– Для тебя – все, что угодно, повелительница. Я обихожу всех трех, так что завтра тебя будут окружать только счастливые лица.
– Прочь с глаз моих, старый развратник. И забери с собой своего юного приятеля. Учитывая твой преклонный возраст, тебе вряд ли удастся обойтись без его помощи.
Тертулла кивнула в сторону молодого раба с лампой, который был достаточно умен, чтобы не принимать участия в шутливой перепалке госпожи с его непосредственным начальником.
Когда оба покинули комнату, Веспасиан зашелся в приступе хохота.
– Я уже почти забыл, как весело жить у тебя, Тут. Как я рад встрече!
– Он помогает моим мозгам не заржаветь – бесценная услуга, не правда ли? – ответила бабушка, присоединяясь к смеху.
Взяв сосуд с вином, она плеснула изрядную порцию себе в чашу. Веспасиан любовно смотрел, как она бережно берет обеими руками кубок.
– Вспоминая о тебе, всегда представляю этот кубок, – сказал он. – Ты ведь никогда не пьешь из другой посуды?
– Твой дед, Тит Флавий Петрон, подарил мне его в день свадьбы. Мне тогда исполнилось тринадцать, и это была первая вещь, которую я имела право назвать своей, потому как все остальное мое имущество формально принадлежало отцу. Я люблю этот сосуд, как любила того человека, бывшего на тридцать лет меня старше, который когда-то, давным-давно, дал мне этот кубок. – Она печально улыбнулась, вспомнив мужчину, которому отдала сердце, потом воздела свою драгоценную чашу. – За тех, кого нет с нами.
– За ушедших друзей.
Выпив, они некоторое время сидели в мирной тишине. Вернувшаяся боль в ноге напомнила Веспасиану о ране.
– Сколько времени мне потребуется на поправку, Тут?
– Дней десять-пятнадцать полного покоя. И кушай побольше, – ответила бабушка, предлагая внуку тарелку с ветчиной.
– У меня самое большее – семь, а через двенадцать дней я должен быть в Генуе, но мы даже не можем ехать по дороге.
– Почему?
Молодой человек вкратце рассказал о событиях последних дней. Он старался избегать подробностей, чтобы замаскировать свое участие в заговоре против Сеяна, но запудрить мозги старой римлянке было не так-то просто.
– Выходит, ты уже вращаешься среди богатых и могущественных, и уже выбираешь сторону?
– Я выбрал благородную сторону. Ту, что служит Риму.
– Будь осторожен, Веспасиан. Сторона, что служит Риму, не обязательно бывает благородной. И даже если так, не всегда побеждает.
– Получается, ты советуешь мне примыкать к тем, у кого больше шансов победить, независимо от того, служат ли эти люди интересам Рима?
– Я советую держаться подальше от политики, в которой ничего не понимаешь, и от могущественных людей, потому как цель у них только одна – заполучить еще больше власти. Представители нашего класса для них – простые орудия. Мы полезны, когда надо делать грязную работу, но становимся обузой, как только она сделана, потому что знаем слишком много.
– Тут, я обязан Азинию и Антонии своим назначением в Четвертый Скифский. Мой долг исполнить данное ими поручение. И покончим на этом.
Тертулла посмотрела на внука и улыбнулась. Он так напоминал ей мужа в те годы, когда они поженились – без малого семьдесят пять лет назад: такой же честный и исполненный твердого намерения делать то, что считает правильным.
– Просто помни, что случилось с твоим дедом Петроном. Долг признательности привязывал его к Помпею Великому. Он служил у него во время походов на Восток, поэтому, когда вспыхнула гражданская война с Цезарем, стал первым центурионом его легиона. Он уже отдал армии положенные двадцать пять лет, но в свои сорок четыре, год спустя после нашей свадьбы, очутился под Фарсалом, напротив сограждан, чье сознание долга было не менее острым, чем у него, но направленным на другого представителя Рима. При Фарсале Помпей потерял все, но Петрон ухитрился пережить битву и вернулся ко мне. Он поехал к Цезарю в Рим и выхлопотал полное прощение. Ему сохранили жизнь и дали место сборщика податей, хотя муж понимал, что выше этого ему уже никогда не подняться.
Тертулла помолчала, вспоминая прошлое.
– Затем, когда после убийства Цезаря к власти пришел Август вместе со своим вторым триумвиратом, Петрон снова пошел на войну и дрался на стороне Кассия и Брута, убийц Цезаря, против войск триумвирата. Это было под Филиппами, где умерли последние надежды республиканцев. Август внес в проскрипционные списки две тысячи эквитов, выступивших против него или его приемного отца Цезаря. Твой дед был в их числе. С целью избежать казни и конфискации имущества, он покончил с собой здесь, в этой самой комнате, когда солдаты громыхали, требуя открыть ворота.
Веспасиан оглядывал комнату, пытаясь представить, как дед падает на меч в отчаянной попытке уберечь свою семью и собственность, избрав почетный способ уйти. Потом он посмотрел на бабушку – в ее глазах явно стояла та же картина.
– Всякий раз, когда я расспрашивал тебя про смерть деда, ты отвечала, что он умер за Рим.
– Так и есть. Просто он умер за свое представление о Риме. Старом, республиканском Риме, а не о том, который возник после гражданской войны – новом, императорском.
– Ты все еще смотришь в прошлое, Тут? Тебе хотелось бы, чтобы республика устояла?
– Да, но только ради моего мужа. Если бы она устояла, он дольше был бы со мной. То же, как сейчас управляется Рим, меня не заботит, пока меня не трогают. Боюсь, однако, что этой ночью Рим снова постучит в мои ворота, так что пора спрятать вас всех получше.
– Думаешь, преторианцы придут сюда? – спросил Веспасиан. Оказавшись в привычной обстановке, он поддался обманчивому чувству безопасности.
– Разумеется. Не обнаружив никого в Козе, они станут обыскивать все окрестности по пути на север. Но это не страшно. Я приказала Атталу смешать ваших лошадей с моими, а ночь вам, боюсь, придется провести на чердаке над бараками рабов.
– Я понятия не имел, что там есть чердак.
– Потому что он очень хорошо спрятан. Твой дед пользовался им, чтобы укрывать сторонников Помпея, не пожелавших жить в Риме под властью Цезаря. Они останавливались здесь по пути на север, прочь из Италии.
– Сколько мне пришлось сегодня узнать о своем деде такого, о чем я даже не подозревал.
– А с какой стати тебе было знать об этом? Ты жил здесь еще ребенком и представления не имел о политике. Теперь, когда ты стал мужчиной и сам увлекся политикой, тебе важно иметь представление об опасностях, которые влечет за собой тот или иной выбор. Твой дед понимал это, но та сторона Рима, которую он счел правой, проиграла, так что, исполняя предначертанную тебе судьбу, не прогадай.
Веспасиан вскинулся.
– Что ты имеешь в виду, говоря о предначертанной судьбе? Я как-то подслушал разговор родителей и понял, что при моем рождении были какие-то пророчества, говорящие о высоком предназначении. Но никто не хочет говорить, какие именно. Мать связала всех клятвой молчания.
Тертулла улыбнулась.
– В таком случае ты должен понимать, что и я ничего не скажу тебе, потому как тоже приведена к клятве. Могу обмолвиться только, что это были добрые знамения. Настолько добрые, что в наши дни императорской власти лучше не придавать их огласке. Но знамения богов исполняются только при условии, что человек сыграет и свою роль и сделает правильный выбор.
Веспасиан ожидал уклончивого ответа, но ощутил некоторое удовлетворение.
– Спасибо, ты помогла мне понять нечто, чего я никак не мог раньше выразить словами. Так вот: если дело представляется мне справедливым, я приложу все силы, защищая его.
Тертулла наклонилась и поцеловала внука в щеку.
– Ты очень сильно вырос с нашей последней встречи, драгоценный мой мальчик. Во всех смыслах. Но теперь пора найти твоих друзей и укрыть вас на чердаке. Преторианцам скоро надоест впустую терять время в Козе.
– Даже если гвардейцы не найдут нас здесь, нам еще предстоит как-то проскользнуть мимо них по пути в Геную, – сказал Веспасиан, с трудом вставая.
– Это излишне, – ответила бабушка, поддерживая внука под руку. – Лучший способ достичь Генуи, избежав застав и патрулей, а одновременно выиграть больше времени, пока ты побудешь со мной и подлечишь ногу, это отправиться туда морем.
– Значит, Тут, все получает тот, кого поддерживает армия? – спросил Веспасиан, подавляя желание почесать рубец, затянувший рану. – Все эти высокие идеи, за которые люди жертвовали жизнью, оказываются не более чем прикрытием для факта, что власть основывается отныне не на силе закона, а на военной мощи?
Вечером накануне отъезда Веспасиана они с бабушкой расположились в триклинии. Последние одиннадцать дней пролетели для юноши слишком быстро. Большую часть времени он проводил, давая покой ноге и одновременно болтая с Тертуллой. В дневные часы молодой человек нежился на кушетке в саду, а по вечерам обедал наедине с родственницей в триклинии. Тертулла рассказывала ему о подвигах деда во славу республики. Она поведала о ненависти Петрона к Цезарю, а затем к Августу и всему тому, что пришло с ними; о его разочаровании сенатом и республиканской партией, нерешительность и мягкотелость которой и предрешила конечное поражение; об усилении аристократической власти, подпитанной военными мускулами преторианцев, до окончательного торжества которой, благодарение богам, дед не дожил.
