— Какое совпадение! — кричит Маклай. — Ведь сегодня — годовой праздник русского флота.
В окно видно, как на кровле соседнего дома развеваются два флага — военно-морской австралийский и русский Андреевский флаг. Ветер шевелит волосы Маклая и Маргариты Робертсон. Звуки русской песни, музыка, светлая, как волна, врываются в комнату и заполняют собой все. Звуки приближаются. Слышны шаги сотен людей, идущих военным строем. По улице, мимо пальм и эвкалиптов, идут русские матросы с эскадры, посетившей Сидней.
Вот они поравнялись со зданием госпиталя. Солнечные лучи вспыхивают пучками на металлических частях «гармониума» в руках матроса-музыканта. Молодой рослый запевала выводит слова песни «Волга-матушка».
В глазах Маклая — слезы радости.
На лице его — столь известная всем знавшим его «маклаевская» улыбка. В ней — нежность, чистота, что-то детское и вместе с тем грустное.
Маргарита Робертсон безмолвно, быстро берет букет австралийских незабудок и бросает его матросам.
Прямые строгие русские штыки вздрогнули.
Матросы мгновенно переместили их для того, чтобы цветы не упали на штыки. Рослый запевала поймал незабудки на лету и благодарно кивнул Робертсон.
Звуки русской песни постепенно удаляются.
Где-то вдалеке грохочут пушечные выстрелы.
— Госпожа Робертсон, — молит Маклай, — пойдемте хоть на десять минут в госпитальный сад. Оттуда с холма виден морской рейд и корабли.
Торопя Робертсон, он берет ее под руку.
— Под руку? — ужасается она, но не отнимает своей руки. — Что скажут о молодой вдове в Сиднее? Хотя… вы больной, а я сестра милосердия… Я отвечаю за вас перед «Женским обществом» и перед собой… Я переписала вашу статью о жемчужном промысле, которую вы мне давали читать…
В дверях палаты появляется повар с огромной корзиной.
— Господин старший врач приказал мне сопровождать вас, ваша милость, — говорит повар, обращаясь к женщине.
— Ну вот,— разочарованно говорит Маклай, махнув рукой, с детски обиженным видом останавливаясь посредине палаты. — Ну хорошо, идите к моим драконам, заставьте их хранить мой клад. И купите где-нибудь на Джордж-стрит обыкновенный глобус. Я сам все не куплю, а его я обещал в подарок Каину.
— Иду, иду, — откликается Робертсон. — Хоть к драконам, хоть к злым волшебникам, раз это нужно для вас.
— О, добрая фея, — радостно смеясь, шутит Маклай.
Она берет со стола шкатулку с медальоном и прячет ее в свой ридикюль.
Повар, как солдат, делает поворот кругом и выходит из палаты вслед за Робертсон.
— Ушла! — Маклай плотно притворяет дверь и, подойдя к постели, вытаскивает из-под матраца папку с бумагами. — Ну, теперь я успею поработать, пока фея не превратилась в дракона!
Он начинает писать. На бумаге видны уже написанные ранее строчки:
«Н. Н. Миклухо-Маклай.
Путешествия. Т. I и II. (План издания.)
Новая Гвинея, по островам Океании, Индонезия, Малайский полуостров…»
Вдруг Маклай бросает карандаш и хватается за лицо. Он растирает пальцами левую щеку, как бы пытаясь унять сильную боль.
— Проклятая невралгия, — сквозь зубы говорит он и, быстро овладев собой, продолжает свои заметки.
* * *
Маргарита Робертсон стоит на крыльце коттеджа, окруженного пальмами и густыми кустами. Невдалеке от нее — повар с огромной корзиной — еще пустой, как это кажется на первый взгляд.
Голуби разгуливают под окнами. Робертсон кидает им принесенный с собой корм. Медная дощечка на двери коттеджа блестит на солнце.
— Какие они чудесные! — говорит Робертсон, показывая на голубей.
— Да! Под белым соусом они вкуснее кур, — отвечает повар.
Робертсон вставляет ключ в замочную скважину. Ключ не поворачивается, несмотря на все усилия женщины. После нескольких тщетных попыток Робертсон для удобства кладет свой ридикюль на пол.
Робертсон не видит, что повар отставил в сторону свою корзину и неслышно подошел к Робертсон, став за ее спиной.
Скрежет ключа в скважине.
Женщина не замечает, что повар, откинув край белого передника, осторожно и медленно вытащил из кармана или чехла многоствольный револьвер Лефоше.
Свободную руку повар протянул к ридикюлю…
* * *
…Чья-то рука держит человеческий череп. На одном из пальцев блестит перстень в виде паука, раскинувшего серебряную паутину.
— Итак, господа, мы видим, что череп папуаса, европейского преступника или душевнобольного очень похожи по своему, строению. Если мы возьмем и мозг их, то увидим, что у дикаря, преступника и кретина отмечается резкое недоразвитие задних долей мозга. А эти доли, как известно, являются вместилищем чувства и нравственности…
Зритель еще не видит, кто произносит эти слова. Рука с черепом опускается на поверхность кафедры.
Теперь видно, что на кафедре стоит Оттон Фишер.
* * *
…Маргарита Робертсон еще раз повертывает ключ в скважине и толкает дверь. Дверь открылась. Женщина обрадованно вскрикивает и оборачивается к повару.
Радость сменяется испугом. Робертсон видит, что повар исчез. Большая корзина валяется на земле. Маргарита Робертсон на несколько мгновений скрывается в коттедже, потом выходит оттуда и быстро запирает дверь. На ней нет лица. Она мечется на крыльце коттеджа, потом подбегает к большой корзине. Внутри ее, подставкой вверх, лежит глобус.
С глобусом в руках Робертсон бежит по аллее. Вспугнутые ею голуби вьются над деревьями.
— Помогите!— кричит Робертсон.
Голубиный пух кружится в воздухе.
* * *
Маклай в больничном халате стоит перед блестящим офицером в форме английского морского флота.
— Господин Маклай! — говорит офицер. — Я явился к вам по поручению сэра Артура Гордона, высокого комиссара Ее Величества в западной части Тихого океана. Сэр Гордон следил за вашими благородными выступлениями в защиту прав туземцев Тихого океана. Высокий комиссар приказал, чтобы отныне все случаи тайной работорговли приравнивались, с точки зрения закона, к морскому пиратству. Установлен контроль за деятельностью германских торговых домов и компаний на Тихом океане. Разрешите пожать вам руку. Нужна ли вам помощь?
Передайте привет высокому комиссару, — отвечает Маклай. — Благодарите его… А я… Я ни в чем не нуждаюсь…
Офицер отдает Маклаю честь.
Маклай снова один в палате. Он смотрит на часы. Качает головой. Тревога и тоска ожидания написаны на его лице. Он поминутно подходит к окну, возвращается к прерванной работе, бросает ее и меряет шагами комнату.
В комнату врывается оглушительный грохот и звон. Ржанье коней. Тревожные колокольные сигналы. Пожарные повозки одна за другой мчатся по улице. Крики толпы.
Пешеходы бегут под окнами госпиталя. Слышны возгласы:
— Где пожар?
— Загорелось внезапно…
— Как свеча вспыхнуло. Вероятно, поджог.
— Чего смотрела дирекция выставки? Территория не охранялась.
Второй пожарный обоз мчится по улице.
Стоя у окна, Маклай сжимает ладонями виски.
* * *
Зрелище пожара. Пальмы, почерневшие от пламени, окружают пылающее здание. Огонь пляшет на пороге дома, пробивается сквозь двери. Видно, что двери были взломаны.
Пламя подходит к медной дощечке на двери. На дощечке выгравировано по-русски и по-английски: «Н. Н. Миклухо-Маклай».
Еще несколько мгновений — и створка двери с медной дощечкой падает внутрь коттеджа, где бушует пламя.
Голуби летают над пылающим домом.
* * *
Берег Маклая в Новой Гвинее. От разрушенного дома остались только столбы и кровля, покрытая пальмовыми листьями. Под этим навесом сидит заурядный немецкий офицер.
Он ест, вернее, страдальчески рассматривает какую-то длинную кость, которую он было принимался обгладывать.
— Жареный казуар, бульон из черного какаду, — злобно говорит он. — Консервы портятся от жары. Даже пресной воды нет. Сюда бы этого выскочку Блейхрейдера пригласить на денек! Что бы он запел, а? Черт меня дернул согласиться на службу в компанию Новой Гвинеи… Но нас, ветеранов парижского похода, считают незаменимыми. Ах, Страсбург, дивный Страсбург, поневоле вспомнишь тебя в этой дыре!
Офицер бросает обглоданную кость в кусты.
Из кустов выскакивает огромного роста солдат в белом переднике.
— Что прикажете, господин обер-лейтенант? — спрашивает он, становясь во фронт. — С разрешения вашей милости я немного прилег. То лихорадка, то папуасы…
— Лежите, рядовой Гушке, — милостиво говорит офицер. — Что такое трудности для германского солдата? Господин член-учредитель Ново-Гвинейской компании уже заказал медаль для пионеров Новой Гвинеи. Она украсит вашу доблестную грудь.