Читатель! Вообрази себя стоящим в сырой одежде без денег и с простудной ломотой в теле сумеречным утром на улицах чужого города, даже если этот город называется Багдад, иначе Мадинат ас-Салям, как первоначально назвал его основатель города халиф ал-Мансур[110]. Вообрази и посочувствуй нашему герою.
Заскрипела дверь в воротах, и в проем выглянул сторож.
– О Аллах, уже стоит, - сказал он, завидев Имрана и, видимо, приняв его за поденщика, - вы спать когда-нибудь ложитесь? Во сколько ни открой, уже стоит! Заходи уж.
У Имрана не было ни сил, ни желания объяснять, что он не поденщик, и он вошел вовнутрь.
– Вон, - сказал сторож, указывая рукой, - иди туда, лавка Ибн Лайса, третья справа, ему сегодня нужен работник.
Имран вздохнул и поплелся к лавке Ибн Лайса, ему уже было все равно, он даже почувствовал облегчение,от того, что за него что-то решили.
– Хоть бы спасибо сказал, - крикнул сзади сторож, - скотина неблагодарная.
Имран, не оборачиваясь, поднял руку в знак благодарности.
Лавка была закрыта, но едва Имран стукнул в ставни, как послышался бодрый голос и появился хозяин. Ибн Лайс оказался тучным человеком с красной бородой.
– Поденщик? - спросил он.
Имран кивнул, не вдаваясь в подробности. Он чувствовал озноб и, напрягая тело, пытался унять дрожь.
– Пять дирхемов и обед, согласен?
Имран кивнул.
– Заходи.
Имран вошел в лавку.
– Вон мешки в углу, это соль. Выноси пока их на улицу под навес, сейчас подвода подойдет, в Самарру хочу отправить, у шурина в лавке пусто, просил подбросить товару. Погрузи на телегу, потом дам другую работу.
Имран кивнул и принялся за работу. Он перенес все мешки на улицу, затем погрузил их на подъехавшую арбу. Потом подошла другая арба с товаром, и Имран разгрузил ее. Так он проработал полдня, и его позвали обедать. На кухне, куда его отвела повязанная платком голубоглазая девушка, горел очаг и Имран сел поближе, надеясь согреться. Девушка дала ему тарелку, на которой лежали хлебная лепешка, кусок вареной тыквы и сыр.
– У вас что, пост? - спросил Имран, обозрев содержимое тарелки.
Девушка прыснула и убежала. Через некоторое время Имран услышал, как она сказала:
– Отец, я побегу, меня отпустили только забрать вещи.
Хозяин лавки что-то ответил, но что именно Имран не разобрал, так как в это время заговорила хлопотавшая на кухне женщина.
– Пост, - ворчливо сказала она, - у них каждый божий день пост, второй месяц жалование не платит. Брали кухаркой, а я и стираю и убираю, жена у него умерла, а детей куча, раньше хоть старшая дочка помогала, а он ее в прислуги отдал, и я теперь одна надрываюсь. Тебе, парень, сколько за работу обещали?
– Тебя это не касается, - буркнул Имран. Женщина ему не понравилась. Насилу проглотив кусок хлеба с сыром, он отставил тарелку, опустил голову на руки, а руки на колени. Ему было худо. В горле торчал какой-то кусок, причинявший боль при сглатывании, и он никак не мог согреться. Имран закрыл глаза и тут же провалился в мгновенный сон, где почему-то увидел Рахмана, телохранителя Абу Абдаллаха, который показывал, как надо двигаться в драке с несколькими людьми, чтобы держать всех в поле зрения.
Локоть Имрана соскользнул с колена и, роняя голову, он очнулся.
Кухарка, подойдя ближе, взглянула ему в лицо и сказала:
– Мужчина, кажется, у тебя жар, ты болен?
– Кажется, - едва слыша свой голос, ответил Имран.
– Эй, работник, где ты там?
Имран поднялся и пошел на зов.
– Не туда, - сказала кухарка, - выход вон там.
Ибн Лайс отвел Имрана на склад и принялся объяснять, что делать, но вдруг послышался чей-то истошный крик и слова: "Отец, отец". Торговец сделался бледен, говоря: "Господи, спаси и помилуй", выскочил наружу, откуда вскоре донеслись возбужденные голоса, а затем звук смачной оплеухи. Немного помедлив, Имран выглянул, и глазам его предстала следующая картина. Двое мужчин наскакивали на торговца, за спиной которого пряталась его дочь, та самая голубоглазая девушка, которая недавно принесла Имрану еду.
Имран вышел, надеясь своим появлением разрядить обстановку. Его это, конечно, не касалось, но и сидеть на складе, делая вид, что ничего не слышишь, было бы трусостью.
– Хозяин, - вежливо сказал Имран, - не нуждаетесь ли вы в моем участии?
– Не надо, - сказал Ибн Лайс, скосив глаз на работника. Защищая свою дочь он все же боялся преступить пределы дозволительные торговцу-иудею, живущему среди мусульман, и надеялся, что негодяи, приставшие на улице к его дочери угомонятся, отвесив ему пару оплеух.
– Эй ты, недоносок, - сказал один из мужчин, обращаясь к Имрану, зайди в свою конуру и не высовывайся.
Имран ощутил знакомое возбуждение и улыбнулся. Как давно он не ощущал этого пьянящего чувства!
– Иди сюда, сын потаскухи, - сказал Имран, ему стало вдруг легко и недомогание как рукой сняло, - иди сюда.
"Сын потаскухи" и второй, его товарищ, оставили своих жертв и подступили к Имрану. Это были молодые люди в халатах подбитых ватой и в заплатанных шароварах. У каждого на плече висел аркан, а на поясе нож. Извлекая из подошвы нож, Имран успел удивленно отметить, что эти негодяи ходили вооруженными , в то время как ношение оружия населению было запрещено. Первый выпад Имран успешно отбил ногой и, не давая противнику подобрать выбитый нож, поднял его сам, видя растерянность, отразившуюся на лицах врагов, не ожидавших такого отпора. Комната была мала, и их численный перевес не имел особенного значения. Имран бросился вперед и, сделав несколько молниеносных движений, нанес обоим глубокие порезы, отчего лица противников окрасились кровью. В довершении ко всему, тот, у кого в руках еще остался нож, споткнулся о словно ненароком подставленную ногу Ибн Лайса и грохнулся оземь. Нож при этом оказался в пределах ноги Ибн Лайса и тот не преминул наступить на него. Имран, не теряя времени, освободил одну руку и нанес противнику прямой удар в челюсть. Негодяй, взмахнув руками, упал на своего дружка. Имран, принялся, было, избивать обоих ногами, но ему это очень быстро надоело. С помощью торговца он вышвырнул негодяев из лавки.
Ибн Лайс расплылся в улыбке.
– Ах, как славно мы их вздули, - восхищенно сказал он.
Имран, тяжело дыша, спрятал свой кинжал. Заметив радостный взгляд девушки, он невольно смутился. Протянув нож хозяину, сказал:
– Спрячьте это.
Хозяин повертел в руках ножи, помрачнел и бросил их в угол.
– Зря ты, парень, полез не в свое дело, - расстроено сказал он, - это были айары, с ними лучше не связываться. Придут, не сносить мне теперь головы. Ох, надо пойти к хаджиб-ал-бабу[111].
– Кто это, айары? - спросил Имран, припоминая, что он уже слышал это слово.
Хозяин, не отвечая, выглянул на улицу.
– Кажется, ушли. Эй, старуха!
На зов вышла кухарка.
– Отведи ее.
– Сам бы отвел, хозяин, боюсь я, - жалобно сказала женщина.
– Я бы отвел, да боюсь, вернутся, лавку еще сожгут. Эх, парень, наделал ты делов! Не умер бы я от пары оплеух.
– До чего ж ты неблагодарный человек, - разозлился вдруг Имран, - все вы торговцы такие.
Ладно, придержи язык, - остановил его Ибн Лайс, - ишь разошелся.
Имран вдруг почувствовал такую слабость, что вынужден, был схватиться за стену, чтобы не упасть. Боевой пыл исчерпал в нем последние силы, и сейчас болезнь неумолимо накатывалась на его тело.
– Больной он, хозяин, - сказала кухарка, - жар у него, простыл бедолага. Много не наработает.
– Ладно, идите, - приказал Ибн Лайс, - я пригляжу за ним, не гнать же его теперь, да быстрее возвращайся.
Девушка бросила на Имрана благодарный взгляд, улыбнулась и исчезла за порогом.
Хозяин взял Имрана за локоть и повел, говоря:
– Пойдем к очагу, я дам тебе попить горячего, согреешься.
Усадив работника поближе к огню, Ибн Лайс сказал:
– Жаль, парень, что Коран запрещает вам вино. Я бы сейчас согрел тебе кружку, сразу полегчало бы.
– Ты что, читал Коран? - спросил Имран.
– Нет.
– И я не читал, так что неси вино и не доверяй болтовне глупцов.
Хозяин хмыкнул, пошарил в углу и достал закутанный в тряпье кувшин.
– Я тоже горячего попью, - сказал Ибн Лайс, наливая вино в железную миску и ставя ее на огонь.
По комнате тотчас поплыл пряный винный дух.
– Смотри, как бы не закипело, - через некоторое время заметил с беспокойством Имран.
– И то, - согласился хозяин. Снял миску и разлил вино в глиняные чаши.
Имран сделал несколько глотков, обжигаясь и дуя на вино, и блаженно вздохнул. Это было именно то, чего ему сейчас недоставало.
– А куда ты дочку отправил?
– Служит она у одного вельможи.
– Торговля плохо идет?
– Плохо. Еле концы с концами свожу. В городе был голод прошлой зимой. Два раза грабили лавку, еле поднялся. Жена умерла, детей выводок целый. Пришлось старшую пристроить.
