И ведь, это — чудо! Как до этого раньше никто не догадался! Евангелисты своей жизнью пожертвовали, чтобы втолковать нам, глупым: «В Начале было Слово!». А мы послушали, посмотрели и подумали — это не про нас! У евангелиста Иоанна Слово было, потому что он и сам был. А мы — есть! Значит должны понимать, что в любом Начале есть Слово!
Иван занервничал, возбужденно задвигал челюстями.
Вино скоро кончилось, свиная ляжка оголилась до кости, кость вылетела в окно и плюхнулась в лужу, где уже, — слава Аллаху! — не было Луны.
Иван стал ходить по комнате. Новые фантазии приходили в голову, призрак Великой Книги вставал из-за кремлевской стены, заслонял звезды, отражался в золоте соборных головок.
«И таким путем снизойдет благодать на наше царство! Говорили мне умные люди, что народ нелюбознателен, скорбен на голову, а я не верил, казнил клеветников без разбору! А всего-то и нужно, — дать каждому слово Божье, но и слово государево! А это что? — всех учить грамоте? Не обязательно! Они в церковь и сейчас неученые ходят. Поставим особых, мирских попов, пусть проповедуют наше Слово! А научатся читать — не беда. Создадим мирские, земские приказы, чтоб надзирали за народом…».
Тут великолепные построения переполнили голову Ивана, винный состав смешался с фантазиями, и он не выдержал. Следовало немедленно с кем-то поделиться.
Иван выбил дверь в коридор, закричал: «Смирного сюда, Смирного!».
Прибежала стража. Царь ревел нечленораздельно. Сонные стрельцы поняли только, что Федьку Смирного за какие-то чернокнижные штуки следует немедля найти, притащить к царю, — желательно живым.
«Пытать будет страшно!» — ежились стременные, убегая по переходам.
Но не так прост оказался колдун Федька, чтоб дожидаться стражи в своей каморке. За высаженной дверью обнаружилась несмятая постель, кусок скоромного рыбьего пирога, и страшное чудище с зелеными глазами в темном углу. Бойцы с дрожью отступили в гридницу для доклада.
За дело взялся подполковник фон Штрекенхорн. Он построил личный состав, послал в стрелецкую слободу разбудить полковника Истомина, объяснил наряду важность задачи, вздохнул про себя о рабе Божьем Федоре, — славный был парень, но грамота до добра не довела!
Три караульные группы отправились прочесывать Большой Дворец, Кремль, внутренние монастыри.
В Стрелецкой слободе с пробуждением полковника Истомина ударили в набат. Государственная измена, отягченная колдовством, да еще прямо в Кремле случалась не каждый день. Народ принял удары в малое било за призыв к пожаротушению. Схватил багры, ведра, факелы — чтоб виднее было, где горит. От этого и загорелось. Однако, огонь по апрельской прохладе погасили быстро.
Поиски преступника шли до утра совершенно безуспешно. На ноги поставили весь город. Половина москвичей больше не ложилась, — так и дежурили с баграми во дворах и на крышах.
В Кремле спали только четверо. Царь Иван лег досматривать сон о голых девках во всероссийской Книге. Засыпая, он отметил, что рисунки в ней тоже должны быть непременно.
Младший царевич Федор мучился вздутием живота, однако страдал во сне, не поднимаясь по надобности.
Его тезка — книжник Федор Смирной — спал в тайной библиотеке, положив голову на кожаный том византийского Прелестного Синода. В этой книге мечты царя об иллюстрированной порнографии были воплощены в полной мере — красочно и забавно. Поэтому сон Феди был глубок, ярок, многолюден и многоблуден.
Четвертым спящим был главный дворцовый кот Истома. Ему хватило разума не поддаваться на глупости. Реального пожара, землетрясения, нашествия татар и Антихриста он не предполагал. На этот счет у котов чутье точное.
Утром расхристанный Штрекенхорн явился к царю доложить, что вор очевидно скрылся из Москвы, так не нарядить ли дальнюю погоню? У двери в малую палату дежурила штатская стража — Данила Сомов с двумя громилами из псарей. На просьбу об аудиенции Штрекенхорн удостоился благосклонного кивка Данилы:
— Обожди немного, Ганс. Государь совещается по важному делу.
— С кем? — неуместно спросил Штрекенхорн.
— С царским советником, стряпчим Федор Михалычем Смирным, — важно добавил Сомов.
Штрекенхорн присел на лавку подумать: ждать приема или убираться от греха? Он чувствовал себя дураком:
«Вживаюсь в необъятную страну. Десять лет службы даром не проходят. Dumkopf in Dumland!».
Впрочем, резон дожидаться был. Государь мог заорать, чтоб Смирного хватали прямо здесь. Да и приказа никто не отменял, долг обязывал преследовать дичь до последнего предела. Можно считать, что мы его досюда и преследовали.
В горнице царя, тем временем, беседа шла спокойно, криков не раздавалось, и Ганс-Георг фон Штрекенхорн задремал, опершись на тяжелую офицерскую саблю.
Царь и Федор разговаривали заинтересованно, умиротворенно. Так большие ученые выдерживают профессорский стиль на пороге великого открытия, когда основные постулаты законспектированы, проверены, и никуда это открытие увильнуть уже не может. На свет появляется фарфор из академического ресторана, индийский чай размягчает и без того мягкую булочку с изюмом, и все произносимые фразы ложатся точно на предназначенное место. Так же укладывается последний ряд кирпича в здание храма. Но разве можно сравнивать бренное здание с вечным знанием?
С утра Ивану казалось, что ночные видения — пустой бред, игра безответственной фантазии. Часто человеку бывает стыдно за сонные надежды, пьяные мечты, любовные обещания. Но разве не из них рождаются великие военные и хозяйственные свершения, создаются династии?
Сегодня Федька Смирной вошел вовремя.
Уселся на скамеечку у ног самодержца, и как бы продолжил вчерашнюю речь:
— К туркам посылать за печатью нелепо, государь. У них, небось, один станок и пара буквенных наборов. Пока доедем, станок сломают, буквы растеряют. Да и не отдадут. Надо ехать к немцам, в завоеванные земли, в Европу. И своих мастеров искать.
— Откуда свои?
— Найдутся где-нибудь. Пушки лить научились, колокола льем великие. А уж мелкую букву тем более отольем. И дело тут не в способе печати…
— А в чем же? — Иван удивленно поднял брови над черпаком кваса, похмеляясь медленными глотками.
— Дело в самих книгах. Не как печатать, а что печатать, — вот вопрос…
Освежаясь квасом, Иван обнаружил, что помнит сон до последней капли, и начал излагать Смирному идею всероссийской Книги. Он не пересказывал сон в подробностях, — постеснялся сказать о когтистой шлюхе, блудливых покойницах, а тем более, о луне и Аллахе, зато добавлял новые мысли и фантазировал по ходу речи. В этом обнаружилось острое удовольствие. Особенно приятно было, когда наивные, сказочные темы вдруг обретали черты реальности, вполне укладывались в политический механизм царства.
— Ты мне читал Апокалипсис не в первый раз. И что тебе там главным показалось? — строго, по-учительски спросил Иван Смирного.
Федька вдруг ощутил себя учеником, младшим воспитанником Сретенки. От этого мысли в голове оцепенели, язык отяжелел, глаза перестали поворачиваться:
— Ну-у… — замычал он, — в Откровении святого апостола Иоанна Богослова содержится завет о пришествии Царства Божьего…
— Ты дурочку не валяй, — хмыкнул Иван, и Федора отпустило. Глаза загорелись, в позвоночнике исчезла упругая спица.
— Вообще, это книга мощная, — сказал Федор.
— Ну, давай, давай, — чего в ней мощного?
— У них там все грохочет, движется. Ангелы летают во все стороны, бабы вопят в экстазе и тут же рожают прямо при мужиках, блудницы гуляют по Вавилону стадами, — красота! Море кипит небесным нектаром или серой, царь небесный носится на облаке неустанно, таскает этих бл… блудниц вавилонских за волосы, небесное воинство лупит десятиглавых и двенадцатирогих чудищ. Короче, там никто не сидит на месте…
— Вот! Вот!! — радостно крикнул Иван, — Вот!!! У них идет настоящая жизнь! Это же и нам завет — не стоять на месте, крутиться, не останавливаться, ежечасно отделять добро от зла, рубить злые головы, рвать поганые языки, любить добрых, и… — Иван задохнулся, глаза его сверкали на выкате, он потянулся к ковшу, громко глотнул квас.
— … сбивать им рога, — предложил Федька.
— Дурак! — хохотнул Иван, — рога само собой, но главное, — нужно строить царство земное!
— А Божье?
Иван задумался на мгновение, потянулся за сливой в сахаре, потом сказал уверенно:
— Знаешь, Федька, я думаю, нас запутали с этими царствами. Царство Божье, царство Небесное и царство Земное — три разные вещи. Царство Небесное — на небе, для праведников, это понятно; царство Земное — на земле, для всех живых; но царство Божье — пожалуй, и не царство вовсе. Я думаю, оно — это все, что есть под Богом. Ведь Бог — владыка и грешных и праведных?
