Похороны никому не ведомого старца прошли незаметно. Кроме двух гробовщиков и священника, на кладбище присутствовали Федор с Аглаей и приблудный турист, фотографировавший что ни попадя.
Аглая чуждалась Федора, казалась отрешенной, занятой посторонними, по его мнению, мыслями. После десятидневного исчезновения он ожидал расспросов, внимания и хоть немного высказанного волнения. Отсутствие всего этого сильно задевало. От самой кержацкой пещеры он нес для нее подарок — две половинки сломанной черной иконы, хотел поразить ее тайными каракулями подземной чуди. Аглая отвергла дар с едва скрытой брезгливостью, даже не взяв в руки. Федор сухо отчитался перед ней в том, что узнал от старика Плеснева, и утаил все то, что предшествовало его появлению в ограбленной пещере. Ответом был задумчивый кивок и странное, недешифруемое выражение глаз.
— Скажите же хоть слово, — оскорбленно молвил Федор, — в конце концов я для вас старался.
— Неужели? — рассеянно произнесла она, отворачиваясь. — Мне казалось, вы сами в этом заинтересованы.
— И поэтому вы сердитесь на меня?
— Я не сержусь на вас, Федор, — удивленно сказала Аглая.
— Я же вижу. Вам что-то не нравится. Знаете, на вас трудно угодить. По-моему, вы слишком капризны. В такой глуши это редкость. Обычно в подобных местах население неприхотливо.
Излив желчь, Федор сложил руки на груди и с видом Наполеона на поле битвы ждал ответа.
— Да, мне не нравится, — сказала она просто, без полководческих поз. — Я случайно видела, как вы вдвоем на рассвете уезжали из поселка. Зачем он взял вас в горы, Федор?
Совсем не так он представлял себе в альпийских лугах этот разговор с ней. Он думал, что с его стороны это будет откровение, а выходил банальный допрос — с ее стороны.
— Я не знаю, — честно ответил Федор.
— Что он рассказывал вам?
В ее глазах собирались облака тревоги, и это не могло не радовать. «Ну наконец-то, — подумал он, — разродилась…»
— Так, всякую мистическую ерунду.
— Берегитесь, Федор, в горах любая ерунда может оказаться вовсе не ерундой, — с самым серьезным видом проговорила Аглая.
— Вот-вот, он плел мне то же самое.
— Я уверена, он хочет идти по следу Бернгарта. Не ходите больше с ним.
— Объясните почему, тогда не пойду, — слукавил Федор.
— Бернгарт искал не Беловодье. И не золото. Он искал чудь, тайные подземные тропы.
— Ах вот оно что. И как я сразу не догадался.
— Это совсем не смешно. В конце концов он нашел что искал. Вместе со своими партизанами — около пятисот человек — он ушел в пещеры, а вернулся через год — один. Он никому не рассказал, что стало с этими пятью сотнями. Его хотели арестовать, но он бежал и еще год сидел в горах с заново собранным отрядом, разорял ближние села назло новой власти. Потом это назвали антисоветским мятежом… Вас было только двое? — вдруг спросила она.
Федор, хотя и был застигнут врасплох, глазом не моргнул:
— Да… Между прочим, откуда вам, милая барышня, все это известно?
— Бернгарт был мой прадед, — помедлив, ответила она. — Мою бабку он зачал как раз в горах, во время своего антисоветского сидения там.
Федор почувствовал себя одновременно обманутым, сраженным наповал и восхищенным новым изгибом иронии судьбы.
— Да, — задумчиво произнес он, — вот так живешь себе спокойно, прозябаешь и не знаешь, что вытворяли предки. А потом бац — и пошло-поехало.
Философское обобщение вышло кургузым, и он смутился.
— Обещайте, что не пойдете больше в горы с этим человеком, — попросила Аглая. — С этим Евгением Петровичем, если это его настоящее имя.
— Обещаю. Это тем проще, что он мертв, — брякнул Федор.
Аглая вздрогнула.
— Как это случилось?
Федор рассказал. Все — об их блужданиях и о свихнувшемся под конец Попутчике, пытавшемся его зарезать. Ничего — о девке со звериным взглядом и об уродливом существе, копошившемся возле трупа.
— Это можно было ожидать, — произнесла Аглая.
— Что именно?
— Теперь вам лучше вообще не соваться в горы, — сказала она, будто ультиматум поставила. — Вам еще повезло, что выбрались оттуда.
— Аглая, перестаньте говорить загадками, — попросил Федор, — ей-богу, уже голова от них болит. Прямо какое-то местное поветрие. Не верю я в вашу подземную чудь. Не верю и не хочу верить.
— А про каких пришельцев из нижних пещер вам рассказывал старик? — Аглая дернула уголком губ.
— У господина ротмистра в мозгах мутилось от долгой жизни в людоедской пещере.
— Как хотите, — с напускным безразличием сказала девушка. — Вообще-то никаких загадок. Просто вас хотели принести в жертву, вот и все. Независимо от вашей веры или неверия.
— В жертву?!
Федор расхохотался, но вдруг осекся и помрачнел. Вспомнил, как Попутчик говорил о «цене», которую взяли «они», но при этом не отдали ничего взамен, в точности по правилам дикого воровского рынка.
— Надо бы оформить могилу, — сменил он тему, кивнув на крест с табличкой «Офицер Русской армии».
Незаметно для себя они проделали путь до сгоревшей церкви, на месте которой уже рыли яму под фундамент.
— Имя известно — Петр. Отчество у старика ротмистра вылетело из памяти. Звание. Дата смерти — девятнадцатый год, где-то после Пасхи. Год рождения неизвестен. Что еще?
— Причина смерти, — подсказала Аглая. — Бунт младших офицеров? Они сочувствовали большевикам?
— Непохоже. Плеснев говорил только за себя. И красным он предпочел кержаков, замуровался с ними в пещере на всю жизнь.
— Тогда это не могло быть рядовое недовольство. Чтобы младший по званию стал на глазах у всех стрелять в командира полка — для этого нужен сильный мотив. Сильнее личной ненависти. Он ведь знал, что за это не к медали представят.
— Если бы не начался бой, его скорее всего расстреляли бы. Но только в том случае… — Федор замолчал, пораженный внезапной мыслью.
— В каком?
— Если полковник Шергин сам не перешел на сторону красных. Или по крайней мере не высказал такую возможность.
— Это серьезное обвинение, — нахмурилась Аглая. — Слово не воробей… Теперь вам придется или доказать это, или опровергнуть.
— А может, — Федор сделал над собой усилие, — не нужно копаться? Что если это окажется правдой?..
— А если да — отречетесь от вашего прадеда? — с вызовом посмотрела на него Аглая.
— Вообще-то я далек от политики, — вяло промолвил он. — Но честь мундира, знаете, такая штука…
— Ему это было известно не хуже вас, я думаю, — ее голос звенел струной. — В любом случае его выбор — это история. А от собственной истории, какая бы она ни была, не отрекаются.
— Милая Аглая, — вздохнул Федор, — позвольте вам напомнить, что я вообще-то по профессии историк. Не вам учить меня азам моего ремесла.
— Тогда о чем мы спорим? — пожала она плечами.
— Да, в сущности, ни о чем… А вы, оказывается, умеете быть страстной, — усмехнулся Федор. — Приятно удивлен этим.
Но еще больше удовольствия он получил, увидев, как Аглая зарумянилась и отвернулась в смущении.
— Слава богу, — он возвел очи горе, — ничто человеческое вам не чуждо. А то я уже начал беспокоиться.
К концу июля Усть-Чегень вновь превратился на короткое время в мекку для чиновных персон и журналистов. Местные газеты кричали заголовками о том, что «тайна белогвардейского полковника раскрыта». На могиле возле строящейся церкви появилась каменная плита с золотой гравировкой. Туристы протоптали к ней тропу и не скупились на цветы.
Только правнук полковника не участвовал в общем брожении и даже устремился прочь из Усть-Чегеня, чтобы вдоволь порыться во всемирном банке слухов, сплетен и сведений обо всем на свете. На этот раз Федор направил стопы не в Актагаш, где обитали негостеприимные «беловодцы», а гораздо дальше — в районный центр Онгудай, за двести сорок километров от Усть-Чегеня. Здесь было тихо, спокойно, и никто не висел над душой с гадкими историями про Беловодье, подземную чудь и жертвоприношения. Словом, два дня Федор отдыхал, неспешно шествуя по паучьим дорожкам Сети. Тем более что информации на этих тропинках набиралось с паучиный горошек. Белоэмигрантская литература щедро отсыпала ему пару фраз о полковнике Шергине, который «усмирял краснопартизанское движение на Алтае, преследовал изуверские банды Рогова в районе реки Чумыш, погиб там же». В мемуарах бывших колчаковских офицеров и чиновников сибирского правительства это имя отсутствовало. Несколько книг из интернетовских каталогов Федор попытался найти в онгудайской библиотеке, но успеха не имел. В справочнике Клавинга по Белому движению Барнаульский сводный полк категорически не значился. После этого Федор начал подозревать, что даже в Государственном архиве революции и Гражданской войны он не найдет никакой информации о своем предке. О капитанах и есаулах, с боями отступавших к Китаю и Монголии в двадцатом, — сколько угодно. О полковнике, которого занесло в самую глубь Горного Алтая на пике колчаковских удач девятнадцатого, — невнятное умолчание.
