сжатые кулаки, хмуро, ни к кому не обращаясь, проговорил:
— Ну что, пусть Иван в каталажке сидит?..
Мужики загудели, но высказаться первым никто не торопился.
— Всем лесу не хватат, все тайком рубим, — осторожно подал голос рыжий Аверкий Бодунов.
— Вы-то что! — тоненько протянул Митька Штукин. — Я вот в соседней волости был, так тамошние мужики цельными селами в борах кабинетских промышляют. Да не тайком, а в открытую. Объездчики их пуще, чем огня боятся.
Сидор Мышков, добродушный увалень лет сорока, почесал затылок:
— Энто совсем другое дело, ежели всем миром… А мы ведь, всяк по себе…
— Будем по своим подворьям прятаться, всех пересажают, — сказал Кунгуров. — Рабочие да студентики воюют, не боятся, а мы сидим, как бирюки. Кого опасаемся-то? У нас властей-то: пристав с урядником да кабинетские чиновники. Неужто и дале терпеть будем?
— Айда, мужики, Ивана освобождать! — резанув воздух единственной рукой, крикнул Жданов.
Кто-то вскочил, шумно засобирался. Только вислоносый Гошка Фатеев покачал кудлатой головой, негромко, но так, чтобы расслышали, сказал:
— Ага… А ежели он и впрямь Татаркина ухайдакал? Тады как?..
— Никак! — отрезал Вихров и криво ухмыльнулся в густую бороду: — Пущай не чипляется! Жисти от энтих полесовщиков нету. Ты забыл, как Татаркин тебе бока намял, када в прошлом годе с сухостоиной спымал?
Фатеев снова покачал годовой:
— Было дело. Дык не убивать же полесовщиков за энто.
— Заладил! — оборвал его Жданов. — Вечно со своими страхами! Как тебе только медаль за Порт-Артур повесили? Ясно же, что Николке конец, раз манихвест появился! А раз свобода и права, значица, земля и лес всему миру принадлежат, а не Кабинету. Сами будем распоряжаться! И нечего объездчикам свой нос совать, куда не следоват!
Кунгуров подхватил:
— Все верно, Павел, говоришь, Только надо всем мужикам на сход собраться и приговор об энтом написать. И еще нужно всем миром отказаться от уплаты податей. У самих избы валятся и дети голодные. За войну-то все соки повысосали! Чего нам на других спину гнуть?
— Ну, ежели приговор будет, — с сомнением проговорил Гошка Фатеев, задумчиво потирая кончик носа, — тады другое дело…
— Э-э! Буду я ждать, пока вы бумаги калякаете, — махнул рукой рыжий Аверкий. — Надоть успевать! Рубить лес, кому сколько на нужды требуется!
— Ага, мы в лес, а там Ярцев с берданкой, — сказал Фатеев.
Вихров снова криво ухмыльнулся в бороду:
— Полесовщиков, коли соваться будут, сократить!
Кунгуров направился к двери:
— Хватит разговоры разводить! Пошли Ивана выручать!
Мужики, переворачивая лавки, гурьбой вывалили на улицу. Митька Штукин заметался на крыльце, схватил Андрея за рукав:
— Слышь, можа, мне тута остаться? Обещали ж Тихону постеречь. Не по-людски получается.
— Оставайся, — улыбнулся Кунгуров.
— Дык… Без меня-то управитесь? — озабоченно осведомился Митька.
Андрей рассмеялся:
— Постараемся! Вечером к нам приходи, мать без тебя скучает. Да и братишки.
Митька расчувствовался и прослезился. Андрей бросился догонять мужиков.
6
После стычки с Балахоновым, отправив его в каталажку и решив, что виновник всех бед пойман, Саломатов отправился домой. Радости никакой он не испытывал. Рассматривая в зеркале распухшую губу, матерился, загнав всех домочадцев в кухню.
— Ну, гадюка! Допрыгаешься ты у меня!
Ругань его прервал кабатчик.
— Федор Донатыч, — от порога боязливо выкрикнул он. — Чего-то там мужики шебушатся!
— Мне-то что?
— Да вот, — замялся кабатчик, — кажись, хотят Ваньку Балахонова высвобождать.
— Как это?
Лобанов торопливо пересказал услышанное в кабаке.
— Ты смотри, что удумали! — выругался Саломатов, перепоясываясь портупеей. — Вот жисть пошла! У меня на всех каталажки не хватит.
Спустились с крыльца вместе, но на улице Лобанов, крестясь, бросился в переулок:
— У меня, Федор Донатыч, заведение без присмотра оставлено.
Урядник только сплюнул.
Проверив запоры на дверях холодной, он пожал плечами и вышел на крыльцо. Как это «освобождать Ваньку»? Это ж все одно, что против царя пойти!
Увидев вдали мужиков, он вдруг осознал: а ведь и впрямь мужики сейчас злые, на все способные. Окликнул проходившего мимо учителя:
— Господин Симантовский?
Учитель, пошатавшись, остановился, уперся замутненным взглядом в урядника. Саломатов чертыхнулся про себя, но повторил как можно любезнее:
— Господин Симантовский, добегите до пристава, передайте, что тут беспорядки намечаются.
Симантовский икнул:
— Беспорядки?.. Нет… Политикой я не занимаюсь…
— Пьянь! — выругался урядник.
И встретил подошедших близко мужиков казенным, с хрипотцой, голосом:
— А ну, остановись! Куда прете?
Мужики молча полукольцом окружили крыльцо. Это их молчание больше всего напутало Саломатова. Выдернув револьвер из кобуры, он выкрикнул:
— Не подходи! Стрелять буду!
— Ишь ты, напугал, — усмехнулся Андрей Кунгуров. — Ты пораскинь мозгами, Федор Донатович, что делаешь? Ведь невинную душу сунул в холодную.
— Отойдь, говорю!
Кунгуров, уже без усмешки, добавил:
— Выпускай Балахонова — и разойдемся по-хорошему…
— Ваньку выпустить? — совсем озлился Саломатов и сунул дулю под нос Кунгурову: — А это видел? — И уткнул ему в грудь револьвер: — А ну отходи!
Стоявший в стороне Павел Жданов, увидев наведенный на Кунгурова револьвер, с невероятной для однорукого ловкостью выхватил из изгороди кол и с силой махнул им по руке урядника.
Саломатов вскрикнул от неожиданности и боли, схватился за руку. Револьвер полетел в снег. Гошка Фатеев тут же сунул его ногой в снег подальше от греха.
Мужики бросились на урядника. Повалили. Саломатов не сопротивлялся, только прикрыл голову руками и издавал глухие стоны вперемежку с ругательствами.
— Ключи заберите!
— Да вот они! — крикнул Аверкий Бодунов. — Гоните урядника в шею!
Охая и негромко матерясь, Саломатов поднялся. Изумленно глянув на мужиков, он бросился бежать вверх по улице к дому станового пристава. Кто-то ухарски свистнул ему вслед.
Иван Балахонов, уже не чаявший оказаться на воле, оторопело смотрел на своих спасителей. Его трясло от холода. Он повторял только одно:
— Ну, мужики, спасибо…
Сидор Мышков, стянув полушубок, накинул его на плечи Балахонова:
— Вот ведь змей! Засадил человека в энтот ледник в одной рубахе!
Клацая зубами от холода и волнения, Балахонов пошутил:
— Так ведь холодная, она и есть холодная. Как иначе?
Мужики, взвинченные всем произошедшим, с радостью ухватились за шутку. Подталкивая друг друга локтями, хлопая по спинам, разразились дурацким и громким хохотом.
Кто-то предложил:
— Айда обратно к Лобанову!
Громко переговариваясь, продолжая хохотать над шуткой Ивана Балахонова, плотной толпой двинулись к кабаку.
Возле кабака топтался Митька Штукин. Глядя на его недоуменную физиономию, развеселились еще больше.
— Че энто ты такой скукоженный?
— Да Тихон
