Николь прошла через площадь мимо стайки ребят, столпившихся возле новой статуи — Богини Разума — покурить и поулюлюкать. Раньше это была конная статуя святой Жанны д’Арк, но никто не смел напоминать об этом вслух. Молодые парни загасили сигареты о копыта коня и не спеша поплелись к ожидающим телегам — вместе со всем городом снимать урожай винограда. В этом жизнь Реймса осталась такой же, какой была всегда.
Но не для Николь. До последнего времени ее все воспринимали просто как строптивое дитя, которое любит шататься по улицам и абсолютно самозабвенно заниматься всякой чепухой — мчаться галопом, рискуя сломать шею, или мериться умом и находчивостью с мальчишками в их играх на площади. Сейчас ей тоже хотелось поехать с ними на телеге в виноградники, но дома требовалось ее присутствие.
В девятнадцать лет ее жизнь превратилась в скучный парад потенциальных мужей. Родители ожидали от Николь женственной покорности и весьма решительно таковой требовали. Хуже того, прямые гладкие волосы Николь вопреки их и ее воле каждый день закручивали в тугие локоны, на что уходили часы, а еще мать настаивала, чтобы вся ее одежда была плотно пригнанной и облегающей. Для девушки, которая всегда спешит, такие платья были как тиски.
Жозетта жалела Николь и завязывала корсеты свободно. Но сегодня даже мать согласилась, что новое платье имперского стиля, свободно сшитое из легкого хлопка и шелка, невероятно идет к миниатюрной фигуре дочери, так что хотя бы двигаться стало возможно. Такова ее сегодняшняя маленькая победа, как и то, что никто уже не мог ей помешать украдкой брать папины книги по виноделию и читать их по ночам при луне, учиться самой, раз никто другой ее учить не собирается. Каждый день она находила возможность нарушить какое-нибудь правило так, чтобы никто не заметил. Это единственное, что позволяло ей не сойти с ума, как-то ускользать, пока есть возможность, от неотвратимых женских пут, которые тем сильнее вокруг нее стягивались, чем старше она становилась.
Дойдя до перекрестка и скрывшись от людских взглядов, Николь развязала ленту чепца под подбородком, встряхнула волосами, освобождая их от шпилек, и подставила лицо солнцу.
Соборные часы пробили час. Ее хватятся, если она не поторопится, и все же перед тем, как свернуть в сторону дома, Николь остановилась и потрогала нос каменного коня — он стал ее талисманом вместо разбитого Людовика Шестнадцатого. На мече святой Жанны торчала пробка от шампанского, а на сгибе локтя кто-то установил пустую бутылку. Нравы не изменились.
— Святая, а напилась, вместо того чтобы за лошадью смотреть, ай-ай-ай. Кто бы мог такое учудить?
Николь обернулась и увидела Ксавье — низкорослого, крепкого, загорелого, с секатором для сбора винограда, висящим на поясе. Он отвел со лба густую черную прядь и загасил сигарету рядом с другими окурками. Николь мотнула головой в сторону статуи:
— И что это такое?
— Искусство.
— Скорее, Этьен сегодня рано выставил тебя из пивнушки и ты воспользовался возможностью поддразнить своего хозяина.
— Кстати, о нем: вон он идет, ползет к тебе, как дерьмо с лопаты.
К ним приближался внушительный мужчина. По бокам его головы спадали расчесанные на прямой пробор седые волосы, щедро смазанные маслом, как подобает человеку богатому. Ксавье успел испариться, а Николь уже не смогла так же ловко избежать встречи.
Мсье Моэт поклонился:
— Ваши родители меня известили, что этот конь — ваш любимец.
— Он приносит мне удачу.
— Она вам понадобится, если будете водиться с крестьянскими парнями, да и вообще вам не следует выходить из дому без сопровождения. Хорошо, что я оказался здесь, n’est-ce-pas? [6] Пусть это будет нашей маленькой тайной.
— Мне нет необходимости заводить с вами общие тайны, мсье Моэт. Мои родители вполне доверяют мне и отпускают одну погулять на площади, соврала Николь и улыбнулась мсье — натянуто и недружелюбно.
Но он не уходил.
— Ваши глаза получше моих, мадемуазель Понсарден. Взгляните, не моя ли там пробка? — спросил мсье, вглядываясь в навершие меча.
— Боюсь, что на ней действительно написано «Моэт», — ответила Николь, хотя ей видна была лишь заглавная буква «М».
— Надо проследить, чтобы этих шутников как следует наказали. Вы здесь с Ксавье Жумелем говорили?
Он человек не нашего круга, не следует его поощрять, мадемуазель. Уверен, что намерения у вас добрые, но существует порядок вещей. Подобные люди могут забрать себе в голову ненужные идеи, и что тогда будет? Пойдемте, — велел он. — Вопреки вашим словам, мне известно, что ваши родители предпочли бы, чтобы вы тут не бродили в одиночку. Они меня послали вас привести. — Он изогнул руку, предлагая Николь на нее опереться.
Она вежливо отказалась. Это уже третий его визит на неделе, и теперь ее ожидал бесконечный день рассказов о его досточтимом друге и товарище Наполеоне — как долгое путешествие по пыльной безликой дороге.
Для человека, который обычно спешит, он возвращался к дому мучительно медленно, показывая по дороге на дома и магазины, которые ему принадлежали, так, как будто Николь это должно быть интересно.
Проходя мимо чьей-то изгороди, Николь сорвала несколько веточек лаванды. Медленно разлетелись пчелы. Мсье Моэт в свою очередь неловко сорвал пион — больше половины лепестков осыпались — и протянул ей. Она неохотно присоединила его к букету, надеясь, что никто не увидит их с мсье вместе.
— Подобное братание со слугами не подобает вашему положению в обществе. Что подумают люди? Тем более сейчас, когда вы вошли в брачный возраст…
Вокруг Николь смыкалась западня, которую она даже точно назвать затруднялась.
— Вы же хотите замуж? — настойчиво спросил он.
— Если честно, я бы предпочла братание, мсье Моэт.
— Вы еще передумаете. — Он внимательно посмотрел на нее довольно двусмысленным взглядом, словно один его глаз что-то оценивал, а другой о чем-то предупреждал. — Нельзя оставаться одинокой вечно, и мне было бы очень неприятно видеть вас в союзе, вас недостойном. Или хуже того: чтобы вы роняли свою репутацию, разговаривая с уличными мальчишками. Если бы вы согласились, я был бы вам надежной защитой и оплачивал бы любые платья, которые вы захотите, — если они будут должным образом женственны. Ваш отец разрешает вам бегать на свободе, но даже он согласен, что для вас настало время войти в общество. Я мог бы стать вашим учителем, помог бы сгладить ваши острые края, хотя они и очаровательны. Должен заметить, что у вас действительно есть определенные достоинства. И это ваши большие, необычайно светлые глаза, полные жизни. А ваши волосы! Когда на них светит солнце, оно придает им красноватый оттенок, и они сияют, как… как…
Ясно было, что он запутался, поэтому она снова надела шляпку и убрала под нее волосы, чтобы избавить его от необходимости договаривать застрявший комплимент. Как ответить ему вежливо, но так, чтобы не поощрять ухаживания?
— Я настроена сохранить свои острые края, мсье Моэт. Мне нравится это платье — оно легкое, удобное и в нем можно бегать. И должна вам сказать, что изменить меня невозможно: монахини в монастыре доблестно пытались это сделать, но, боюсь, безуспешно.
По его самодовольному виду чувствовалось, что он ждет от нее благодарности за это завуалированное предложение. И, по всей видимости, ее мать и отец знали о его намерениях и не возражали — не сказав ей ни слова.
— Конечно, как диктует традиция, вам нужно какое-то время подумать, — уверенно произнес мсье Моэт.
До дома они дошли в неловком молчании. Хорошо хоть, Ксавье не видел ее унижения — этого она не перенесла бы.
— Я за него не пойду! Ему нужны только ваши виноградники.
— Ты ведешь себя совсем как твой отец, — раздраженно вздохнула мать, — но не забывай, что он — мужчина. К чему все эти разговоры о независимости и деловая оценка предложения? Да за такую партию другие девушки двумя руками ухватились бы!
