— С тобой я оставляю сэра Оливера и два десятка человек, — продолжал ла Валетт. — Пройдитесь с ними и освободите всех христиан, что окажутся среди гребцов. Но смотрите, отнеситесь к этому тщательно: не хватало еще, чтобы свободу наряду с ними получил еще и кто-нибудь из нехристей, прикинувшись единоверцем.
— Отнесемся к этому строго, сир.
— Хорошо. На их место пристегнуть пленных, пускай гребут. Затем дать судну необходимый ремонт, очистить галиот от трупов и держать курс на Мальту.
— На Мальту?
Томас нахмурился. Сезон морской охоты еще в самом разгаре, так что возвращаться в цитадель Ордена вроде как рановато. Но капитан принял решение, и оспаривать его никто не вправе. А потому Томас, приосанившись, коротко кивнул:
— Как прикажете, сир.
— Быть по сему. — Ла Валетт окинул подчиненного суровым взглядом, а затем заговорил голосом глуховато-степенным, предназначенным сугубо для молодого рыцаря: — Томас, мы потопили один галиот, вон тот, и захватили этот. А теперь я рассчитываю нагнать еще и галеон. Свою добычу мы должны переправить для хранения на Мальту, а заодно, прежде чем продолжить поход, пополнить также запас воды и провианта у себя на «Быстрой лани». К полудню в нашем распоряжении окажется целых три судна, а людей, чтобы управлять ими, всего ничего. Мы не можем идти на риск дальнейших боевых действий, пока не отдадим свою добычу на хранение Ордену. Ты это понимаешь?
— Понимаю, сир, — сдержанно ответил Томас.
— Нас осталось не так чтобы много, и это еще мягко сказано. Кое-кто в Европе полагает, что наш Орден в борьбе с османским владычеством шествует чуть ли не впереди Святой церкви. Но на самом-то деле все наоборот. Мы не впереди идущие, а замыкающие. Не забывай об этом никогда. Каждый человек, которого мы теряем, приближает на шаг победу врага. — Ла Валетт посмотрел на Томаса глубоким взглядом. — Придет время, и ты, если доживешь, сам получишь в распоряжение галеру и будешь отвечать за жизни людей, вверенных под твое начало. А такая ноша, надо сказать, не каждому по плечу.
— Я сознаю это, сир, — тихо кивнул Томас.
— Вот и посмотрим насколько. — Ла Валетт, отступив на шаг, оглянулся на стоящих на палубе. — Сержант Мендоса! — позвал он.
— Слушаю, сир? — подоспела приземистая коренастая фигура.
— Остаешься со своими людьми здесь, под началом сэра Томаса. Все остальные обратно на «Лань», сию же минуту.
Отряд проследовал за капитаном вдоль палубы туда, где борта обоих судов скрепляли абордажные крючья, и через фальшборт перебрался к себе на галеру. Как только с палубы корсарского галиота сошел последний солдат, Томас отдал приказ, выцепив крюкам когти, аккуратно перебросить их обратно на палубу «Лани». Меж двумя судами образовался зазор, а когда ла Валетт скомандовал «весла на воду», галера оттабанилась настолько, что смогла повернуться носом в направлении уходящего галеона. Вот весла, окунувшись в воду, ровным, постепенно нарастающим ритмом послали стройную «Лань» вдогонку за добычей. Томас некоторое время смотрел галере вслед, затем пошел распоряжаться своей временной командой.
Перво-наперво предстояло разобраться с теми, кто сидел в цепях под палубой. Томас повернулся к сержанту:
— Ты и еще двое, пойдемте со мной. Остальным избавиться от трупов. Позаботьтесь, чтобы наши были отнесены в сторону для достойного погребения.
Вдвоем с Мендосой они подошли к решетке над входом в главный трюм. Снизу из-под нее доносилось невнятное бормотание вкупе с испуганными причитаниями, которые с их приближением разом смолкли. Решетка была на засове, и Томас, опустившийся на колени, чтобы его отодвинуть, мимоходом отметил предусмотрительность корсаров, которые, пристегнув гребцов к скамьям, затем на всякий случай еще и заперли их в трюме.
— Помоги-ка мне с решеткой.
Вдвоем с Мендосой они приподняли ее и отложили рядом. Томас заглянул через край и невольно поморщился от гнусной вони, тепло пахну́вшей снизу. Во чреве трюма угадывалось движение, слышалось позвякивание цепей от шевеления рук и ног. Затем в бледном потоке струящегося сверху света стали видны лица — изможденные, с сальными колтунами волос и всклокоченными бородами; по большей части белые, хотя попадались и посмуглее, что, впрочем, сложно было разобрать из-за общей чумазости. Вниз вела лестница, которая упиралась в узкий настил-куршею [18]меж двух рядов скамей вдоль каждого борта. Спустившись по ней, ближе к корме Томас различил фигуру с плеткой, а рядом — прикованного возле барабана отбивателя такта. Воин со своими сопровождающими, наклонившись, двинулся туда под поблескивающими с обеих сторон пристальными взорами.
— Слава Всевышнему, это христиане! — прохрипел чей-то голос. — Братья, братья во Христе! Освободите нас!
Теперь к ним во множестве тянулись и другие голоса; люди, звеня кандалами, умоляюще простирали руки. Некоторые, не в силах совладать с чувствами, припадали к веслам и бурно сотрясались от рыданий.
По приближении Томаса надсмотрщик выронил плеть и в боязливом поклоне притиснул к груди руки, лепеча на скверном французском:
— Господин, господин… прошу вас, умоляю…
— Где запорник? — потребовал у него Томас.
— Тут, тут, — надсмотрщик торопливо ткнул пальцем на кольцо, вделанное в днище невдалеке от прикованного барабанщика.
Томас, оттерев невольника, пробрался к нему, превозмогая тошноту от несусветной вони, что поднималась от днища. Как человек вообще способен творить и выносить такое? Палец запорника обнаружился непосредственно возле кольца. Вынув кинжал, Томас взялся выковыривать его из гнезда, а управившись, продел цепь через кольцо и бросил ее у изножья ближайшей скамейки.
— Христиане среди вас есть? — вглядываясь в лица сидящих на ней гребцов, осведомился он.
— Я! — истово кивнул крайний из них. — Я, хозяин! Из Тулона я родом.
— Освободить его, — распорядился Томас.
— И я! — поспешил сказать его сосед.
— Лжешь! — словно хлыстом стегнул его первый. — Мориск [19]он. Взят корсарами под Валенсией.
— Сержант, француза расковать. Второй пускай остается.
Мориск, потомок правивших некогда Испанией мавров, хотел было возроптать, но, видя непреклонность на лице крестоносного рыцаря, в обидчивой покорности склонил над веслом голову. Со всех сторон доносились возбужденные голоса единоверцев, стремящихся обрести волю. Если все они и впрямь братья во Христе, то на веслах из них должна остаться от силы треть — кто же погребет до Мальты? Голоса взывали, взмывали до несносного крещендо; пришлось, набрав полную грудь нечистого воздуха, рявкнуть по всей длине галеры:
— Тихо!!
Привыкшие ко вбитому кнутом послушанию, все тотчас смолкли. Томас обратился к сержанту:
— Христиан освободить, но толькохристиан. Любого, кто скажется единоверцем, а потом выяснится, что слукавил, — предать смерти.
— Слушаю, — блеклым голосом отозвался солдат.
— Действуйте. — Выносить трюмный смрад Томас был уже попросту не в силах. — Если что, я на палубе.
— А с этим как быть? — Мендоса кивнул на надсмотрщика, который сейчас стоял ближе к корме, не осмеливаясь, в ожидании своей участи, глядеть кому-либо в глаза. При беглом взгляде от Томаса не укрылось, что плетку он успел подобрать.
— С этим? А вот пусть это решат те, кого вы освободите.
Томас уже быстро шагал, пригибаясь, к лестнице. Пожалуй, лишь узость прохода и нежелание уронить свое достоинство мешали ему сорваться на бег, прочь из этого аду подобного места. Взобравшись на палубу, он поспешил к наветренному борту и жадно, с упоением, всей грудью вдыхал освежающий бриз, чтобы последняя вонь трюма ушла прочь из легких. Вообще-то в общих чертах он знал, что происходит там, под галерной палубой, и даже несколько раз в той преисподней бывал, теперь уж и не упомнить зачем. Виденное там вызывало у него отвращение — но у Ордена на галерных веслах сидели преступники, пираты и еретики-иноверцы. И каким бы убогим ни было положение гребцов на христианских галерах, оно все же не шло в сравнение с их ужасающими условиями здесь, на корсарском галиоте. Безмолвная ярость разбирала Томаса при мысли об извергах-магометанах, жгучее желание стереть их с лица земли, с их пророком заодно.
От раздумий Томаса отвлек тяжелый всплеск. Он обернулся: невдалеке двое скидывали с борта убитых. С трупов предварительно снимали оружие, а также все, что так или иначе можно сбыть на одном из рынков Мальты. Еще двое стерегли сборище раненых пленников, в угрюмом молчании сидящих у задней мачты. При взгляде на них сердце у Томаса закаменело. Толкнувшись от фальшборта, он размашисто пошагал к ним, взмахом руки велев по пути нескольким солдатам идти следом. Перед пленниками он остановился, гневно их озирая. Пленных было десятка два; кое у кого на поясе или на перевязи все еще висели пустые ножны. Раны были наспех перемотаны чем попало — неглубокие, неопасные, во всяком случае такие, что не помешают грести внизу на скамьях.
