Макс Шульц - Мы не пыль на ветру

На последних страницах книги Хладек, уже вернувшийся в Прагу, пишет Лее письмо, чтобы еще раз попытаться вдохнуть в нее жизнь. Это одно из наиболее сильных и удавшихся мест книги. Хладен рассказывает в письме о годах подпольной борьбы, о Кареле, о гибели своей любимой жены Коры, то есть о том, о чем до тех нор он не имел сил рассказать кому бы то ни было, — какой странный выбор темы для того, чтобы ободрить сломленного несчастьями человека! Но в книге Макса Вальтера Шульца самые трагические страницы говорят о силе человеческого счастья. Это, казалось бы, парадоксальное противоречие выражает одну из основных ее мыслей: любое соучастие в делах фашизма, самое малое, самое пассивное, калечит душу, пригибает к земле, извращает человеческую натуру; только борьба за свободу распрямляет человека, дает ему возможность жить в полном смысле этого слова. Поэтому подлинное счастье можно найти только на «дорогах истории», на дорогах народной борьбы, поэтому «надо стать счастливым, крепким, уверенным. Надо быть закованным в броню счастья, когда идешь в бой за счастливую историю человечества».

Жизнеутверждающая человечность коммунистической морали, закалившаяся в смертельной схватке с фашизмом, спорит на страницах книги, доказывая свою правоту и свою историческую силу, и со «старонемецким гуманизмом» профессора Фюслера, и с отчаянием Лен, и с аккуратной системой буржуазно-охранительных идей ван Будена. И если спор с «экзистенциалистски-модернистским строем мыслей» ван Будена непримирим, потому что в новых, послевоенных условиях в этом споре все больше раскрывается противоположность исходных посылок и целей, то со старым Фюслером Хладек спорит, чтобы помочь ему уверовать в свои силы, а с Леей — чтобы поддержать ее.

Бурное партийное собрание коммунистов — это одна из кульминаций книги — происходит в здании бывшего рабочего клуба, на фронтоне которого снова видна старая надпись: «Несмотря ни на что!» «Несмотря ни на что» — это слова Карла Либкнехта. Так называлась его последняя статья, опубликованная в газете «Роте фане» в день убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург, 15 января 1919 года. Несмотря ни на что, немецкая революция будет жить. Она не привнесена «извне» в страну Маркса и Энгельса, Гёльдерлина и Гёте, она возрождается, собирая вокруг себя и возвращая истинную цену и великим традициям немецкой гуманистической культуры, и неистребимому «плебейскому духу», и простым человеческим чувствам — любви и дружбе, верности и порядочности, вере в свои силы и в свой народ (третья часть книги носит название «Старый ствол»). Подлинно национальное, народное в полном смысле слова неотделимо сегодня на немецкой земле от немецкой революции, от дела социализма, от его созидательной силы.

Кто понял эту истину, тот обрел твердую почву под ногами, тот перестал быть «пылью на ветру», которую носит с места на место «зачумленный ветер».

Как и все писатели ГДР, пишущие о временах гитлеризма, Макс Вальтер Шульц суров и предельно требователен к своему герою. Он знает, чтобы достичь «сегодня», надо «перешагнуть один за другим много порогов и закрыть за собой много дверей». Руди Хагедорну на пути его исканий и мечтаний помогает крестьянская девушка Хильда Паниц, потерявшая в войну всех близких и оказавшаяся рядом с ним в суровый час всеобщих перемен. Ей тоже приходится многому учиться, и простая истина, что «честно работать на бесчестных господ» — значит участвовать в их бесчестных делах, дается ей не легко; по она гораздо меньше, чем другие ее сверстники, связана с ложью преступного государства и общественной системы, и чувство, в котором много от материнского, ведет ее верным путем, спасительным и для нее и для Руди.

Оправившись от болезни, Руди Хагедорн соглашается с предложением, которое он поначалу отверг, и становится школьным учителем. За этим важным шагом стоит нечто большее, чем просто поворот сюжета; недаром такое же решение принимают герои и других немецких книг о второй мировой войне.

Школьный учитель — издавна заметная фигура немецкой общественной жизни. Еще во вторую половину прошлого века школьная реформа создала в Германии цепкую и всепроникающую систему воспитания юношества. Воспитание это носило тогда откровенно реакционный характер. После победы Германии над Францией в 1871 году было широко распространено изречение: «Войну выиграл школьный учитель». Это значит, что победу обеспечило воспитание немецкой молодежи в националистическом, милитаристском духе. Преддверием прусской казармы оставалась немецкая школа и в кайзеровской империи и позднее, в Веймарской республике, воспитывая немецкую молодежь, поколение за поколением, в духе беспрекословного подчинения любому приказу, высокомерного презрения к другим народам. Генрих Манн, самый острый социальный писатель Германии начала двадцатого века, еще в 1905 году выставлял в своем «Учителе Гнусе» воспитателя немецкой молодежи на всеобщее посмешище. Позднее Иоганнес Бехер, Арнольд Цвейг, Лион Фейхтвангер, Людвиг Ренн много писали о том, как на полях сражений первой мировой войны они избавлялись от идеалов, внушенных им в школе. Учитель Канторек в книге Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен», восхваляющий «великое время» и «железную молодежь» и попадающий на фронте под начало своих же учеников, — ото тоже образ немецкого учителя, сатирически переосмысленный уже после разгрома Германии в первой мировой войне.

Гитлеризм взял себе на службу традиции прусского националистического воспитания, добавив к ним свойственную фашизму грубую демагогию. Молодежь росла в уверенности, что Германия стала невинной жертвой «международного заговора», что она должна «смыть с себя позор Версаля», «отомстить исконным врагам немецкого народа». На место тех преподавателей, в ком можно было уловить «либеральный дух», пришли «стопроцентные арийцы», «коричневые ректоры» — растлители душ и воспитатели палачей.

Естественно, что после разгрома гитлеризма сразу же встал — как один из самых насущных — вопрос о будущем немецкой молодежи, о создании совершенно новой системы образования. Новая школа была важнейшей составной частью начинавшихся демократических преобразований. Ярослав Хладек говорит по этому поводу на страницах книги:

«Немецкие учителя, научите немецкую молодежь одному: научите ее с революционным размахом браться за работу, научите ее взыскательной человеческой скромности, научите ее той культуре доверия, общественная функция которой — создать истинную демократию, власть свободного народа. И если это вам удастся, немецкие учителя, тогда Германия будет располагать прекрасной молодежью. Но горе вам м стране вашей, если это не удастся».

В небольшом листке бумаги — заполненной анкете, которую Руди Хагедорн посылает заведующей школьным отделом Эльзе Поль, — заключено очень многое: в нем и доверие старой коммунистки к бывшему солдату гитлеровского вермахта, и отказ Руди Хагедорна от соблазна бежать куда глаза глядят и сложить голову «под беспощадным солнцем чужбины», и решение остаться в родном городе, где взаимоотношения с людьми складываются так нелегко. Он преодолел в себе страх, а преодолеть страх, как говорит один из героев книги, «значит взять на себя ответственность».

Так раскрывается полемический подзаголовок этой книги — «Роман о непотерянном поколении».

Понятие «потерянное поколение» связано в истории литературы с книгами, написанными разными писателями в разных странах Запада (США, Англии, Германии) на рубеже двадцатых-тридцатых годов нашего века, то есть в преддверии мирового экономического кризиса или в самый разгар его. Эти книги объединяло острое ощущение трагизма бытия и затерянности человека в общество, его бессилия перед враждебным ему миром. В обстановке социальных потрясений тех лет и обнищания народных масс, наступления фашистской реакции и неуверенности в завтрашнем дне эти книги находили самый широкий отклик у читателей, хотя предметом изображения в ннх была первая мировая война, закончившаяся свыше десяти лет назад. Но война не была тогда только историей, именно в те годы угроза новой, второй мировой войны как авантюристического выхода из социальных противоречий становилась все более реальной.

После второй мировой войны выражение «потерянное поколение» породило в журналистике Запада немало схожих определений («поколение вернувшихся», «немое поколение», «поколение без отцов» и т. д.). Аналогия здесь вызвана стремлением свести литературные явления (по большей части очень разные) к уже привычному и знакомому комплексу идей и настроений: хаотический мир, враждебный личности, в котором будущее сулит только новые беды; ненависть к угнетению при неспособности разобраться в окружающем хаосе, победить его; тоска по теплым человеческим чувствам, противопоставленным грязи социальной жизни, и т. д. На немецкой почве понятие «потерянное поколение» связано прежде всего с романом Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен», породившем много последователей и подражателей. Эти книги занимают особое место в немецкой литературе. Они носили ярко выраженный антивоенный характер и тем самым вступали в бой с обширной милитаристской литературой, знающей в Германии и своих пророков, вроде Ганса Гримма, и своих рафинированных «классиков», вроде Эрнста Юнгера, и дешевых разносчиков «солдатских идей» — таких, как Двингер, Беймельбург и многие их сегодняшние последователи в Западной Германии. Но антивоенный пафос писателей «потерянного поколения» был непоследователен и по большей части неглубок, а реализм ограничен, потому что авторы этих книг, описывая первую мировую войну, уходили от изображения революционных процессов, закончивших ее. Они не верили в возможность изменений к лучшему ни в обществе, ни в человеческом сознании. Поэтому все последовательно антивоенные, антимилитаристские, антифашистские писатели, борясь против реакционной демагогии и прославления войны как «естественного состояния» человека, спорят в своих книгах и с настроениями «потерянного поколения». Это относится и к Иоганнесу Бехеру, и к Бодо Узе, и к Арнольду Цвейгу, и к Людвигу Ренну. Молодая литература Германской Демократической Республики продолжает сегодня именно эту, самую плодотворную и самую богатую реалистическими возможностями линию в изображении военных событий. Романы и повести Герберта Отто, Франца Фюмана, Дитера Нолля, Германа Канта, Вольфганга Нейхауза, Гюнтера де Бройна, Макса Вальтера Шульца и других талантливых писателей — это подлинно новая немецкая литература о войне. Страницы этих книг рассказывают о том, как из глубины трагедий и нравственного падения восставала воля к жизни и созиданию, к свободному, «раскованному» смеху.