Она аккуратно отмеряла сушеные травы и растирала их пестиком в мелкий порошок, выбирая жесткие корешки. Затем подливала настойку гамамелиса, от которого слезятся глаза и щекочет в носу. Затем быстро затыкала флакон с гамамелисом пробкой, как показывала Катерина, чтобы настойка не выветрилась. Дот расстелила на столе квадрат ткани, сложила пополам, выложила на него смесь и тщательно завязала концы, а затем опустила припарку в деревянную миску. Убрав все на место, она снова протиснулась мимо бочек, вытирая и стряхивая белые полосы пыли с рукава. Она пробралась по лабиринту коридоров, отсчитывая двери, чтобы не заблудиться.
Катерина на половине короля. Генрих Восьмой сидел у окна. Дот так и не привыкла к его виду. Он сидел, широко расставив ноги; торчит гульфик, такой огромный, что Дот захихикала бы, не помни она, кому принадлежит эта деталь гардероба. Катерина устроилась на табурете и смотрела на него снизу вверх; примерно так же смотрит на Дот Крепыш, и она ни в чем не может ему отказать. Король привез Катерине в подарок самца белой мартышки. У зверька странное старческое личико с карими стеклянными глазами и торчащие розовые остроконечные ушки. Но самое странное – его ручки, одновременно похожи и не похожи на человеческие. Зверек висит на гардине и тихо цокает языком; он издает звуки, похожие на птичьи. Королева назвала обезьянку Франсуа, что, по ее словам, очень позабавило короля: похоже, она назвала его в честь побежденного короля Франции.
Король как будто еще больше постарел и обрюзг; лицо у него одутловатое и круглое, как полная луна. Глядя на его сутулые плечи и слушая его злобные речи об императоре, и не подумаешь, что в Булони была одержана великая победа. Насколько поняла Дот, император предал короля, и ему не удалось заключить выгодный мирный договор.
Катерина напомнила Генриху о победе при Булони, сравнила ее с победой, одержанной при Азенкуре. Битва состоялась сто лет назад, но о ней до сих пор помнят, словно дело было вчера.
После слов Катерины король, похоже, немного ожил. Он назвал ее «моя дорогая», «любимая», «милая Кит», «единственная настоящая любовь». Королева, напротив, сжималась. Хотя внешне она была невозмутима, Дот понимала, что ей нехорошо. Рядом с королем она кажется особенно хрупкой и усталой.
– Дот, пожалуйста, помоги мне поставить его величеству припарку, – сказала она. – Принеси табурет; его величество положит на него ногу.
Она начала развязывать тесемки панталон; смущенная Дот отвернулась и нашла подушку, чтобы устроить королевскую ногу поудобнее. Она невольно представляла, как раздевает Уильяма. У короля и королевы все совершенно по-другому. О какой страсти может идти речь? Король с трудом приподнялся, и Катерина ловко стащила с него панталоны. Он со стоном повалился назад, на сиденье, прикрылся полами халата и задрал ногу на табурет. При этом он не удостоил Дот ни единым взглядом, как будто ее вовсе нет, чему она, откровенно говоря, была рада.
– Милая моя, – обращается король к Катерине, – можно поручить это кому-нибудь из слуг.
– Но я твоя жена, Гарри, и мне доставляет радость лечить тебя.
Он удовлетворенно проворчал что-то в ответ, когда Катерина склонилась над его ногой и стала снимать повязку, он хлопнул ее по спине. Издали казалось, что рана затянулась, но, опустившись на колени, чтобы забрать груду грязных бинтов, Дот видит, что рана кишит червями, как кусок тухлого мяса. Она ахнула, боясь, что сейчас ее вывернет наизнанку. Обезьянка громко закричала, раскачиваясь на гардине, потом спрыгнула вниз, подбежала к королю, посмотрела на его рану и завизжала. Вбежал паж и поймал зверька, ему пришлось попотеть, потому что Франсуа не давался. Паж бегал, приседал, подпрыгивал, ударился головой… Его величество громко расхохотался и крикнул:
– Видишь, Робин, эта обезьянка тебя победила!
Робин покраснел и разозлился, но в конце концов ему удалось схватить отчаянно вопящего Франсуа за хвост и вынести из комнаты. Дот все время косилась на отвратительную рану на ноге короля.
– По-моему, черви помогли, и рана совершенно очистилась, – сказала Катерина. – Дот, передай мне, пожалуйста, пустую миску.
Дот не ответила. Ее парализовало от омерзения. Она как завороженная смотрела на шевелящуюся белую массу…
– Дот! – повторила Катерина. Поняв, в чем дело, она нагнулась и взяла миску сама. – Нарви муслина для бинтов.
Муслин лежал в дальнем углу, на столике; Дот была уверена, что королева поручила ей такое задание нарочно. Она с облегчением отошла от короля, изредка косясь на королеву. Катерина осторожно извлекала червей из раны и складывала в миску. Как ей не противно? Даже не поморщится! Откуда только у нее силы берутся? Зато король кривился от боли, ерзал на месте.
– Кто предложил обработать рану личинками – доктор Баттс? – спросила Катерина.
– Да, – ответил король.
– В самом деле удачная мысль. Смотри, Гарри, как хорошо все затянулось! Я еще ни разу не видела, как действуют личинки, хотя много слышала об этом методе. – Оба рассматривали червей с таким видом, как будто перед ними французское серебро. – Чудны дела твои, Господи, – продолжала Катерина, взяла припарку, осмотрела ее, поднесла к носу, понюхала. – Дот, ты хорошо все сделала, – сказала она, мягко прикладывая припарку к ране. На душе у Дот потеплело от похвалы королевы.
Король молча наблюдал за женой, склонив голову набок; на его лице выражение нежности.
– Робин, будь добр, вынеси грязь, – продолжала Катерина, кивая головой в сторону миски с личинками и грязными бинтами.
Робин молча вышел. Дот сжалась: выносить грязь – ее работа; королева ее просто пожалела.
После ухода пажа глаза у Катерины затуманились, что на нее совсем не похоже.
– Гарри, может быть, послать за музыкантами? – предложила она. – Надеюсь, они поднимут тебе настроение.
– Мы слишком злимся на этого злодея императора, чтобы развлекаться, – проворчал он.
– Ах, Гарри! – Она погладила его жирное лицо. – Императору не следовало доверять. Его слова ничего не значат.
– Но он был моим союзником! А сам у меня за спиной подписал договор с Францией. – Король дулся, как обиженный мальчишка. – Мы с ним собирались завоевать Францию вместе. Я был бы покрыт славой, Кит. Меня помнили бы, как Генриха Пятого.
– Гарри, как по-твоему, что ты можешь сделать, чтобы поставить императора на место?
– Можно заключить союз с кем угодно. Но с кем? – задумчиво ответил он.
– Кто еще у нас остался? – спрашивает Катерина. – Теперь Франция в союзе с императором, и папа у них в кармане, значит, остается… – Она умолкла, ожидая, что король сам закончит фразу, но он глубоко задумался и молчал. – Может быть, имеет смысл обратить взоры на восток?
– Турция? Дьявольская мысль, – отрезал он, ставя ее на место.
Но ее не так легко сбить с курса:
– Нет, не так далеко, как Турция!
– Немецкие князья! – выпалил король. – Можно заключить союз с Голштинией и Гессеном. У них большая армия. И у Дании тоже. Все они лютеране… Ха! Хотел бы я посмотреть на физиономию императора!
– Да, – улыбнулась Катерина, словно учительница, которая наконец добилась верного ответа от своего ученика.
– Упрочить союз можно кем-нибудь из дочерей.
– Но Елизавета еще очень молода, – возразила Катерина. Кулак ее снова сжался, как тугая молодая почка, которая лопнет, если сдавить слишком сильно. Такого Дот не видела несколько месяцев. – А Мария – католичка…
– Вздор! – засмеялся король. – Марию необходимо срочно выдать замуж, иначе она останется старой девой. Если ей суждено выйти за лютеранина, быть посему! – Он гладил шею Катерины, поднял ее лицо и добавил: – Кит, ты чудо. Никто из моих советников не подавал мне такой ценной мысли.
– Нет, Гарри, мысль была твоя.
Король ненадолго задумался и ответил:
– Да, любимая. На самом деле все так и было, как ты говоришь.
Дот дивилась уму Катерины и, хотя она совершенно не разбиралась в политике, догадалась, что сейчас произошло, и смеялась про себя. Катерина внушила королю нужные мысли, а он этого не заметил!
– Гарри, – заговорила Катерина, – я хочу просить твоего позволения написать книгу.
– Книгу? – грубо загоготал король. – О чем? О домоводстве? О цветах?
– Я хочу составить сборник молитв и размышлений.
– Кит, вера – опасная территория.
– Гарри, я не стану касаться противоречий.
– Надеюсь, что не станешь. – Король схватил Катерину за руку и выкрутил ее. Дот видела, как больно Катерине, но ее лицо по-прежнему было невозмутимо. В комнату тихо вернулся паж. – А, Робин! – грохочет король. – Неси-ка обезьянку назад. Зверек куда занимательнее, чем королевский шут.
Гринвичский дворец, Кент, март 1545 г.
Мег лежала в постели, корчась от кашля. Последнее время ей становилось все хуже и хуже. Дот надеялась, что, когда погода наладится, Мег выздоровеет, но нарциссы уже в цвету и стоят в парке Гринвича стройными рядами, точно солдаты на параде, а Мег вянет, как осенний лист. Дот расшнуровала Мег лиф платья и стала втирать ей в грудь целебную мазь. Мег била крупная дрожь. Ее носовой платок упал на пол. Дот нагнулась, чтобы поднять его, и увидела: в белых складках как будто расцвел красный цветок. Она содрогнулась от ужаса.
