Стало им в дороге легче. Степанида затеянных пани Иреной разговоров не сторонилась, со своими не навязывалась, об одном только не хотела говорить — о письмах Хмельницкого. А у пани Ирены с каждой верстой интерес к этим письмам разгорался.
Дважды путешественницы видели на обочине перевернутые кареты, одна из них была обгорелая. В хорошем богатом селе с тремя храмами едва объехали кипящую толпу народа. В другом селе среди бела дня колокол ударил по-набатному, хотя пожара не было. Попадались им на дороге какие-то люди: по двое, по трое и помногу. На кибитку они смотрели так, словно прикидывали в уме нечто. Один мужик, встретившись глазами с пани Иреной, глаз не отвел, осклабился непочтительно. Шапок никто не ломал перед панской колымагой. Тревога заползала в сердце пани Ирены, большая тревога. И уже благодарила себя и Бога, что не погнала прочь Степаниду, смотрела теперь на девку, как на охранную грамоту.
Корчма под Немировом была просторная, безлюдная. К женщинам вышла хозяйка и подала гороховую похлебку.
Степанида, покрестившись на икону, принялась за еду, Пани Ирена и одной ложки не осилила. Она сидела, опершись спиной на побеленную стену, и из-под ресниц смотрела, как уплетает Степанида мерзкое варево. Неодолимая ненависть спазмой сжимала горло пани Ирене.
— Хватит жрать! — закричала она, толкнув от себя свою глиняную чашку.
Зеленоватая жижа похлебки колыхнулась, потекла на белый, выскобленный ножом стол.
Степанида положила ложку, посмотрела на пани без удивления, но и без страха. В ее глазах не было осуждения, и гнева не было.
— Степанида! Степанида! — шептала пани Ирена звеняще, перегибаясь через стол. — Я тебя из каменного мешка достала, от смерти увезла. Я тебя кормлю и пою. Храп твой по ночам, плач и стоны — терплю. Но ведь и ты должна хоть что-то для меня сделать!
— Чем же я помочь-то тебе могу? — пошевелила Степанида синими малокровными губами.
— Скажи мне всю правду про письма, какие ты носила по Лубянщине.
— Что же сказать-то?
— Правду! Есть ли в них сила?
Степанида улыбнулась.
«Какая тупая, идиотская морда!» — У пани Ирены голова закружилась, так ей захотелось ударить девку.
— Про какую правду-то спрашиваете?
— Не прикидывайся дурой! — снова закричала пани Ирена вне себя. — Не скажешь, сама я из тебя признание клещами вытяну! Вот придут мои гайдуки, так и распластаю на этой лавке. Смотри, девка, я тебе не Вишневецкий.
Степанида взяла ложку и принялась хлебать гороховую мазню.
— Я пуганая, — сказала она, откусывая хлеб.
Степанида доела похлебку, чашку вытерла кусочком хлеба, кусочек съела.
— Мужики идут, — сказала она, поглядев в оконце.
Толпой ввалились в корчму возбужденные крестьяне. Перекрикивая друг друга, толкались и ругались, но хозяйка корчмы не сробела. Принесла ведро вина. Мужики заняли свободные столы, принялись пить и драть глотки, споря о чем-то бестолково, но страстно.
Пани Ирена прислушалась, и смелые глаза ее стали тихими, притулились на краешке стола.
«Где же гайдуки мои? — искала пани Ирена опоры и тут же пугалась еще больше. — А может, к лучшему, что гайдуки не показываются?»
— Спалить их всех разом! — кричал крошечный мужичонка, потрясая над головой жилистым кулачком.
— Запалить легко — потушить трудно! — возражал ему басом детина с тугой, как бочка, грудью. — Весь город погорит из-за лихоимцев. Хороших людей пожжем.
— Хмеля надо ждать! Хмеля! — хором кричали мужики.
— Чего ждать?! Самим начинать надо! Тогда и Хмель поторопится до нас!
Пани Ирена поглядела на Степаниду и словно оступилась в котел с кипятком. С интересом глядела Степанида на пани.
«А ну как она-то меня и распластает на лавке? — покрываясь мурашками, подумала пани Ирена. — Что ей стоит сказать мужикам: «Возьмите эту и сделайте с ней то, что она со мной хотела сделать!»
— Письмо читай! — закричали братья-близнецы мужику-бочке.
— Чужие меж нами, — возразил мужик и поглядел на пани.
Словно свинцовый ледяной шарик упал из гортани в живот. Пани Ирена заставила себя встать, но уже в следующее мгновение щеки ее пылали и глаза искали глаза.
— Я — украинка! — крикнула пани Ирена. — Я жду Хмельницкого, может, больше вашего. Для святого дела, для святой свободы я ни казны своей, ни жизни самой не пожалею. Вот мой вклад, чтоб можно было купить доброе оружие! Да проколет оно панцири, да достанет и уязвит черные сердца!
Пани Ирена сорвала с шеи золотой крестик на золотой цепочке, подошла к столу, поцеловала крестик и бережно, двумя руками положила на пустое блюдо.
Мужики за какую-то минуту успели отупеть, опамятоваться, удивиться и наконец заробеть.
— Прочитайте письмо Хмельницкого! — отдала приказ пани Ирена.
И мужик-бочка покорно прочитал письмо, а пани Ирена, оглушенная током крови по жилам, все слова пропустила мимо ушей и перевела дух лишь в самом конце.
— «Соединимся, братья! Восстанем за церковь и веру православную, истребим ересь и напасти, восстановим золотую свободу и будем единодушны!»
— За победу! — воскликнула звонко и молодо пани Ирена. — Хозяйка! Ведро вина!
Вино и гайдуки появились одновременно.
Пани Ирена одной рукой сунула хозяйке деньги, а другой махнула на гайдуков:
— Закладывайте лошадей!
И пошла прочь из корчмы.
— Пообедать бы! — недовольно забурчал кучер.
— Гони, пока живы! — цыкнула на него пани Ирена, дрожащей рукой отворяя дверь колымаги. — Гони!
И, только въезжая в Немиров, поняла, что забыла в корчме Степаниду.
4
С веток черного, набухшего от весенней влаги дерева падали в черную неподвижную воду крепостного рва шепелявые капли.
На крепостных стенах, как паутина, клочьями висел туман.
— Сонное царство, — сказала вслух пани Ирена и зевнула.
Огромные деревья старого кладбища укрывали древние склепы.
«И они тоже мыкались, подличали, хитрили, чтоб добыть почести, деньги, поместья», — подумала и улыбнулась снисходительно.
У нее было большое преимущество перед сильными мира, мира минувшего — она была живая. Она была красивая. Она хотела впредь жить богаче и щедрей, чем ее родители. Она хотела слуг, драгоценностей, дворцов. Она захотела всего этого тотчас, и слезы горчайшего нетерпения задрожали у нее на ресницах. Ведь все это имеет ценность, когда ты молод, надо спешить, спешить… А на пути к цели — Хмельницкий. Можно потерять и те крохи, которые добыты тратой сердца и совести.
Возле лавки грустного еврея, носатого, лопоухого, еврейка-мама спорила с еврейкой-дочкой. Мама — не обойти не объехать — маленькая, красная, охала и причитала, словно ее обобрали. Дочка, тоненькая, как козочка, с лицом удивительно бархатистым и матовым, с глазами умницы и печальницы, едва слышно говорила «нет» и трогала рукою нежно-розовую ленту, тогда к а к мама желала для нее ярко-зеленую или столь же яркую алую.
Лавки в торговом ряду были скромные, и богатые, и очень богатые. Одни покупатели пришли купить, другие — поглазеть на товары и друг на друга, узнать, что свершилось за ночь в городе и во всем Божьем мире. Были и такие, кто явились на люди показать лишний раз вошедших в возраст своих отпрысков и заодно свой достаток, а потому одетых, как на королевский прием.
«Неужели эти люди не подозревают даже, что бочки с порохом подняты из подземелий и фитили зажжены?» — думала пани Ирена, озирая с недоумением беззаботную жизнь города.
Она вернулась в гостиницу, и тотчас в ее комнату постучал слуга, посланный за Ханоном Михелевым.
Ханон впорхнул райской птичкой, залепетал слова любви, но пани ухнула на него ушат ледяной воды:
— Я приехала в Немиров, перенеся ужасную весеннюю дорогу и заплатив за рискованные переправы кучу денег, приехала с тем, чтобы продать мои заводы в Тульчине.
Ханон заморгал глазами.
— Пани Ирена, я не понимаю… разумно ли теперь, когда…
— Разумно, — твердо сказала пани Ирена. — Продать я их хочу сегодня же и, разумеется, выгодно. С каждой лишней сотни вы получите двадцать… нет, двадцать пять злотых.
— Позвольте мне сесть, — жалобно попросил Ханон. И упал на колени. — Что случилось? Вы разлюбили меня. О, я погибаю!
— Душа моя, я помогу вам воскреснуть. Сядьте!
Ханон поднялся с колен, сел к столу.
— Князь Вишневецкий, владеющий Немировом, продал мне прекрасный земельный участок, о котором вы мне говорили. Я осмотрела его и нашла, что все ваши слова о нем отвечают действительности. Так вот, душа моя, несите деньги — и земля ваша.
— Я подумал, что вы, пани Ирена, продаете заводы в Тульчине, с тем чтобы развернуть дело в Немирове… Нет, нет! Я отказываюсь понимать, что стряслось, что?
