашу, отошёл к неприметному светлокожему рабу и сделал распоряжение. Раб поклонился и удалился к выходу.
