Последний состоял из затейливых клумб, газонов и цветущих кустарников и с террасы виднелся как на ладони, а потому княгиня Васса Семеновна могла довольно долго любоваться идущей парочкой.
Радостная, самодовольная улыбка играла на губах княгини. Судьба дочери устраивалась на ее глазах, согласно ее желанию. Тревоги об этой судьбе, уже с год как змеей вползшие в ее сердце, исчезли. Молодой князь, видимо, по уши влюбился в ее дочь, и предложение с его стороны было вопросом лишь очень близкого времени.
Между тем князь Сергей и княжна Людмила прошли цветник и повернули в одну из аллей парка. Они шли прямо к тому месту, где высился заветный павильон, верхняя часть которого была красиво освещена красноватым отблеском солнечных лучей.
– Вот видите, князь, я была права, говоря, что легенда о павильоне – не сказка, – заметила княжна.
– Признаюсь вам, что я сам то же думал. Я был почти убежден, что найду в нем этих несчастных.
– Зачем же вы открыли павильон? – удивилась княжна.
– Именно потому и открыл, что знал, что найду там…
– Я вас не понимаю.
– Однако отец Николай понял меня.
– Для того чтобы предать их земле?
– Да, это одна из причин, но не единственная, хотя для отца Николая она оказалась достаточной.
– Значит, есть и другая?.. Какая же? Это не секрет?
– Для вас – нет.
Они уже дошли до выхода на полянку, среди которой высился павильон. Княжна вдруг остановилась.
– Мне страшно.
– Чего вы боитесь?.. Посмотрите, как изменились и само место, и павильон.
– Это так-то так, но все-таки, – сказала княжна и взяла его под руку.
Князь повел ее, чувствуя, как дрожала ее рука.
Они вошли в павильон, внутренность которого уже не представляла ничего страшного, усадил княжну на скамейку и сел рядом.
– Так вы хотите знать другую причину того, что если мы хотя и не пьем чая сегодня в этом павильоне, то все-таки сидим в нем? Извольте, я скажу. Причина следующая: в те дни, когда над этим домом, над этим парком и надо мною должна заняться заря нового счастья, я не хотел, чтобы здесь оставался памятник семейного несчастья моего предка, которое он увековечил ужасным злодеянием…
Княжна Людмила не сразу поняла Сергея Сергеевича. Она некоторое время смотрела на него недоумевающе-вопросительно. Однако его взгляд, полный любви и восторженного благоговения, казалось, пояснил ей его туманную фразу, и она, вдруг покраснев, опустила глаза.
На лице князя тоже заиграл румянец. Он взял за руку Людмилу и произнес:
– Здесь, в этой недавней могиле заживо погребенных, которая является не обыкновенным памятником победы смерти, а скорее памятником победы любви, именно здесь, княжна, я хочу заговорить с вами об этом чувстве… Я люблю вас, люблю безумно, беззаветно!.. – и князь опустился на колени пред Людмилой.
Она сидела, низко опустив голову, и молчала.
– Княжна… Людмила… – с мольбою начал князь.
Людмила Васильевна протянула ему руки, но вдруг вскочила со скамейки.
– Не здесь, не здесь!
Князь торопливо встал, но Людмила уже успела выбежать из павильона и пошла по направлению одной из тенистых аллей парка. Князь догнал ее и пошел с нею рядом.
Некоторое время они шли молча.
– Княжна, простите, я… я обидел вас своим признанием?.. – начал Сергей Сергеевич.
Княжна обернула к нему свое лицо; на ее чудных глазах блестели слезы.
– Княжна, вы плачете, – сам со слезами в голосе начал Луговой. – Простите, я не знал, что это может обидеть вас.
– Не то, князь, не то, – дрожащим голосом произнесла Людмила и пошатнулась, так что, если бы князь не поддержал ее, она упала бы.
Он бережно довел ее до ближайшей скамейки и усадил.
– Что с вами, княжна, скажите… О чем вы плачете?
– Ни о чем… Мне там показалось вдруг так страшно…
– Так это не потому, что я позволил себе?.. – начал князь, обрадованный и ободренный.
– Нет, нет… Что же тут обидного, если я сама…
– Княжна, Людмила, дорогая! – схватил ее обе руки Луговой и стал покрывать их горячими поцелуями.
Княжна не отнимала рук. Она сидела, низко опустив голову, так что когда он поднял свою, чтобы посмотреть на нее, то их лица оказались так близко друг от друга, что невольно их губы встретились и слились в жарком поцелуе.
В этот самый момент где-то в глубине парка раздался резкий, неприятный смех. Влюбленные отскочили друг от друга и стали оба испуганно озираться.
– Это там, – чуть не в одно слово сказали они.
Им обоим показалось, что смех раздался в стороне старого павильона.
– Это сова, – сказал князь Сергей Сергеевич.
– Сова! – упавшим голосом повторила княжна. – Боже мой, как все это странно!
– Мы просто оба нервно настроены… Вот и вся причина… Успокойтесь, дорогая моя! – и князь, взяв руку Людмилы, поднес ее к своим губам. – Успокойтесь, я около вас и всегда буду на страже.
Он вспомнил свое ночное видение и вздрогнул, но тотчас же вернул себе самообладание.
– Что с тобою? – вырвалось у княжны Людмилы.
При этом первом сказанном невзначай сердечном «ты» князь забыл все видения, откинул все опасения за будущее, подвинулся к Людмиле и привлек ее к себе.
– Дорогая, милая, хорошая.
Она доверчиво положила свою головку на его плечо, точно позабыв за минуту щемившее ее сердце томительное предчувствие, недавний страх и этот вдруг раздавшийся адский хохот.
Он и она были счастливы настоящим. Для них не существовало ни прошедшего, ни будущего.
Княжна очнулась первая от охватившего их очарования.
– Что скажет мамаша?.. Мы так долго! – прошептала она.
– Завтра я буду в Зиновьеве, чтобы просить у княгини твоей руки, – сказал князь.
– Милый.
Луговой подал княжне руку, и они так дошли до конца аллеи, примыкавшей к цветнику.
При входе туда Людмила высвободила свою руку, и они пошли рядом.
– Что вы так долго? – пытливо смотря на дочь, деланно строгим тоном спросила княгиня, от зоркого глаза которой не ускользнуло пережитое молодой девушкой волнение.
– Мы обошли весь парк… – сказал князь, причем его голос дрогнул.
– А-а… – протянула княгиня. – Однако пора и восвояси. Прикажите подавать лошадей!
Лошади были тотчас поданы. Князь проводил княгиню и княжну до кареты.
– До свидания, – сказала княгиня.
– До скорого!.. – с ударением ответил князь, простившись с Людмилой взглядами, которые были красноречивее всяких слов.
Когда карета покатила по дороге в Зиновьево, княгиня спросила дочь:
– Не скажешь ли ты мне чего-либо, Люда?
– Он приедет завтра, мама, – чуть слышно ответила княжна.
– Вот как? Может быть, ты мне скажешь, зачем он приедет?
– Он будет просить моей руки.
– А сегодня просил у тебя? Это по-модному, по-петербургски, – с раздражением в голосе заметила княгиня.
– Мама, ты сердишься? – подняла голову княжна Людмила.
– А ты думаешь, шучу? У нас это не так водится; не для того я его с тобою иногда одну оставляла, чтобы он пред тобою амуры распускал. Надо было честь честью сперва ко мне бы обратиться; я попросила бы время подумать и переговорить с тобою, протянула бы денька два-три, а потом уж и дала бы согласие. А они – на-поди… столковались без матери. «Он завтра приедет просить моей руки». А я вот возьму да завтра не приму.
Княгиня серьезно рассердилась на такое нарушение князем освященных обычаев старины, но радость, что все же так или иначе цель достигнута, превозмогла ее, и Вассе Семеновне очень хотелось подробно расспросить дочь.
– Но ведь это случилось так нечаянно, – точно угадывая мысли матери, жалобно продолжала княжна.
Княгиня Васса Семеновна окончательно смягчилась.
– Ну его, Бог его простит! Шалый он, петербургский.
– Дорогая мамаша!
Княжна схватила руку матери и горячо поцеловала ее.
– Ну, расскажи, плутовка, как это так нечаянно случилось? – погладила княгиня опущенную головку дочери.
Людмила начала свой рассказ. Она подробно рассказала, как они пришли и сели в этот вновь открытый павильон.
– И ты не боялась?
– Да, потом, мама, мне сделалось вдруг страшно, – ответила княжна и передала матери форму, в которой Луговой начал ей признанье в любви в павильоне.
– Ну, не права ли я, что он – шалый, нашел место! – воскликнула княгиня Васса Семеновна.
– Но, мамочка, ведь я и ушла. А потом случилось страшное обстоятельство.
Княжна покраснела. Ей надо было передать предложение, признание князя и тот поцелуй, которым они обменялись, но княжна Людмила решила не говорить о последнем матери. Это было не страхом пред родительским гневом, а скорее инстинктивным желанием сохранить в неприкосновенной свежести впечатление первого поцелуя, данного ею любимому человеку.
– Что же случилось? – нетерпеливо спросила княгиня.
Княжна рассказала, что когда князь окончил признанье, то вдруг раздался резкий хохот.
