Люди на христианской галере победно кричали, только Томас этого ликования не разделял. Перед глазами у него все еще стояли лица гребцов с перевернувшегося вражеского судна. В большинстве своем они были такие же христиане, как и он сам, взятые в плен и обреченные на галерное рабство, — и вот теперь умерли ужасной смертью от рук своих единоверцев. Томас и сейчас представлял их там, в безвыходном плену под водой, среди холода и мрака, где в легкие вместо воздуха вливается морская вода… От одной этой мысли становилось тошно.
По плечу его хлопнула рука — Оливер Стокли, улыбка от уха до уха, во всяком случае пока он не разглядел лица Томаса. Тогда он недоуменно нахмурился:
— Что с тобой?
Тот попробовал было ответить, но не находилось слов для описания холода, что сковывал сердце. Тогда в попытке стряхнуть это чувство он мотнул головой:
— Да так, ничего.
— Ну так присоединяйся, — Стокли радушным жестом обвел безудержно ликующих солдат.
Томас, удостоив их беглого взгляда, повернулся в сторону еще одного вражеского галиота, отстоящего менее чем на четверть мили. Корсары обрубили якорный канат и развернули свое судно так, что оно теперь смотрело прямиком на «Лань».
— А вот с ними эта уловка не пройдет, — кивнул он на неприятеля.
Уловив краем глаза движение, Томас бросил взгляд в другую сторону и увидел, что команда галеона спешно взбирается по вантам и рассредоточивается по реям, готовясь распускать паруса. Скоро они двинутся в путь, но при таком слабом ветре, к той поре как будет решена участь второго галиота, корабль турок доберется в лучшем случае до выхода из бухты, так что время пока терпит. С этой мыслью Томас вернулся вниманием к корсарскому галиоту.
Когда «Лань» отдалилась от своей первой жертвы, ла Валетт дал команду двигаться вперед, и гребцы принялись разгонять галеру. Постепенно наращивая скорость, стройное судно устремилось вперед. В какой-то момент раздался испуганный крик: кто-то из корсаров, из тех, что в воде, оказался на пути следования галеры, но удар массивным веслом по черепу мгновенно вогнал его под воду, оборвав вопль.
На передней палубе орудийная обслуга торопливо прочищала обе кулеврины и закладывала в них очередные заряды — вначале куль с порохом, затем еще один, с обрезками-обломками железа, столь губительными на близком расстоянии. По обе стороны главной палубы работали кранекинами арбалетчики, готовя к выстрелу тяжелые болты. Над носом становящегося все ближе галиота уже различались тюрбаны сарацин, готовящих свои аркебузы. Пониже из орудийных портов двумя черными немигающими зраками, хищно уставленными на добычу, глядели стволы фальконетов. [13]
— На сей раз без кровушки, похоже, не обойдется, — пробормотал кто-то у Томаса за спиной.
— Всяко может быть, — откликнулся, судя по всему, один из его товарищей. — Ну да Бог милостив.
К солдатам сердито обернулся Стокли:
— А ну, тише там! Господь на нашей стороне. Ибо наше дело правое. Это поганые басурмане пусть молятся перед погибелью.
Под жестким взглядом рыцаря солдаты примолкли, а Стокли, повернувшись, встал в полный рост, дерзко глядя на приближение врага. Томас, подобравшись, вполголоса сказал приятелю:
— Я еще не встречал молитвы, которая б наверняка защищала от вражьей пули или ядра. Тем более вблизи. Имей это в виду, когда начнется пальба.
— Богохульствуешь?
— Никоим образом. Просто горький опыт. А потому молитвы лучше приберечь для смертной жатвы, нашей или их.
Стокли не ответил; строптиво выпятив подбородок, он стал смотреть туда, где навстречу «Лани» скользил по безмятежным водам галиот. По восточному горизонту уже разливался жидкий огонь солнца, готового вот-вот взойти над темной грядой дальнего мыса. Еще минута, и море взыграло под первыми его лучами, заставив всех невольно зажмуриться. На фоне ослепительных чешуек водной глади корабль корсаров смотрелся этакой черной птицей. Враг приблизился уже настолько, что до слуха доносились его кличи и боевитое постукивание клинков о круглые щиты. Расстояние меж двумя кораблями быстро сокращалось; стали слышны хлопки первых выстрелов, сделанных по христианам особо нетерпеливыми аркебузирами. И хотя дистанция была все еще велика — две с лишним сотни шагов, — одному стрелку вдребезги разбило голову, и он упал навзничь, обдав товарищей кашицей из брызнувшей крови, мозгов и осколков кости.
— Отчего ла Валетт не дает приказ открывать встречный огонь? — спросил взволнованно Стокли.
— У капитана свои виды.
Еще одно попадание — звонкое, через стальной нагрудник и подбивку камзола, — и еще один солдат, выронив пику, повалился набок, утробно застонав.
— Вниз его! — скомандовал Томас, и один из солдат, положив оружие, потащил полубесчувственное тело к люку за передней палубой, где под лестницей в небольшом трюме галеры хранился запас провизии и воды. Здесь раненому предстояло лежать до осмотра раны, то есть когда о нем вспомнят после окончания схватки. Ну а если победа будет за корсарами, то здесь он и встретит свой конец — или на дне морском, или при разграблении корабля.
К той поре, как солдат вновь занял место на палубе, дистанция между судами сократилась наполовину, но орудия все еще безмолвствовали, хотя круглые мушкетные пули уже вовсю жужжали поверх или дубасили в борта «Быстрой лани». Видно было, как ближний канонир начал непроизвольно подносить фитиль к затравочному отверстию.
— Ждать команды! — одернул его Томас.
Пушкарь нерешительно оглянулся, и в этот момент нос галиота полыхнул бледно-дымными вспышками — сначала один порт, а следом другой. Воздух вокруг взорвался треском металла о дерево, звоном металла о металл. Смело́ нескольких арбалетчиков, а с ними почти всю обслугу левой кулеврины. Томасу что-то прилетело и отскочило от кирасы, ударив так, что он едва удержался на ногах. После секундной тишины палубу огласили крики и стоны раненых. Рыцарь мельком оглядел себя: ничего, цел и невредим. Обернувшись, он увидел, что у Стокли рука прижата к щеке, а из-под латной перчатки на надраенную сталь воротника струится кровь.
— Я ранен, — потрясенно выговорил он. — Ранен.
Томас отвел его руку; щека под перчаткой была выщерблена.
— Рана несерьезная. Жить будешь.
На палубе полегло человек с дюжину, не меньше. Тут поднял свой фитиль канонир второй кулеврины, и палуба в грохочущем сполохе содрогнулась так, что всех подбросило, в том числе и лежачих. Весь перед галеры заволокло дымом. Заметив в руке сраженного канонира фитиль, Томас сбегал за ним и, присев возле орудия, дождался, когда сквозь дым проступило корсарское судно, совсем уже вблизи. Времени было ровно столько, чтобы поднести тлеющий фитиль к затравочному отверстию. Палуба вновь колыхнулась, выпуская смертоносный заряд железа в самое лицо врагу.
— Весла на борт! — донесся с кормы властный крик ла Валетта. — Лево руля, до упора!
Гребцы моментально навалились на весла и, когда те поднялись из воды, стали втаскивать их внутрь; в это время руль, встав наискось, отвел нос галеры от прямого столкновения с галиотом, и удар бортами вышел вскользь, плашмя, со стонущим скрежетом. Весла с обеих сторон оказались втянуты еще не все, и те из них, что попали под удар, сломились длинной продольной щепой.
А с юта, [14]еще не дождавшись полной остановки «Быстрой лани», уже летел с воздетым мечом капитан Жан Паризо де ла Валетт, спеша возглавить отряд воинства, впереди которого его ждали Томас и остальные рыцари. Оглядев стальным взглядом свою готовую к броску Христову братию, он указал клинком на вражеский фальшборт. [15]
— Сыны мои, братья! За Господа нашего и Святого Иоанна!
Вскочив на леерную балку, ла Валетт ловко перемахнул через узкий промежуток меж двумя бортами и спрыгнул на неприятельскую палубу. Кое-кто из команды уже перебрасывал с борта на борт абордажные крючья, сводя оба судна вместе.
Томас, сжимая в одной руке копье, во весь голос подхватил клич капитана и вслед за ним перемахнул с палубы на палубу. Рыцарь-ветеран уже выскочил на середину корсарской палубы; его длинный меч сверкал зловещей дугой, отгоняя врага и одновременно высвобождая место для тех, кто идет следом. С обеих сторон раздалась беспорядочная трескотня аркебуз, которые стрелки после выстрела тут же откидывали в сторону, выхватывая для дальнейшего боя ятаганы. Спрыгнув на палубу, Томас быстро огляделся и кинулся на угрозу, что была ближе всех: рослый, угольно-черный сарацин в чалме, заросший до глаз бородой. Одна его рука размахивала тяжелым ятаганом, другая держала небольшой круглый щит из меди. Сарацин проворно набросился на Томаса, взмахом клинка сходу отбив стальное острие его копья. Рыцарь, давая острию упасть, тем не менее улучил момент, чтобы из-под клинка ткнуть им в неприятельскую грудь, скрытую под долгополым одеянием.
