— Пытает вас, — посмеивался Мосеев. — Кажного нового офицера обязательно так-сяк повертит. А тут на что защищаться? Турке степь не больно надобна, он Очаков оборонять станет до смерти…
Верно, турки не беспокоили егерей. Редко-редко на той стороне заметенной снегом реки показывались неприятельские всадники, и жизнь в деревнях шла, будто никакой войны нет, а только расквартированы солдаты.
«Поехал бы в Ригу, видел бы Соню, — тоскливо думал Сергей, глядя сумерками в низкое оконце на качаемые ветром кусты. — А здесь кому нужна моя служба?»
К святкам Непейцыны совсем освоились в батальоне — были на обеде у генерала, у нескольких офицеров, принимали у себя Мосеева и товарищей. Квартира им досталась спокойная и стараниями Фили чистая. Хата стояла в стороне от большой дороги; в другой ее половине жили бездетные крестьянин с женой, люди бедные и молчаливые. Как все население Баловни, они лет пять назад были переведены помещиком из-под Лубен и почти не понимали по-русски. Но Филя умел объясняться с ними, и когда на святках хозяин пришел поздравить «панов», перевел его слова, что раньше тоже стоял офицер, часто пил с компанией, а денщик взял на закуску куру и гуся, но ничего не заплатил. Теперь же все тихо и без обиды.
Да, со времени сражения с шулерами Осип не садился за зеленое поле, а к бутылке оба брата были равнодушны. Но в компанию, к женскому обществу Осипа явно тянуло. Прожив с месяц в Баловне, Сергей узнал, что брат сохранил часть денег. Перед святками он купил в легкоконном полку верховую лошадь. Слегка разбитый на задние ноги серый конь был красив и хорошо выезжен. Потом Осип приобрел седло с вальтрапом медвежьего меха, уздечку красной кожи с серебряным мундштуком и стал ездить в гости к окрестным помещикам и офицерам. Возвращался часто за полночь, и старший брат чувствовал, как с ним в хату вливался запах духов. А Сергей вечера проводил дома. Киселевский, за ним Мосеев и еще несколько офицеров, видевшие его чертеж у генерала, стали просить изготовить для них планы берегового участка. Как откажешь?
Вскоре именно эти чертежи доставили Сергею интересное знакомство. Как-то под вечер Киселевский прислал егеря звать его к себе. Полагая, что дело служебное, Сергей поспешил явиться к начальству в строевой форме. Но оказалось, что приглашали отужинать, и, кроме нескольких товарищей, за столом сидел незнакомый штаб-офицер в синем кавалерийском мундире.
— Вот, Михайло Матвеевич, наш искусник, — представил хозяин. — Сымайте, Сережа, саблю да подсядьте к господину майору.
— Рад сделать наше знакомство, господин Непейцын, — сказал гость. — И объяснюсь без обиняков: состоя квартирмейстером при штабе светлейшего князя, заканчиваю планы местностей, к Бугу прилегающих. Но у меня заболел офицер, и нам с другим не справиться. Увидев здесь работу вашу, я хочу знать, не согласитесь ли скопировать кое-что? Я поместился в Собине, в шести верстах отсюда, и его превосходительство Михайло Ларионович, знаю, возражений не учинит.
Так Сергей стал каждое утро ездить в Собино, где майор Иванов устроил временную чертежную в помещичьем доме, владелец которого, убоявшись военных действий, выехал в Херсон. Дом был почти пуст, но печи топились исправно, и в комнатах стояло самое нужное: столы для черчения да лавки, наскоро сколоченные солдатами-плотниками. Иванов с офицером-помощником и денщиками спали тут же на сене, покрытом попонами.
— Как в Спарте живете, господин майор, — сказал Сергей, когда в первый день работы они присели закусить.
— В Спарте не бывал, а вот в Помпее видывал, что обстановка много богаче бывала, — отозвался Иванов.
— Где названное вами место находится и кто там живет, того я не знаю, — признался Непейцын.
— Не живут, а жили, любезный мой юноша, древние греки, а потом римляне, — ответил Иванов, — и находится сей город близ Неаполя. Был засыпан две тысячи лет назад раскаленным пеплом из волкана Везувий, а теперь его помалу раскапывают и находят светильники, посуду, браслеты, и даже росписи на некоторых стенах уцелели.
Слово за слово Сергей узнал, что Михайло Матвеевич Иванов вовсе не военный человек, а живописец, учился в Петербургской Академии художеств, затем был послан для усовершенствования в Париж и Рим. Наконец, последние восемь лет состоит при князе Потемкине «для нарисования видов», но иногда берет на себя работу по съемке и черчению планов, когда надобно помочь настоящим офицерам квартирмейстерской части.
Сергей впервые в жизни говорил с настоящим художником, да еще много жившим в чужих краях, и не уставал расспрашивать о городах, людях, древностях.
— Счастливы вы, господин майор, что видели те места, где ступали римские герои, — сказал он, выслушай рассказ Иванова о раскопанной в Помпее улице, по сторонам которой открылись каменные тротуары, а поперек более высокие, чем мостовая, камни, чтобы удобнее было переходить на другую сторону в дурную погоду.
— Конечно, я счастлив, — согласился художник. — И тем, что многое видел и что занят всю жизнь любимым делом, то есть рисую. Касаемо же древних городов, то, чаю, в будущем году, коли за Буг переберемся, то и вы на развалинах такового побывать сможете.
— Вы шутите! Откуда здесь-то они возьмутся?
— Нимало не шучу. Не далее как верстах в тридцати от места, где мы ведем сей разговор, лежал в древности город — колония греческая, описанный первым историком эллинским Геродотом.
— И на карте можете его показать?..
— Полагаю, что не ошибусь, — сказал Иванов, наклоняясь над работой Непейцына. — Вот тут и стоял город Ольвия, торговавший с обитавшими в здешних степях скифами.
— Но вы назвали его Ольвией, а мы, едучи сюда, проезжали село Ольвиополь, — заметил Сергей.
— Село! Город считается, и в честь древней Ольвии князем Потемкиным назван, как Херсон — в честь Херсонеса, что в Крыму стоял.
— Но что мы увидим, Михайло Матвеевич, если туда доберемся?
— Рассказывал мне грек, который в том краю рыбачит, что посуды битой и камней тесаных видал много, а ежели нырнуть под берегом, то будто целая улица и пристань в воде стоят. Вот выкупаемся там да посмотрим. Вы хорошо плаваете?
— Ради греческого города уж постараюсь.
Работы по копированию планов продолжались недели две, но Сергей и после отъезда Иванова постоянно вспоминал его рассказы. И, как бывало раньше, от древних греков обращался к друзьям — греческим кадетам. Где-то Никола? Участвовал ли в боях с турецким флотом прошлой осенью? Близко стоят наши корабли — где то в устье Буга, — а не повидаешься. Далеко же всех разбросало, кто ему дорог, Соня — в Риге, Никола — на корабле, Властос — в Петербурге. Дорохов и Криштафович, сказывали, в армии графа Румянцева. А сам он здесь и ничего не сделал еще, чтобы приблизиться к Соне…
В конце января до бугских егерей дошло известие, что австрийский император объявил войну Турции. Порадовались: как ни плохи вояки-цесарцы, а все часть турецкой армии на себя оттянут.
В феврале засветило солнце, стало сгонять неглубокие снега, растопило лед на Буге. В марте крестьяне двинулись в поля, егеря начали выходить на учения. А на том берегу турецкие разъезды выжигали прошлогоднюю траву, чтоб нашим разведчикам негде было затаиться. По приказу Кутузова усилила караулы у реки. Крестьянам объявили, чтоб не выезжали пахать прибрежье с женами и детьми, а, работая, сообщали ближним пикетам, потому что в прошлом году подкравшиеся турки не раз уводили целые семьи в неволю.
С детства Сергей не бывал в поле весной. А здесь, в степи, она, казалось, еще быстрее вершит свое чудо, чем на родной Псковщине. Сколько цветов распустилось в молодой траве, какие запахи шли от нее: Часто после учения нарочно отставал от строя и ехал один, любуясь цветущей степью.
— Вот каковы братцы разные,— посмеивался капитан Мосеев. — Осип Васильевич норовит, как маневр кончится, карьером домой скакать, а вы в замке у батальона трюх-трюх…
Нет, Непейцын 2-й торопился не в тихую хату. Там он только мылся и переодевался, чтобы ехать теперь всегда в одно место — за семь верст, в Николаевку, где квартировал штаб Изюмского легкоконного полка. И возвращался всегда после полуночи. Говорили, что туда манит Осипа красота и веселый характер молодой вдовы, сестры командира изюмцев серба Неранжича, около которой кружится немало офицеров.
В апреле Осип объехал окрестных маркитантов — приближались именины этой дамы — и сетовал, что не держат ничего порядочного.
— А скамейку тульскую чего ж не подаришь? — спросил Сергей.
— То предмет заветный — покупая, себе обещался одной королеве истинной поднести, — смущенно улыбнулся Осип.
— А нонешняя дама к сему рангу не подходит?
— Нет, она хоть мила, но не более как для практики в ферлакурстве…
