Эту ночь провели в офицерском балагане, где было тесно и душно, а на другую раскинули рядом дяденькину кибитку.
— Не распаковывай тюки, — приказал Сергей Филе. — Может, завтра же дальше поедем.
— Навряд, Славянин, — сказал слышавший это Костенецкий. — Генерал Меллер в разъездах, шанцы осматривает, а в канцелярии его прохвостюги прежде душу вынут, чем назначение дадут.
Канцелярия начальника артиллерии помещалась в крепости. Прочитавши бумаги братьев, один из офицеров кликнул писаря и приказал навести справку, где есть вакансия, а Сергею предложил зайти недели через две. Когда Непейцын заметил, что жилья здесь не сыскать, и просил ускорить назначение, офицер ответил, что раньше оно состояться не может, раз надобно списаться с частями, и что другие ждут не меньше. Сергей позволил себе сказать, что, наверно, в канцелярии есть сведения, сколько где состоит офицеров, из чего можно видеть, где не комплект, и что они с братом поедут куда угодно. На это офицер ответил, что порядок сей установил сам генерал-поручик Меллер и менять его по слову вновь произведенных офицеров его превосходительство навряд ли захочет. А что собственно до их желания, то оное вовсе не имеет значения — начальство само решит, куда кого слать, на том военная служба стоит.
Сергею оставалось только откланяться, испытывая чувство бессильной злобы к равнодушию, с которым столкнулся. Неужто нельзя сделать, чтобы скорее начать службу, а не бить баклуши?
Когда он пересказал разговор Костенецкому, тот присвистнул:
— Эк ты надурил! Капитан сей и есть главная ракалия. Он теперь тебя до второго пришествия гонять станет.
— А тебя быстро назначили?
— Повезло. Меня сначала генерал к себе причислил.
— В канцелярию? — удивился Сергей, помнивший, что Вася был более привержен к строю и езде, чем к письменным наукам.
— Видишь, я в первые дни как приехал — в Кременчуге то было, — в трактире малость кутнул и об заклад побился, что любую подкову сломаю. Ну, и сломал три подряд, а зрители донесли генералу, какой артиллерист приехал. Генерал, должно, и подумал, что светлейший диковины любит, может, и я когда пригожусь. Взял ординарцем…
— А потом?
— Наверное, доложил, а светлейший сказал: «Эка невидаль!» Так я, то есть, полагаю, что могло быть. А мне за генералом скакать да в прихожей светлейшего высиживать скоро невмоготу стало.
— Лакейская должность какая-то, — сказал Сергей, жалея, что Осип не слышит этого разговора.
— Вот-вот, — согласился Костенецкий.
— Так и не посмотрел на тебя светлейший?
— Раз подошел, померился ростом — ну, я его как раз на голову выше. Потом пощупал вот тут, у плеча: «Железная», — сказал. И ушел к себе. После того и стал я у генерала в строй проситься. Если понадоблюсь, мол, завсегда явлюсь…
— Но что, скажи, мне-то делать теперь с назначением?
— Только ждать две недели да снова туда ж идти…
Ночи становились все холодней, но дяденькина кибитка оказалась надежным убежищем, особенно когда Филя добыл досок, настлал пол и покрыл ковром. Он и ночевал здесь, а Фома — в тарантасе, поставленном у артиллерийской коновязи. Довольствовались люди и лошади в роте, что обходилось дешево.
Жизнь наладилась, но Сергей изнывал от безделья и неопределенности.
Он перечитал книги, сыскавшиеся у офицеров роты, сыграл множество партий в городки, обошел весь Елисаветград. В комендантском доме в крепости — нынешней квартире светлейшего — шел каждодневный праздник. С полудня начинали подъезжать экипажи, за окнами мелькали разноцветные мундиры и дамские робы, гремела музыка. У соседнего домика, превращенного в кухню, разгружали возы провизии, над крышей непрерывно клубился дым, за распахнутыми дверями у горящих очагов сновали повара, и блюдо за блюдом, покрытые крышками пли салфетками, проносили в большой дом официанты в голубых бархатных ливреях.
«Во сколько же обходится угощение этих прихвостней? — думал Сергей. — А нам-то твердили — истинный полководец живет как спартанец, умеренно и просто!»
Осип проводил время иначе, чем брат. Он появлялся в кибитке только на ночь, остальное время пребывая в трактире, где играли в карты и бражничали. Довольный задержкой в Елисаветграде, он сетовал только, что встали невесть где и приходится идти в темноте такую даль. Утром Фома отвозил господ к крепостным воротам, но ждать Осипа до ночи у трактира Сергей запретил.
— Смотри, Славянин, брату денег не давай, — сказал Костенецкий, зайдя вечером в кибитку выпить горячего сбитня. — Видал его в кумпании таких господ, по которым острог горько плачет.
— У него деньги свои, — ответил Сергей. — А вот посоветуй, что делать, если послезавтра, в ихний срок, места не выйдут?
— Я уже, брат, там два раза побывал, думал генерала за вас попросить, так все нет его. Придется, видно, тебе писарю Агафону Григорьеву «барашка в бумажке» поднесть. У него, говорят, в Петербурге дом каменный от «безгрешных доходов» вырос.
— А как давать? Я не умею…
— Как птички с ветки на ветку порхают. — Костенецкий огромной рукой нырнул в задний карман мундира и плавным движением как бы перенес нечто в ладонь Сергея.
— Сколько ж дать?
— За обоих десятку. Наверно, вакансия откроется.
Когда Сергей уже лег, в кибитку, браня темноту и плохую дорогу, ввалился Осип. Старший брат сказал, что беспокоится, как бы не проигрался нечестным людям. Осип засмеялся:
— Тебе Васька наговорил? Зря тревожитесь — мои друзья таковы, что пока я один в значительном выигрыше.
Утром Сергей рассказал о совете Костенецкого дать писарю «барашка». И услышал в ответ:
— Плати за себя, а меня брось опекать, мне и тут хорошо.
— А я уеду, где жить станешь?
— Устроюсь не хуже, чем в твоем шалаше, а место мне уж обещано при главной квартире.
— Вот и позаботься о дураке, как матушка просила, — сказал Сергей Филе, когда Осип ушел в город.
— А я б все равно и за них дал хапуге, — посоветовал Филя. — Разве можно тут одних оставить?..
Назавтра Непейцын пошел в артиллерийскую канцелярию.
— Что вам надобно? — осведомился, увидев его, тот же офицер, прогуливавшийся с рассеянным видом между писарских столов.
Сергей назвал себя и напомнил о его словах.
— Право? Да, что-то вспоминаю, — сказал офицер. — Григорьев, писали мы о господах Непейцыных?
— Писали-с, ваше благородие, — откликнулся пожилой писарь. — Только ниоткуда ответу еще не поступило.
— Вот видите, юноша… Наведайтесь через некоторый срок.
— Какой же, господин капитан?
— Ну, недели через две.
— Неужто нельзя поторопить? Жить здесь весьма накладно.
Офицер пожал плечами и, отвернувшись от Сергея, стал глядеть в окно.
«Ну, делать нечего, завтра вызову Григорьева, суну ему золотой, — решил Непейцын. — Жалко, сегодня не взял с собой денег, раззява!..»
Прошлую ночь Осип не являлся домой, но когда Сергей возвратился из канцелярии, то застал его спящим.
— Не проигрались ли? — предположил Филя. — Больно сердиты пришли, да и пояса будто на них нету.
Проснувшись, Осип спросил охрипшим голосом:
— Не давал еще писарю?
— Завтра за себя собираюсь.
— Дай и за меня. Да проси скорей отослать куда ни на есть.
— Что так? Ведь ты сбирался тут остаться и место при светлейшем занять? — съязвил Сергей.
— Врали все, — мрачно буркнул Осип и лег лицом к стене.
Разговор с Григорьевым прошел легко ж просто. Приняв деньги и, видно, на ощупь оценив достоинство монеты, писарь тотчас сказал:
— Вот к генералу Голенищеву-Кутузову в Бугский егерский корпус в аккурат двоих артиллерийских обер-офицеров требуют. Поедете с братцем, ваше благородие?
— Тот Кутузов, который без глаза? — спросил Сергей, вспомнив рассказ у Верещагина и такой же Сонин вопрос.
— Они самые.
— А к нему можно сразу и ехать?
— Хоть завтра. Три дня запрос ихний получен, да на входящем залежался, я вчерась не знал, — чуть усмехнулся Григорьев.
«Экая бестия!» — подумал Сергей и сказал, повеселев:
— Так готовь, любезный, бумаги. Я завтра зайду.
«В егеря настоящие попаду, — вспомнил он коноплевский сад. — И Соню мою генерал знает… Да! Твою! — тотчас передразнил себя. — Ее заслужить надо отличием или хоть рвением истинным, господин егерь…»
Осип выслушал брата, по-вчерашнему лежа лицом к стене.
— Хоть к черту на рога да отсюда скорей, — сказал он.
Зато Костенецкий, зашедший вскоре узнать новости, обрадовался:
— К Кутузову? Повезло! Сказывают, он в егерском деле первый знаток и на казенное не падкий. — Тут Вася сделал Сергею знак выйти из кибитки и, когда отошли за границу ротного лагеря, ударил приятеля по плечу: — А братец-то не Овикулой оказался. Молодец Осип!
