Много разного сообщают о ее возвращении в страну. Сама она по этому поводу ничего не рассказывала, и никто, в том числе и я, не решался спрашивать ее об этом. Обычно его описывают так. Опасаясь, что ее узнают даже в переодетом виде, она подкупила некоего сицилийского торговца Аполлодора, судно которого стояло в порту, и уговорила спрятать ее в свернутом ковре, а ковер этот доставить Цезарю в качестве подарка от Клеопатры. Так и было сделано, и двадцатипятилетний консул был настолько очарован ею, что позволил вовлечь себя в осуществление ее планов. А планы эти были направлены прежде всего на то, чтобы Клеопатра стала единственной правительницей на египетском троне. Это было, однако, нелегко. В Александрии — а именно от нее все и зависело — царили антиримские настроения, которые умело разжигал председатель регентского совета Потин. Римлян — будь то солдаты или мирные граждане — оскорбляли на улицах, чаще на словах, но случалось и действием. Греки презрительно называли их неотесанными варварами, тиранами и захватчиками. Со своей стороны, римляне тоже были не лучшего мнения о греках и считали их коварными, бессовестными, наглыми, сварливыми и неспособными к действию.
Цезарь понимал, конечно, что, если он хочет изменить положение дел в свою пользу, начинать надо с Потина. Однако он не хотел излишне торопиться. Выполняя волю покойного Авлета, он подчеркивал, что владыками Египта являются Клеопатра и ее брат и супруг Птолемей. К этому времени юный царь уже достаточно повзрослел, чтобы понять, что Цезарь и его сестра — любовники, а он, как говорится, только пятое колесо в телеге.
Гнев его стал очевиден, когда он — по собственной воле или подстрекаемый Потином — выбежал из дворца в сопровождении друзей и родственников и, сорвав со своей головы корону, принялся кричать, что его сестра стала наложницей Юлия Цезаря, а его предала и хочет убить. Это возбудило волнения в городе. Однако римские легионеры осторожно, но решительно снова вернули правителя во дворец, и Цезарь добился примирения с братом и сестрой. Он был настолько умен, что сделал еще и вот что: он пообещал передать Птолемеям принадлежащий римлянам Кипр и провозгласить на нем правителями сестру Клеопатры Арсиною и ее младшего брата Птолемея XIV. Позднее историки высказывали предположение, что Клеопатра таким образом хотела устранить нелюбимых брата и сестру. Это полностью соответствует истине. Тем более что Цезарь в дальнейшем содержал их обоих под стражей в Брухейоне, царском квартале, и не предпринимал ничего для их отправки на Кипр. Римский сенат был бы очень возмущен, если бы он просто так, совершенно безвозмездно, подарил им эту провинцию.
Тем временем Потин, «приемный отец» юного царя и настоящий правитель за его спиной, вынашивал планы убийства Юлия Цезаря. Однако его выдал собственный цирюльник, который, думая о будущем, полагался больше на Цезаря, чем на своего господина. Потин был схвачен и казнен на следующий же день, ввиду особой тяжести его предательства. Приговор был подписан царем и царицей. Хотя бумага и все стерпит, трудно поверить, что Птолемей послал на смерть своего «приемного отца». Впрочем, все возможно, и Клеопатра обмолвилась как-то, что он сделал это по принуждению Цезаря, чтобы избежать ссылки.
Глава 2
Слухи об этом событии были у нас в Сиене несколько преувеличены. Хорошо осведомлен оказался правитель Теритекас из Мерое — так он и его предшественники называли прежде Куш, который греки зовут сегодня Эфиопией. Он использовал беспорядки в Александрии, чтобы вновь захватить часть Египта, — да, он дерзко утверждал, что ему должны быть подвластны все земли до первого порога.
У меня и моего отца тогда хватало работы. После каждого боя всегда были раненые. Наконец командующий пограничным войском приказал нам переселиться в укрепленный лагерь южнее первого катаракта[14], так как там постоянно нужна была наша помощь. Он находился в ста двадцати стадиях к югу от пирамиды Рамзеса II, и по пути в лагерь я впервые увидел это величественное сооружение. Четыре монументальные статуи фараона были по грудь занесены песком. Пирамида его супруги Нефертари была поменьше и тоже наполовину скрыта песчаным барханом. Кивнув на них, отец сказал:
— Вот, Олимп, взгляни! Ушло былое великолепие Древнего Египта. Прежде здесь жили сотни людей, которые ухаживали за этой святыней и заботились о том, чтобы Сет[15], властелин пустыни, не задул ее своим раскаленным дыханием. Сегодня историки даже не знают, почему Рамзес повелел сделать четыре своих статуи и какие божества помимо него здесь еще почитались. От прошлого остались только легенды о великой любви фараона к Нефертари, потому что только ее позволял он изображать рядом с собой. Остальных его четыре или пять жен помнят только по именам. Если тебе случится побывать в Фивах, попроси показать тебе гробницу Нефертари. Правда, она разграблена, и мумия царицы пропала, однако ты найдешь там самые прекрасные рисунки, какие когда-либо видел. Вот, смотри! — Он указал на небо. — Теперь над занесенным храмом Нефертари кружат коршуны. Знаешь ли ты, что только главная супруга фараона могла носить головной убор из перьев коршуна, посвященный богине Нехбет[16]. Твоя мать много рассказывала мне о старинных обычаях Египта…
Он замолчал и отвернулся. Я не стал его больше расспрашивать: он всегда плакал, когда вспоминал мою мать.
В пограничном отряде нас ждали с нетерпением, Прокурарх Маринос был тяжело ранен и передал командование своему первому офицеру. Камень из пращи попал ему в висок. Кость была пробита, раненый едва мог говорить, часто вскрикивал и почти не открывал глаз.
— Надо вскрыть череп, чтобы удалить из мозга обломки кости.
То, о чем так просто сказал мой отец, было особым искусством. Лишь немногие обычные врачи могут это сделать, но каждый военный врач должен быть с этим хорошо знаком. При этой операции кожу вокруг раны надрезают, отводят назад и осколки кости осторожно удаляют специальной лопаточкой и пинцетом. При этом врач должен действовать осторожно и уверенно, чтобы не повредить мозг. У Мариноса операция прошла довольно легко: кость была, только пробита, но не раздроблена на куски.
А затем настал тот несчастливый день, когда наша с отцом жизнь резко изменилась. Из Александрии пришел долгожданный приказ усилить пограничное войско. Выздоравливающий Маринос отправился в Сиену набрать солдат и разузнать кое-какие важные новости. Последние десять — двенадцать дней обстановка была довольно спокойной, и наши разведчики сообщали, что в неприятельском лагере почти нет никаких передвижений. Но каким-то образом нубийцы узнали, что наш командир уехал, к тому же в сопровождении двух дюжин солдат.
Кочевники напали на нас рано утром, еще до восхода, солнца: в отличие от городских жителей, они не испытывают страха перед темнотой и используют ее в своих целях. Мы не знали, сколько их было. Они налетели на нас, как саранча, и большинство наших людей были перебиты, прежде чем успели взяться за оружие. Предводитель неприятельского войска, казалось, заранее знал, что в нашем лагере есть врачи. Он приказал окружить нашу палатку, в то время как рядом в госпитале были убиты все раненые. На ломаном греческом он спросил нас, действительно ли мы оба врачи. Когда мой отец подтвердил это, он велел нас связать и увести. Еще прежде, чем Ра[17] вернулся из своего ночного странствия по подземному царству, все было кончено.
Сказать, что с нами обращались плохо, было бы неправдой. Обычно воины из Мерое не берут пленных. Однако мы были исключением, и, видимо, все было заранее спланировано.
Так началось наше путешествие вверх по Нилу, которое показалось нам бесконечным. На втором и третьем порогах лодки пришлось перетаскивать по суше, но все прошло быстро и без потерь.
Еще отец правителя Теритекаса перенес свою резиденцию севернее, в город Напата, лежащий около четвертого катаракта. При фараоне-воине Тутмосе III эта область принадлежала Египту. Теперь времена изменились, граница передвинулась значительно севернее, и государство Теритекаса занимало большую, хотя и малонаселенную территорию.
Говорящий на ломаном греческом нубиец был нашим спутником и стражем и сопровождал нас до самой Напаты. От него мы узнали, что правитель срочно нуждается в хорошем, образованном греческом враче.
— Ваш правитель полагает, что эту проблему можно решить силой? — возмутился отец. — Напасть на лагерь, перебить множество людей и увезти двух врачей в качестве военной добычи. Может быть, мы вообще не хотим работать на твоего правителя. Мы свободные греки и принесли клятву нашему, — слово «нашему» он подчеркнул, — правителю.
Нубиец невозмутимо улыбнулся:
— Какому правителю, Геракл? Авлету? Его сыну Птолемею? Его дочерям Беренике и Арсиное? Или, может быть, Клеопатре, седьмой в роду? Все они были правителями; правда, совсем недолго, но все же. А Египтом со времен Авлета в действительности правит римский сенат. Ему ты не присягал?
