Друзилла молчала. В глазах брата появился хорошо знакомый ей блеск.
— Ты принадлежишь мне, Друзилла? Мне одному?
Она улыбнулась.
— Ты ведь знаешь. Мы предназначены друг для друга богами, других мужчин для меня не существует.
Калигула резко притянул ее к себе, поднял тунику, она тихо застонала, почувствовав, как напрягся его фаллос.
Благодаря славе семьи Корнелиев к Сабину отнеслись с большим вниманием и уже в начале нового года сообщили о назначении трибуном. Служба его должна была начаться, как только в Азии освободится место трибуна, что ожидалось весной. Итак, Сабина считали теперь назначенным, но временно находящимся в отпуске трибуном.
Юноша пригласил Кассия Херею отпраздновать с ним состоявшееся назначение, которому, как считал сам Сабин, помогла его рекомендация.
— Я не солгал, когда говорил, что у тебя хорошая выучка. Ты ведь не раз выбивал у меня из рук меч.
Они сидели в винном погребке у моста Агриппы и смотрели на Тибр, чьи серо-коричневые воды пенились вокруг опор.
Сабин улыбнулся:
— Я по сей день теряюсь в догадках, было это моей заслугой или ты иногда, чтобы доставить мне удовольствие, не очень старался удержать меч.
— Разве в этом дело? Ты готов к солдатской жизни, а то, что сразу начинаешь трибуном, избавит тебя от необходимости выполнять не всегда разумные приказы командиров. Из-за этого даже у меня иногда пропадало желание быть легионером.
— Но у меня тоже будут начальники, например, проконсул Азии, легат моего легиона и старшие трибуны.
— Это ничто по сравнению с положением простого легионера, который подчиняется центуриону. Среди них встречаются иногда настоящие звери.
Сабин расхохотался.
— Ты должен это хорошо знать. Сам долго был центурионом…
— Но не зверем. Кроме того, все это уже позади.
Он поднял кубок.
— Выпьем за то, чего мы достигли.
Так друзья провели два часа, опустошив целый кувшин отличного фалернского.
— Это вино для особых случаев! — похвалил Сабин. — Но есть ведь повод поздравить и тебя, ты стал трибуном дворцовой охраны и теперь почти каждый день можешь видеть императора. Завидная должность.
Херея не поддержал радостного тона.
— Завидная? Как сказать. Ты находишь это завидным, когда император посылает тебя к приемному сыну с тем, чтобы ты сообщил ему, что он должен сам себя убить, иначе ему в этом помогут. Мне не пристало критиковать императорские приказы, но юноша показался мне совершенно безобидным.
— Ты имеешь в виду Тиберия Цезаря? Весь Рим говорит об этом, но многие считают произошедшее делом семейным, которое никого не касается.
— Да, можно посмотреть и так. Но я не считаю необычным, когда во время тяжелой болезни императора размышляют о его преемнике. Тиберий был, в конце концов, его приемным сыном. Если Макрон и обратился к нему с вопросом, согласен ли тот стать наследником, то это еще далеко не заговор.
— Не ломай себе голову, Херея. Собственные мысли и рассуждения делают тебе честь, но ты обязан подчиняться императору, и поэтому ответственность за все это несет только он.
— Ты прав, солдату не к лицу жалость. Император отвечает за все. Макрон и его жена Невия, Марк Селаний, его бывший тесть, несколько сенаторов, которые не были в восторге, когда Калигула стал преемником Тиберия, потом…
— Херея, Херея, — перебил Сабин, — к чему перечисления? Возможно, все эти люди действительно были заговорщиками, и лучше их казнить, чем доводить дело до гражданской войны.
— Я тоже говорю себе так, но просто одолевают мысли. Хотелось поделиться, а кроме тебя, больше не с кем. В армии такие вещи не обсуждают.
— И хорошо, что так. Тебе известны подробности самоубийства Марка Селания? Он ведь был далеким от политики человеком…
Херея покачал головой.
— Я знаю не больше, чем ты. Один пьяный центурион сказал, что Селаний был слишком богат. Император называл его золотой овцой, которую пришло время зарезать. Потом друзья заставили его замолчать. То, что ставят в вину Селанию, звучит по меньшей мере смешно. Он не пожелал сопровождать Калигулу, когда тот отправился за пеплом матери и брата, а море штормило.
Сабин, делавший в это время глоток вина, подавился и, громко кашляя, судорожно пытался вздохнуть. Херея постучал его по спине.
— Давай оставим эту тему. Народ обожествляет императора, и он заслуживает такую любовь. Калигула часто устраивает празднества, не ввел новых налогов, украшает Рим — это тоже что-то значит.
Херея согласно кивнул.
— Особенно когда сравниваешь его с Тиберием, этим скрягой. Деньги должны тратиться на людей. Я верю, что Калигула успокоится, когда избавится от всех своих настоящих и мнимых врагов. Во времена Октавиана было то же самое: уничтожив своих врагов, Август начал править спокойно и справедливо.
— Давай выпьем за это! — Сабин поднял свой кубок, и друзья выпили за здоровье императора Гая Юлия Августа Германика.
Римскому патрицию Кальпурнию Пизо исполнилось тридцать, когда он по настоянию отца принял решение жениться. Выбор его пал на Ливию Орестиллу, дальнюю родственницу. Она рано осиротела и принесла в брак как единственная наследница своих родителей богатое наследство. Но не только из-за этого Пизо хотел взять ее в жены. Она была достойной во всех отношениях партией.
Кальпурний Пизо считал своим долгом перед семьей отпраздновать пышную свадьбу, на которую он — в числе первых граждан города — пригласил и императора. Его дядю Пизо связывали с императором Тиберием дружеские отношения: в свое время он назначил его даже префектом Рима.
Калигула каждый день получал приглашения на всевозможные торжества, но лишь немногие из них почтил своим присутствием. Всегда выяснялось, что какие-то люди чего-то от него хотели.
— Как ты думаешь, Каллист, идти мне на свадьбу к Пизо?
Секретарь, как всегда, не дал однозначного совета.
— Я вижу множество причин отказаться и две причины принять приглашение. Во-первых, это очень благородная семья, а во-вторых, невеста Кальпурния весьма красива.
— Ах, Каллист, красивых женщин в Риме много, и почти все сочли бы за честь оказаться в моей постели. Я могу получить их всех, и это так скучно.
— Как минимум одна из них, император, тебе недоступна. Это Ливия Орестилла, потому что послезавтра она выходит замуж за Кальпурния Пизо.
Каллист говорил безразличным тоном, но он знал, как раздражался император, когда сталкивался с недосягаемым.
Калигула тут же оживился:
— Императору должно быть позволено все! Это божественное право возносит его высоко над всеми людьми, ты понимаешь это?
— Конечно, повелитель! Ты же знаешь, я делаю все, чтобы не докучать тебя земной суетой. Она для рабов, слуг, должностных лиц, секретарей и сенаторов. Император стоит выше всего этого!
Калигула рассмеялся.
— Твое счастье, что ты упомянул и сенаторов, в противном случае мне пришлось бы тебе об этом напомнить. А знаешь, почему я так высоко стою над людьми, почему даже консул или наставники в провинциях по сравнению со мной жалкие рабы? Я объясню. Пастухи, что пасут стада животных, сами не являются ни быками, ни козами, ни овцами — они люди, велением судьбы предназначенные для более высокой задачи. Я же веду за собой стадо поважнее, а именно род человеческий; значит, мое существо нельзя ставить рядом с людским высшим божественным предназначением.
— Ты объяснил словами то, что я… что все держат в мыслях.
Калигула милостиво кивнул.
— Хорошо, я буду присутствовать на свадьбе, но недолго.
И Каллист дал знать жениху, что тот может ожидать прибытия императора, но визит будет коротким.
Торжество было в разгаре, когда снаружи раздались звуки фанфар, и в окружении десяти преторианцев появились носилки императора.
Кальпурний Пизо проводил высокого гостя к его празднично украшенному месту, в то время как остальные приглашенные приветствовали императора восторженными возгласами. Калигула пребывал в дурном расположении духа, потому что Друзилла в последние дни несколько раз отказывала ему в своих ласках. Она, мол, плохо себя чувствует, он должен иметь терпение… Император считал все это отговорками и был раздражен. Теперь он с мрачным выражением лица полулежа устроился за столом, ничего не взял из предложенных блюд, но выпил один за другим несколько кубков вина. Глаза присутствующих были направлены на императора, все затихли в ожидании какого-нибудь пожелания Калигулы или другого высказывания.
— Покажи мне свою невесту, Кальпурний!
Жених взял за руку Орестиллу и подвел ее к Калигуле. Она же не видела никакой причины опускать перед императором глаза, дерзко посмотрела на него и даже осмелилась на улыбку.
Калигула, привыкший к согнутым спинам и опущенным взглядам, ответил на милую улыбку, и это случилось помимо его воли. Его раздражение прошло, и он стал внимательно рассматривать невесту. Она ему понравилась — даже очень понравилась.
