Затем докладчик перешел к теме о капиталистическом окружении. Германия — фашисты, Гестапо, безработица, пролетариев выбрасывают на улицу, лучших сынов народа — коммунистов — уничтожают, рабочий день 14–16 часов, голод и нищета. Англия — почти то же, но пока там нет Гестапо; Франция, Италия и т. д. — все одна и та же картина: капиталисты поедом едят рабочих, пауперизм,[5] бесправие, эксплуатация, гнет и ужас.
Упомянул забытое уже имя Тельмана и пообещал скоро-скоро вырвать этого «вождя» из рук фашистов.[6]
Вечером нам показали антинемецкий фильм «Профессор Мамлок», послуживший иллюстрацией к филиппикам нашего оратора по адресу Германии.
Коснулся он и «дальневосточной проблемы», как он выразился. Обругав самураев, докладчик переплыл Тихий океан и начал честить плутократов США, особенно нажимая на то, будто с Америкой нам справиться не слишком трудно: там 15 миллионов безработных, которые нас поддержат. По части готовности к распаду впереди США только Англия. Мы быстро приберем к рукам ее колонии, где порабощенные народы чуть ли не молятся на Ленина и Сталина.
Когда докладчик решил, что вполне убедил нас в том, будто только народы СССР живут вольно и весело, он дал нам урок, предостерегающий от почивания на лаврах.
— Капиталисты и мелкие буржуа Запада и Америки чуют свою обреченность и отчаянно ищут случая подорвать мощь Советского Союза. Вы, товарищи, — дети Октября, вы — курсанты славного органа защиты социалистического отечества. Будьте бдительны, с честью носите высокое и почетное звание чекиста!.. Наш долг — крепко поработать во время избирательной кампании, зорко приглядываться к происходящему вокруг и не давать агентам международной контрреволюции подорвать основы нашего государства. Вы будете прикреплены к участковым уполномоченным.
Последняя фраза означала, что на период выборов мы обеспечены, как говорится, конкретным заданием, что доклад сделан не ради того только, чтобы мобилизовать наше сознание, но и для того, чтобы целиком мобилизовать нас на работу, неминуемо грязную и, может быть, кровавую. Было над чем задуматься!
Вскоре занятия по конституции начались. Странное дело, но проработка текста конституции едва ли не приводит к результату, обратному тому, которого хотели бы достигнуть большевики. Проходя статью за статьей, мы невольно вдумываемся в те противоречия, какие существуют в СССР между законами и действительностью. Если написано что-то про свободу собраний, то помним, что речь идет о собраниях, организуемых с разрешения властей и под их контролем. Свобода слова означает концлагерь на 5-10 лет. Свободные выборы и тайное голосование — это «выборы» одного, впечатанного в бюллетень и чекистами проверенного кандидата, а, кроме того, списки, на которых помечается фамилия выборщика под определенным номером, дают в результате 99,9 % голосовавших «за». Мы пытались представить себе, в каком ужасном положении находятся трудящиеся Запада и Америки, если положение советских граждан было столь бесправным, что большего бесправия и придумать было уже невозможно. Лезли в голову примеры… Вот, в день смерти члена Политбюро ЦК ВКП(б) Серго Орджоникидзе один из рабочих нашего завода посетовал в заводской столовой:
— Ну что это за суп? Это же баланда, которой кормят заключенных! Или вы это к смерти товарища Орджоникидзе приготовили?
«Пришили» неосторожному человеку агитацию против советской власти и «припаяли» 10 лет концентрационного лагеря.
Дрессировка продолжалась и усиливалась. В начале декабря, в два часа ночи, была подана команда «в ружье!». Построились в течение пяти минут. Явился сам начальник школы и зачитал приказ: мы должны были немедленно отправиться в клуб УНКВД для инструктирования нас о работе на эту ночь. Через полчаса мы были в клубе, где застали полторы тысячи чекистов. Начальник харьковского округа УНКВД майор госбезопасности Кувшинов инструктирует нас. Подготовка к выборам в Верховный Совет проведена, в целом, блестяще, но некоторые работают из рук вон плохо. Мы должны равняться на сталинского наркома Н. И. Ежова. Сегодня курсанты будут проверены на практической работе, и тогда будет видно, кто на что способен. Работа серьезная.
— Товарищ Сталин, партия и правительство ждут от нас доброкачественной продукции. Мы имеем от верного соратника товарища Сталина, нашего наркома Ежова, разверстку на арест по области до 5 тысяч врагов народа. Выполним задание с честью и дадим, сверх разверстки, 10–15 процентов. Наши работники знают, как проводить эту работу, а вы, курсанты, получите практический, весьма ценный, опыт. Оперуполномоченные представят мне рапорты с отзывом о работе каждого из вас. Эта ночь покажет, на что способны наши молодые кадры.
— Ну, а если… — Кувшинов сделал паузу, медленно обвел собрание холодным взглядом и закончил. — Посчитаемся, как надо!
После второй короткой паузы деловым тоном добавил:
— Адреса известны, ордера на арест выписаны, транспорт заготовлен. По местам!
Не хватало только, чтобы он сказал «с Богом!».
Перед тем, как покинуть клуб, мы были разгруппированы по своим оперуполномоченным. Высыпали во двор, где нас ждали машины.
Под командой нашего оперуполномоченного мы подъехали к дому на улице Свердлова. Это — центр города. Здесь, в этом доме, парадные двери которого растворены настежь, живет нужный нам человек — инженер, специалист по авиамоторам, орденоносец Лаврин. В дверях парадного входа стоит комендант дома, и я решаю с первого взгляда: «Сексот НКВД!» Иначе — чего бы он дожидался на пороге дома, порученного его ведению?
Комендант ведет нас на второй этаж и указывает дверь. Оперуполномоченный звонит — ответа нет. Звонок, должно быть, испорчен, приходится стучать. Ответа нет.
— Смотрите, курсант, — говорит мне оперуполномоченный, — я буду стучать сильней, а вы, в случае чего, стреляйте сразу.
— А чем? — спрашиваю я.
— Да вот же! — тычет он мне в пустую кобуру на поясе.
Оперуполномоченный бранится:
— Посылают на операцию! Извольте видеть — даже пистолета нет!
Обозлившийся мастер своего дела стал бить ногой в дверь.
— Кто там?
— Оперуполномоченный НКВД, — напрямик заявил мой новый командир.
Дверь раскрылась, и на пороге застыл удивленный старик, лет семидесяти, с хорошими светлыми глазами, в пенсне и с седой бородой.
— Руки вверх! — и вот старика, окончательно ошеломленного, уже поставили лицом к стене. Оставив меня для наблюдения за ним, оперуполномоченный двинулся внутрь квартиры. Через пять минут он вывел жену и двоих детей (сын — лет четырнадцати и дочь — семнадцати) инженера, приткнул их к той же стенке, тоже лицом в нее. Все трое в нижнем белье.
— Если кто повернется, оглянется или сделает шаг в сторону, будет тотчас пристрелен! — объявил оперуполномоченный.
Жертвы застыли с поднятыми вверх руками и уткнувшись лицом в стенку. Входит комендант дома.
— Ага, хорошо… Вы комендант? — обращается к нему оперуполномоченный, будто видит его в первый раз.
— Да.
— Будете понятым. Я произведу обыск у гражданина Лаврина. Ордер предъявлю вам. Идемте.
Погром начался с кухни. Если бы Лаврины не стояли лицом к стене, они видели бы, как выбрасывалась из шкафов посуда, продукты, как сыпались битые тарелки и стекла дверок шкафа, как вытаскивались даже перегородки шкафа и полки. Поломаны были табуретки и стол. Искалеченные, они отодвигались ногой в угол после тщательного осмотра. Перед уходом я мельком видел, что и в других комнатах было все поставлено вверх дном: это была та картина, какую я видел в нашей квартире в тот день, когда жизнь моя оборвалась, чтобы начаться заново. Да… заново.
Поработав со всем усердием, оперуполномоченный вернулся и скомандовал:
— Кру-гом!
Лаврины повернулись, конечно, без достаточного искусства, почти падая от усталости, за что и были обруганы:
— Контра чертова! Повернуться не умеете… Ну, научим скоро!
Оперуполномоченный сообщил Лавриным, что изъял бумаги всех видов, часть книг, чертежи. Не составив описи изъятого, он велел Лаврину подписать бумажку, на которой значилось, что при обыске ничего не было украдено.
— Опустить руки, вытянуть перед собой! — скомандовал он остальным членам семьи инженера. Посмеявшись над старухой по поводу обручального кольца («В церкви изволили венчаться, или иностранная разведка подарила?»), он снял кольцо и положил в карман.
Возвращая подписанную бумажку, инженер спросил:
— Кто уплатит мне за убытки?
— Товарищ Ежов, — со смехом ответил оперуполномоченный и бросил старику. — Собирайтесь. Вот ордер на обыск, а вот — на арест.
Я не берусь описывать прощания — это неописуемо, да и сам я был вне себя и старался оставаться равнодушным хоть с виду. Через пять-десять минут мы ехали по новому адресу, на новый разбой. По дороге завернули в управление и сдали инженера Лаврина в кучу других несчастных, нагнанных туда в большом количестве.
