Он сидел на своем месте.
— Мудрец, — прошептал я.
Человек под покровом молчал, но вдруг послышалось мне, будто сам ветер произнес: «Садись в прах, рядом со мной».
Я сел в теплую пыль, и ждал, но мудрец ничего не говорил мне. Я слышал только ветер и вдруг заговорил сам:
— Были безбрежные реки людей, они впадали друг в друга, растекались по земле, бурлили, поднимая со дна глыбы городов, и что я значил, капля этих рек? Что значили мои желания, моя любовь, мечты о счастье и тихой старости, мечта быть сытым и не мучиться тревогой? Как мал я, как мала моя жизнь, как хрупка моя жизнь, а она все длится и длится… Может уже завтра, или еще раньше, кончится все — придет голод или человек с оружием. Но сейчас я жив, я вижу свои руки, я хочу знать — куда мне теперь? Что ждет меня? Почему ты молчишь? Скажи, зачем сидишь здесь? Зачем смущаешь людей? Если ты и вправду мудрец, говори… Говори же, рыбье дерьмо, росомаха, пустая ты кость!
Из-под покрова донеслось:
— Ты и есть тот самый Ильхан-нищий?
Злоба еще кипела во мне, и я не узнал голоса.
— Нет, я Сэвси-Хаси, Слепой-и-Глухой.
— Правильное имя, — произнес голос.
Руки мои отнялись — то был скрип мертвого дерева.
— Всякий человек Слепой-и-Глухой и пока не дойдет до самого края, не разобьет глупую башку о камень, что лежит на границе земли, ничего не увидит, не услышит и не поймет, зачем он нужен. Это единственное, что я понял за весь свой век. Потому и сижу здесь, в прахе. Может быть, ты поймешь больше меня… Хотя куда тебе, ты слабенький, побоялся вынуть мое сердце и сжечь.
Мертвое дерево заскрипело знакомым редким смехом, и всю силу, что была во мне, я отдал рукам и сорвал покров. В свете луны я увидел — Кукла Человека сидит прямо и неподвижно. Кроме покрова на нем не было никакой одежды. Я хотел что-то сказать ему, но ветер ударил, завыл, и что-то полетело на меня, облепило мое лицо, закрыло глаза, проникло сквозь лохмотья…
Караван Али подобрал его где-то на земле, куда вынесла его моя река, и привез в корзине, притороченной к верблюжьему боку. Здесь, в селении, закончились его поколения, отмеренные шуткой бесплотных по числу звеньев хребта щуки, он дошел до последнего звена, до хвоста, он уже стал прахом и держался одной неподвижностью. То, что летело в меня, был не песок и не пыль, а его иссохшая плоть, которую, пытаясь открыть глаза, я размазывал по лицу. Не одно только сердце — все тело его обрушилось на меня. Это я увидел, когда смог видеть — вместо Куклы Человека были предо мной неподвижные кости его, на которых осталась только гортань, ею он и сказал свои последние слова.
Я побежал. Ноги несли меня к дому, в котором я провел все эти годы. Светало…
* * *
Уже рассвело, а я все бежал, стирая на бегу прах с лица. Когда оказался почти у самого дома, услышал голоса людей.
Дом стоял на открытом месте, я был виден, как на ладони. Голоса приближались… Ничего не оставалось мне, как бежать к Афрасиабу, посреди которого разбитой скалой возвышались остатки ворот Намазгох, — под ними я укрылся. Все же заметили меня, и донеслось до слуха: «Язычник ходит здесь! Поймаем язычника!» Сквозь заросли сухой травы я видел — люди идут сюда. Но они не дошли.
Задрожала земля и начала тонуть в грохоте, криках и тьме.
Потом была тишина — она длилась долго, бесконечно долго. Я лежал и не думал о том, что будет со мной. Тишину оборвал далекий крик:
— Смотрите, ворота Намазгох рухнули!
Больше я не слышал голосов.
Я выбрался из-под горы пыли и обломков. Глыбы, из которых были сложены ворота, упали рядом со мной, ни одна из них меня не коснулась. Я поднялся на возвышенность и увидел, что людей не видно, — все убежали в селение. «Иди домой, Ильгет», — прозвучало во мне.
И я пошел. Потом я слышал по пути: говорили, что случилось под Самаркандом сотрясение земли, — такие здесь бывают иногда. Но я знаю, что это не сотрясение, — то просыпался Спящий и посылал знамения одно за другим, терпеливо прощая мне глупость, гордость и трусость.
Умереть мне не грозит, и сколько продлится это, я не знаю. Когда нет страха смерти, человек становится одиноким, со временем ему все труднее понимать заботы других людей. Но я знаю, что это одиночество не то, что уже было со мной, — в этом одиночестве есть Кто-то, кроме меня…
Я знаю, что жить без страха — великое благо, оно досталось мне без заслуг, только ради того, чтобы я понял, как это хорошо — жить и не бояться. Я буду рассказывать об этом всем, с кем сведет меня судьба, а сам буду вглядываться во всякую жизнь, чтобы найти в ней мудрость и что-нибудь похожее на чудо, подаренное мне, маленькому человеку, Слепому-и-Глухому.
И еще я знаю точно — Древо Йонесси не ложь. Оно вело меня к моей реке с невиданным упорством и терпением, потому что моя маленькая река течет через весь мир. Я вижу степи, горы, пустыни, другие озера и реки, но знаю, что странствую по ее берегам. Тайком я надеюсь, что когда-нибудь Большой Окунь, дух моей родины, выглянет из волны. Мне будет приятно увидеть его, но я пойду дальше. Мне надо идти, идти, идти, потому что путь долог, а странствующие — блаженны.
И — оглянитесь. Может, я где-то здесь, среди вас.
Октябрь 2011 — апрель 2013 гг.
