Но Иоав ответил ему:
– Не бывать тебе сегодня добрым вестником. В другой раз, но не сегодня: ведь сын королевский-то умер.
И сказал Иоав Чернявому:
– Ступай ты, доложи королю, что ты видел.
И поклонился Чернявый Иоаву, и побежал.
Опять сказал Ахимаац бен-Цадок Иоаву:
– Что бы ни случилось, я тоже побегу, как Чернявый.
И сказал Иоав:
– Зачем тебе бежать, сынок, ведь у тебя весть несчастливая.
– Как бы там ни было – побегу.
Тогда сказал ему Иоав:
– Что ж, беги.
И понёсся Ахимаац по Иорданской долине, и обогнал Чернявого.
– Ну, что ты видишь, Бен-Цви? – спросил меня Давид.
– Вроде, как с той стороны горы толкают по дну Ябока большую повозку. В ней, может, оружие, а может, бурдюки с водой.
– А вестовой? Не бежит ли кто с той стороны долины? Иоав должен был уже послать вестового. Чего же он тянет?
– Нет, Давид, вестового не вижу.
И тут стражник с крепостной стены увидел, что бежит человек, и закричал, извещая Давида.
И сказал Давид:
– Если это один, то – вестник.
А тот всё ближе, ближе. Тут увидел стражник ещё одного бегущего и закричал:
– Вот бежит ещё один человек!
Король сказал:
– Это – тоже вестник.
Стражник крикнул:
– Я вижу по бегу первого, что это – Ахимаац бен-Цадок.
Король сказал:
– Ну, это – человек добрый, и весть он нам принесёт добрую. Помните, как сообщил он из Города Давида, что принят совет Хушая Харки?
И вбежал Ахимаац, и закричал:
– Мир!
Потом поклонился королю до земли и сказал:
– Благословен Бог твой, предавший тебе тех людей, которые подняли руку на господина моего, короля.
Давид перебил:
– Благополучен ли отрок Авшалом?
И ответил Ахимаац:
– Видел я большое скопление народа перед тем, как Иоав послал меня и Чернявого к тебе сюда, но я не знаю в чём дело.
И сказал король:
– Встань в сторону и постой там.
Тот отошёл и встал. И вот прибегает Чернявый и говорит:
– Да примет добрую весть господин мой король: Господь судом своим избавил тебя сегодня от руки всех, кто восстал на тебя!
И спросил король Чернявого:
– Благополучен ли отрок Авшалом?
И ответил Чернявый:
– Пусть сделается то же, что с ним, со всеми врагами моего господина, со всеми восставшими на тебя!
И содрогнулся король, и, поднимаясь в комнату над воротами, заплакал. И когда шёл, так говорил он:
– Сын мой, Авшалом! Сын мой, сын мой Авшалом! О, если бы я умер вместо тебя! Авшалом, сын мой! Сын мой!»
Я уложил Давида и сидел рядом, смачивая водой его лицо. Скоро я услышал, как, кряхтя, поднимается по лестнице старый лекарь Овадья. Он появился с учениками, несущими бальзам и примочки, и не отходил от Давида, пока тот не пришёл в себя. Король взял лекаря за руку и проговорил: «Овадья, я живой, но я – такой старый!».
И обратилась радость спасения того дня в скорбь всего народа, ибо услышал народ в тот день, что скорбит король о сыне своём. Украдкой возвращались люди в тот день в город – так крадутся те, кто стыдится бегства своего с войны.
А король закрыл лицо своё. И взывал он громким голосом:
– Сын мой, Авшалом! Сын мой, сын мой Авшалом!
И было сообщено Иоаву: вот, король плачет и скорбит об Авшаломе.
***
Иоав, рыжий командующий, грязный, исцарапанный, раздетый до пояса сидел на корточках в углу палатки, куда перенесли Давида, оглушённый его криком: «Да зачем мне она, твоя победа!»
Иоав поднялся и обвёл взглядом палатку. Тут же из неё исчезли слуги, лекари – все. Остались король и его командующий. Иоав подтащил Давида к входу.
– Смотри!
Пронесли раненых, проскрипела повозка с убитыми, их руки свешивались до земли. Простонал солдат, задев перевязанным плечом другого солдата. Пробежали помощники лекаря: у кого-то из Героев неподалёку вытаскивали из ноги наконечник дротика. Осторожно, будто стесняясь победы, прошли воины из Гильада.
– Понял? – заговорил Иоав.– Если ты не перестанешь скулить, не устроишь сегодня же благодарственного жертвоприношения и награждения победителей, то ни один не останется при тебе в эту же ночь, и будет это для тебя хуже всех бед, какие постигали тебя от юности твоей доныне.
И, как уже не раз бывало, Давид внял его словам. Он вышел к бойцам и проделал всё, что положено, от похорон убитых до допроса пленных. Потом, сидя возле ворот Маханаима, король продиктовал послание к старейшинам Йеѓуды: «Все племена спешат отнять друг у друга честь перевезти своего короля через Иордан и сопровождать его при вступлении в Город Давида. Зачем же вам быть последними при возвращении короля в дом его?»
Точно такими же были послания другим племенам, и голос Давида становился всё твёрже. Стоящие рядом командиры, Авишай, Иоав и Итай, осторожно огляделись по сторонам: может, и впрямь собрались вокруг Давида старейшины двенадцати племён?
– Вот это да-а! – протянул восхищённо Итай.
И тут Иоав подумал, что знает, кто обучил короля иврим таким хитростям. Вспомнилось лицо Маахи, её голос, просивший его, Иоава, пойти к Давиду за прощением для её сына. В один миг он понял, кто должен заплатить за то, что случилось в лесу Эфраима.
Не сказав ни слова, Иоав вышел, свистнул вестового и передал с ним приказ маленькому отряду, не участвовавшему в сражении, немедленно скакать в Город Давида и не возвращаться без королевы Маахи.
Ворвавшись в дом, где жила Мааха, солдаты никого там не нашли, но рыбыня-египтянка показала им, в какую сторону бежала хозяйка вместе с дочерью, несчастной Тамар. Отряд понёсся в Гешур. В пути они узнали, что Мааха там не появлялась, а проследовала дальше на север, к горе Хермон. Погоня переменила в одном из селений мулов и устремилась по следам королевы.
Что стало потом, неизвестно. Одни говорили, будто в ту ночь на севере началось извержение вулкана, другие – что на Хермоне случился обильный снегопад и были оползни. Как бы то ни было, Иоав так и не дождался возвращения погони.
О королеве Маахе никто больше не слышал. Следов её не сохранилось в Кнаане.
***
Солдаты из разбитой в лесном сражении армии Авшалома возвращались домой. Их встречали плачем, расспрашивали о земляках, сидели «шиву» – траур по тем, кто остался навсегда в земле за Иорданом. Потом старейшины северных племён собрались, чтобы решить, что делать дальше. Все были уверены, что Давид не простит им измены.
– Скоро здесь появится Иоав бен-Цруя, и полетят головы, – говорили старейшины.
Но усиливались и другие голоса: «Король избавил нас от врагов наших».
Споры в селениях севера, называвшихся общим именем «Израиль», заканчивались одинаково: народ приходил к своим старейшинам и говорил: «Авшалом умер на войне. Отчего же вы медлите с возвращением короля?».
И вот одни за другими посланцы северных племён направились к Иордану, чтобы первыми встретить возвращающегося Давида. Узнав об этом, король послал сказать Цадоку и Эвьятару, коэнам: «Поговорите со старейшинами Йеѓуды. И Амасе скажите: «Ведь ты – кость моя и плоть моя. Пусть сделает мне Бог любое зло, если не станешь ты при мне командующим вместо Иоава во все дни».
И склонил он к себе сердца всех мужей Йеѓуды, как одного человека.
– Ну?! – выкрикнул Иоав бен-Цруя, врываясь в палатку пророка Натана. – Может, ты и про меня сочинишь «Овечку бедняка»?
В Гильгале на берегу Иордана готовились к торжественной встрече короля, возвращавшегося в Город Давида. Неподалёку от жертвенника собрались посланцы северных племён и отдельно от них – племени Йеѓуды. Все были со своими старейшинами и коэнами. Отношения между иудеями и северянами ухудшались по мере приближения короля. Северяне кричали: «Предатели! Это вы нас втянули в свой бунт!», на что иудеи, ухмыляясь, отвечали: «Король-то наш. Он и простит нас».
Оставалось только надеяться, что общее жертвоприношение примирит иврим.
За королём Давидом послали большой плот, покрытый белоснежными шкурами, и с берега на берег протянули толстые верёвки. Посреди плота поставили деревянное, инкрустированное слоновой костью кресло египетской работы, а рядом закрепили привезённый из Города Давида королевский штандарт с вышитой золотыми нитями по алому фону львиной головой.
