Кусок неба, осыпанного звездами, в распадке сопок был для них единственным светом. Глаза Ябто осваивались, и легкая походка Женщины Поцелуй вселяла в него страх. Широкий человек не поддавался страху, но тот прыгал где-то рядом, посмеиваясь над ним, и от досады Ябто несколько раз падал, глухо ругался и едва не потерял привязанный к поясу топор. Ему казалось, что этот путь — начало поединка, и чем дольше он шел, тем яснее видел в Уме сильного врага и готовил себя к встрече с сильным врагом.
И Ябто понял — пришло время нанести удар.
Когда в распадке показалась луна, он увидел открытое пространство, покрытое валунами. Где-то поблизости сонно бормотала малая река. Широкий человек приказал жене остановиться. Ума остановилась. Не поворачиваясь к мужу, она подняла голову и оглядела место — будто осваивалась.
Дерзкий, издевающийся страх подсказал Ябто, что не стоит тратить время на слова. Он отвязал топор. Ума, стоя к мужу спиной, сказала:
— Там, чуть сзади тебя, есть упавшее дерево. Большое.
Обернувшись, Ябто различил в нескольких шагах широкий ствол и пошел к нему.
Подошла Ума.
— Другие женщины мне завидовали. Хороший, говорили, у тебя муж. Невеликое богатство получил от отца, а всякую вещь хранит в исправности, и лабаз всегда полон. И сейчас ты лабаз под самую дверь наполнил, осталось самую малость положить, чтобы до конца дней не беспокоиться.
Женщина Поцелуй опустилась на колени, легла головой на широкий ствол и произнесла напоследок:
— Только знай, муж мой железный, я тебя не покину.
Ярость взыграла в Ябто. Он занес топор, но за мгновение до удара разум сказал, что острому топору не под силу поразить зверя в облике Умы. Зверя уничтожит только длительное, тяжкое страдание — без надежды спастись, — страдание, равное той ненависти к Ябто, которую носит в себе зверь.
Широкий человек повернул топор обухом вниз, перебил жене кости рук и ног и пошел прочь, в темноту. Он шагал широко, не разбирая дороги и не помня пути в свое малое стойбище. Но, пройдя достаточно времени, Ябто остановился, замер, прекратив дыхание, — он слушал воздух, пытаясь различить в нем стон, оставшийся далеко. Воздух был пуст.
— Ничего, — сам себе усмехнулся широкий человек и стал напряжённо искать в темноте потерянную дорогу к берегу, где была его лодка и малый чум.
Он не блуждал, вышел к стойбищу перед рассветом, забрался в походный чум и уснул.
Утром он съел еду, оставленную женой, собрал сети, чум и спустился по Йонесси на полдня пути. На месте открытом, плоском, свободном от тальника широкий человек основал новое стойбище. В прежнее решил не возвращаться, чтобы не вспоминать о прошлом и не видеться с людьми, знающими, где он живет.
Широкий человек не знал сна и отдыха. Утром он выставлял сеть — осетр и красноперый таймень сами шли в нее, будто знали, что в преддверии зимы у Ябто нет запаса. Ночью на отмелях он бил острогой налимов и щук. И скоро яму, вырытую до глубины подземного инея и выложенную свежим лапником, заполнили тела великих рыб. Сига, пелядь и другую добычу помельче он сушил на ремнях. Но тепла и солнца уже не оставалось, и Ябто вырыл другой ледник.
Ежедневная и счастливая борьба с великой рыбой, которую приходилось упорно бить, прежде чем затащить в лодку, занимала все его внимание. Он не тосковал, не жалел ни о чем. Он видел себя на верном, проторенном пути своей жизни, и обильный улов считал знамением.
Широкий человек прекратил добывать рыбу, когда пришли тяжелые предзимние ветра, и великая река загустела ледяным крошевом. Он утеплил чум покрышками из бересты и начал жить, не думая о запасах и о том, на чьей земле он живет. Несомненно земли принадлежали кому-то, но угодья по берегам Йонесси были столь обширны, что ни один род или племя не могли уберечь от чужих свои владения.
По первому снегу Ябто ушел в тайгу охотиться. Покидая родовые угодья, он не думал о том, что не вернется, но по привычке все предвидеть, не допускать оплошностей и запасаться необходимым, он положил в лодку подбитые бобром лыжи. Широкий человек добывал птицу. Ради забавы подстрелил двух белок — беличьи тушки шипели на рожнах, а мех, еще не достигший зимней красоты, Ябто выбросил. Он удивлялся себе, поскольку в иное время не сделал бы так.
Дни шли за днями, и широкий человек одичал на своем одиноком стойбище. Все чаще посещала его тревога, что он не успеет добыть мяса. Он уходил все дальше в тайгу, иногда ночевал там. Но большой зверь оказался не таким податливым, как осетры и таймени, а зайцы и птица только злили широкого человека.
Но однажды во время дальней ходьбы он увидел совсем недавний след лыж и кинулся по нему, будто это был след сохатого.
Оставившего след он достиг уже на закате. По облезлому песцу, которым была оторочена старая малица, он узнал ненца. Охотник был высок, с огромными, как медвежьи лапы, ладонями и младенчески крохотной головой. За спиной его был большой саадак, к поясу привязан топор, в руках — пальма. Услышав шаг другого человека, неизвестный охотник обернулся к Ябто, медленно растянул в улыбке обмётанный чёрной щетиной рот и поднял оружие.
Не сговариваясь, они разом положили на снег луки и бросились навстречу друг другу — без ссоры, без оскорбительных слов, положенных перед поединком, — бросились, как близкие родичи после долгой разлуки. Тайга разносила звон и жадные хрипящие крики. Неизвестный охотник был искусен в бою, но Ябто — искуснее. Ловким движением широкий человек выбил пальму из рук противника — и тот не успел сорвать с пояса топор, как оказался спиной на снегу. Вместо того, чтобы поразить соперника железом, Ябто прыгнул на него, положив древко пальмы поперек горла, и начал вдавливать. Медвежьими руками охотник упорно держал на себе тяжесть Ябто, но древко приближалось к глотке, силы уходили, и поверженный заговорил…
Он говорил, что убивать друг друга им нет нужды, и если нужна добыча, то он знает, где взять ее. Добычи там неизмеримо больше, чем можно снять с его тела, и вдвоём они могли бы сделать набег и до конца великого холода не беспокоиться ни о чем, кроме поддержания огня в очаге.
Ябто ослабил усилие. Ему понравилось, что этот ненец с крохотной головой не вымаливал пощаду, но говорил разумно, почти спокойно, будто знал, что разум — добрый демон широкого человека. Ябто убрал оружие и помог подняться сопернику.
Этот человек происходил из большой семьи рода Ивняковых людей. Он был скитальцем без очага, таким же каким был Железный Рог и каким стал Ябто. Возврата к своим для него не было. Тут же, сидя на снегу, он рассказал широкому человеку о том, как месяц назад убил младшего брата за то, что отец отдал ему почти все стадо. Старик ждал близкой смерти и оставил меньшего сына в своем стойбище, чтобы сын закрыл ему глаза и поднял на ветви, а потом дожидался, когда умрут мать и престарелая тетка и проводил их в нижний мир. Незнакомый охотник сказал, что даже не спрашивал отца, как же он, старший сын, будет жить с жалким десятком оленей — несправедливость настолько поразила его, что отняла язык. И младший брат умер от стрелы в висок следующим утром, после того, как получил наследство.
— Прибил его голову к постели, — улыбаясь, сказал воин. Потом договорил грустно:
— Не любил меня отец, с малолетства не любил. Его беда. Теперь пусть боится.
Прямо с места схватки Ивняковый — так стал звать его Ябто — повёл широкого человека по тому пути, который наметил сам.
* * *
Издалека увидели они аргиш.
К зимнему стойбищу кочевали люди — по виду остяки, потому что оленей при них не было. Собаки тащили четыре нарты. Помогали им четверо мужчин, три женщины шли позади аргиша.
Двоих самых высоких остяков они убили из засады. Женщины с криком спрятались за нартами, груженными с верхом. Один из мужчин взметнул лук, другой освобождал от упряжи собак.
Того, который с луком, новый товарищ Ябто ранил в плечо, сам широкий человек взял на себя более важное дело — перебил собак, сделав это без единого промаха.
Раненый лежал на снегу. Оставшийся человек стоял, опустив руки, и неподвижно смотрел на неторопливо идущих к аргишу врагов. Он был молодой парень с широкими остяцкими глазами, прямым лицом и кожей цвета железа. По меху на плечах он узнал юраков, давних врагов своего племени, доставал из памяти немногие известные ему юрацкие слова, и когда приблизились враги заговорил коверканной, смешной речью. Он просил оставить ему жизнь. Он ждал ответа, но не дождался — враги, слегка наклонив головы набок, рассматривали его.
Тогда парень сказал, что он видит: его победители — вольные люди, и он мог бы пригодиться им.
— Ты — трус, а трус нам не товарищ! — крикнул Ивняковый.
Ябто указал на раненого.
— Кто он тебе?
— Никто.
