Он сам едва успел укрыться за городскими воротами и бросился искать Клеопатру, считая, что это она договорилась о сдаче войска.
Клеопатра, которой в первые же минуты донесли о происходящем перед городской стеной, бросилась в свою гробницу. Прекрасно понимая, что Марк Антоний город не удержит, она решила отравить себя, заодно уничтожив свои личные сокровища. Сокровища Птолемеев надежно спрятаны у жрецов, а свои она сожжет, чтобы Октавиан не получил ничего! С собой царица забрала верных Хармиону и Ираду. Близнецы и маленький Птолемей спрятаны в храме, ни их, ни сокровищницу Птолемеев Октавиан не получит.
Клеопатру беспокоило только одно: она так и не получила известия о том, что Цезарион уплыл из Береники. Если бы принесли эту весть, умирать можно спокойно.
Они закрыли огромные двери, опустили тяжелые засовы. Теперь попасть внутрь можно было только через два окна. Клеопатра приказала служанкам готовить погребальный костер. Вдруг снаружи послышались крики, призывающие явно ее. Выглянув наружу, царица обомлела. К гробнице принесли окровавленного Марка Антония, который пытался покончить жизнь самоубийством, но сделал это столь неудачно, что нанес себе страшные раны и умирал теперь в жутких мучениях.
Ни оставить Марка снаружи на растерзание солдатам Октавиана, ни открыть двери, чтобы впустить его внутрь, Клеопатра не могла, поднять огромные засовы женщинам не по силам. Оставалось одно – попытаться втащить Марка Антония в гробницу при помощи веревок. Большого тяжелого Марка и не раненного поднять было бы трудно, а уж беспомощного вообще едва ли возможно, но они справились.
Марк Антоний умирал на кровати своей возлюбленной, Клеопатра, рыдая, гладила его слипшиеся от крови волосы, умоляя о прощении за все, чем причинила ему боль.
Суетясь вокруг умирающего в страшных муках мужчины, три женщины совершенно забыли об открытом окне, поэтому, когда Прокулей сумел подняться к нему по приставной лестнице и проникнуть в комнату, Клеопатра, только что закрывшая глаза мужу, вся перепачканная его кровью, не успела вонзить выхваченный кинжал себе в грудь.
Клеопатра попала в плен, а вместе с ней и ее верные служанки Хармиона и Ирада. Царица ничего не знала о детях, но даже боялась спрашивать, чтобы их не стали разыскивать. Она не боялась за младших, доверяя жрецам, но так и не было вестей о Цезарионе. Эта неизвестность тяготила больше всего.
Клеопатре позволили похоронить Марка Антония с честью. Она отдала все положенные почести тому, кого считала своим мужем. Чтобы у царицы не появилось мысли последовать за Марком Антонием, Октавиан велел передать ей, что если она попытается убить себя, то ее детей найдут и убьют тоже. В то, что Октавиан способен сделать это, Клеопатра поверила сразу, потому что ей сообщили о казни сына Антония Антилла. Октавиан буквально мимоходом приказал отрубить мальчику голову.
Царица решила выполнить все обряды для похорон Марка Антония, а потом просто извести себя, отказавшись есть. Это же не самоубийство? Если честно, то она тянула время, все еще надеясь на вести из Береники.
Клеопатра, и без того измученная, теперь стала похожа на свою тень. Она не только не ела, но и перестала пить. А известий о Цезарионе все не было…
Она вытерпит, она все вытерпит, только чтобы протянуть время, дать возможность Цезариону уплыть. Пусть он не придет на помощь матери, это не в его силах, но хотя бы спасется сам. Как только об этом станет известно, можно будет прекратить постыдно изображать перед ненавистным Октавианом растерянную женщину. Но только после получения доброй вести.
Временами ее охватывала паника: вдруг с гонцом что-то случится и тот не сможет добраться до Александрии? О том, что что-то случится с самим Цезарионом, Клеопатра просто не думала. Иногда приходила мысль, что сына лучше бы перепоручить заботам жрецов, но Пшерени-Птаха уже не было на этой земле, а другого такого Клеопатра не знала. Вокруг слишком много предателей, жрецам тоже не всегда можно доверять. Нет, нет, чем дальше от Александрии, тем лучше.
В комнату к едва живой царице пришел Прокулей, сумевший перехватить кинжал в ее руке.
– Зачем ты удержал мою руку?
– Ты поступаешь нечестно, не позволяя Октавиану проявить свое милосердие. Посмотри, жители Александрии довольны новым правителем.
Клеопатру меньше всего интересовало, чем довольны, а чем недовольны жители Александрии, приветствовавшие римлянина восторженными криками. Ее интересовали только дети. Где они, что с ними? А еще Цезарион.
– Почему ты не ешь?
– Я не хочу жить.
– Клеопатра, посмотри, – Прокулей позвал царицу к окну. Она покачала головой в знак отказа вставать с постели. Тогда римлянин позвал Ираду. Та подчинилась, подошла и вскрикнула, увидев что-то за окном.
– Что?
– Там… там… Божественная, там Александр, Клеопатра и Птолемей!
Клеопатра метнулась к окну. По дорожке сада действительно вели ее детей, которые должны быть скрыты жрецами в храме! Ее малыши в руках у Октавиана?!
– Я хочу видеть Октавиана!
– Давно бы так, – согласился Прокулей.
– Божественная, тебя надо привести в порядок.
– Нет, Хармиона, я буду, как есть. Вид несчастной матери может тронуть сердце римлянина.
Октавиан с интересом смотрел на ту, с которой столько лет вынужден был бороться. Даже сейчас в этой измученной бедами, страхом, неизвестностью женщине чувствовалось что-то такое, что заставило консула приветствовать ее как царицу. Но Клеопатре было все равно.
– Где мои дети? Что с ними будет?
– Ты говоришь о младших? Мы нашли их. Вернее, искать не пришлось, жрецы сами привели. Знаешь, жрецы тоже любят жизнь. К тому же нашим солдатам не слишком страшны ваши боги…
– Ты можешь забрать все сокровища Птолемеев, оставь жизнь детям.
Октавиан прищурил глаза, вот ее слабое место, она, как любая наседка, больше всего боится за детей. Консулу больше всего хотелось провести надменную царицу за своей колесницей в цепях по Риму, а только потом казнить. А чтобы она не лишила себя жизни сама, он был готов обещать сохранить жизнь трем отпрыскам ее и Антония.
– Я не собирался убивать твоих детей, я не варвар.
– А Антилла?
Октавиан поморщился, видно, царице рассказали о казни мальчика. Но к чему ему ребенок Антония? Этот звереныш вырос и стал бы мстить за отца. К чему лишние неприятности? Он и этих детей не собирался оставлять в живых или хотя бы на свободе. Пройдут вместе с матерью в цепях, а потом будут проданы на рынке. Это тоже стоит удовольствия – увидеть, как на шейки детей Антония надевают ошейники рабов!
– Тебя не интересует судьба твоего старшего сына?
– Кого?
По тому, как мгновенно побелело лицо Клеопатры, он понял, что она ничего не знает ни о сгоревших кораблях, ни о предательстве Родона.
– Куда ты отправила своего цезареныша? В Беренику? А зачем? Кораблей там все равно нет, их по просьбе Ирода, вернее, за его деньги, сожгли бедуины.
Клеопатра пыталась что-то сказать и не могла. Октавиан с насмешкой наблюдал за мучениями матери. Наконец, ей удалось выдавить хриплым голосом:
– А Цезарион?
– Его сегодня казнили. Два наследника Цезаря – это слишком много.
– Не-ет…
Октавиан уже встал и направился к двери. Его голос был жесток:
– Если не хочешь, чтобы это же случилось с остальными, не будешь делать глупости. Ты мне нужна живой!
Она безмолвно плакала, глядя ему вслед. Цезариона казнили, ее мальчика… Ирод подкупил бедуинов, а Родон предал своего воспитанника…
Но самое страшное – в руках у Октавиана и малыши тоже! Четверо детей, и все погибнут из-за нее… Материнский стон разнесся по дворцу, заставив оглянуться многих, в том числе и Октавиана.
Точно раненая тигрица, подумал консул. Хорошо, что в жизни есть предатели вроде Ирода или того сморщенного раба, убиравшегося в храме, который пальчиком поманил центуриона и шепотом рассказал, что дети царицы в подземелье этого храма, но по утрам на рассвете их выводят подышать воздухом.
Жрецы сопротивлялись, пожалуй, в самом подземелье с ними справиться не смогли бы. Пришлось перебить всех, зато дети живы, и это хороший предмет торга с царицей. Октавиан побаивался слишком жестоко обходиться с ней и детьми здесь, в Александрии, мало ли какие силы еще прячутся в подземельях? Здесь он будет вежлив и обходителен, все изменится на корабле, там змея и змееныши будут немедленно закованы в цепи.
Клеопатра действительно металась, как раненая тигрица весь день. Она не верила Октавиану, то есть не верила, что он, убив Антилла, оставит в живых ее малышей. Они тоже дети Марка Антония, к чему жалеть? Нет, и сама царица, и ее дети нужны, только чтобы провести в цепях за колесницей. Плачь, умоляй, ползай в ногах, кричи, проклинай – ничто не спасет теперь.
И Цезарион казнен… Новый стон потряс дворец… Цезарион, ее надежда, нет, не на спасение, а на продолжение династии, сын Цезаря… А убит по приказу приемного сына того же Цезаря. Ах, Цезарь, Цезарь, что же ты наделал!
