– Ой, да, – задумчиво сказала мать. – Ну, может, пока она беременная ходит, рожает, что-то к лучшему изменится? – Голос надежды в ней звучал слабо. Уже скоро весна, только обстановка на фронте всё хуже – фашисты так и бьют на юге, а наши отступают. Всё как тогда, в 1941-м. Только там германцы в Москву уперлись, да разбились, как волна об скалу. А здесь, на юге, куда ударят? Неужели правда до Волги дойдут?
– Ладно, Валечка, – устало сказала мать. – Посмотрим, что там дальше будет. Может, ты и права, остепенится наша егоза.
– Ни за что! – Вдруг послышался веселый голос Лёли. Женщины на столом вздрогнули от неожиданности. Думали, что младшая спит без задних ног, вернувшись после своих курсов, а она, оказывается, уже проснулась.
– Ты чего подслушиваешь? – строго спросила Валя.
– Я? Да вот ещё! – отмахнулась Лёля, зевнула и сладко потянулась своим худеньким телом, словно кошечка. Но никого не обманет эта ласковость. Все знают: зубки и коготки у этой маленькой животины остренькие. – Только и слышала, что вы думаете, будто я остепенюсь. С чего бы?
– У тебя, Лёля, всё серьезно с Артёмом, да? – спросила мать, пристально глядя дочери в глаза. Та вспыхнула, но взор опустила.
– А ты… а вы откуда знаете?
– Женская интуиция, – усмехнулась Валя. – Мы тут обе, – она кивнула на мать, – с жизненным опытом, умеем отличать девочку от женщины.
Лёля залилась пунцовой краской. Это было видно даже при свете «летучей мыши», которая ярко горела на столе, распространяя вокруг себя тяжелый керосиновый дух. И пока девушка молчала, смутившись, старшая сестра достала чашку с полки над раковиной, поставила и налила чай.
– Садись уже, стеснительная особа.
– Никакая я не стеснительная, – буркнула Лёля. Но приглашение приняла. Уселась и хлебнула горячей жидкости. – Ой… язык обожгла.
– Ничего, до свадьбы заживет! – Весело заметила Валя.
– Какой ещё свадьбы?! – Воззрилась на неё гневно Лёля.
– Той самой, которая обязательно должна быть, если мужчина, сделавший тебя женщиной, не подлец, – заявила старшая сестра.
– Правда, Лёлечка, – подключилась мать. – Если у вас там так всё… по-взрослому, значит, надо бы и о будущем подумать.
– Мы уже подумали, – сказала дочь. – Мы оба пойдем на фронт. Я – санинструктором, Артём – доктором. Я – раньше, а он – в следующем году, когда окончит училище! – И принялась настырно пить чай, обжигаясь дальше и делая вид, что ничего не происходит. Даже сухарик в рот засунула и принялась грызть.
– Лёля, может, тебе все-таки вернуться в училище? Ну что такое санинструктор? Перевязки, бинты. А медсестра – она гораздо больше умеет. У неё… Валя, хоть ты подскажи, – обратилась Маняша к старшей дочери.
– Точно, Лёлька! Станешь медсестрой, настоящей, опытной – куда больше пользы принесешь! И ещё замуж выйдешь.
Вот зря она это сказала. Младшая заскрипела зубами и проговорила, едва разжимая плотно сжатые губы:
– Я уже сказала. Пойду на фронт. Никаких «замуж». Я так решила. Ясно? – Она сверкающими глазами обвела мать и сестру. – И чтобы я больше этих разговоров не слышала. Моё решение твёрдо! – Она даже ладошкой шлепнула по столу. Подышала гневно, после опять принялась за чай.
– Ладно-ладно, – примирительно сказала мать. – Раз ты упрямая такая, вся в отца, – она протяжено вздохнула. – Будь по-твоему.
– Точно. Погибнешь на поле боя, домой не приходи, – пошутила Валя. Мать выразительно посмотрела на неё. Не к месту шутка. Та опустила голову. Согласна.
Глава 46
Ориентироваться в сгущающей темноте мне помогли луна и звёзды. Они заливали пространство вокруг довольно ярким светом, так что дорогу я не потерял, хотя в начале пути немного нервничал. Не заехать бы к немцам! Но повезло, и вскоре показались позиции нашей батареи. Пришлось придержать лошадей, а потом осторожно объезжать воронки. Не слишком глубокие, по полметра примерно. Но если в такую на скорости угодить, животные могут и ноги переломать. А Петро мне объяснил недавно: мы несём личную ответственность за тягловую силу. Если батарея без неё останется по нашей вине – трибунала не избежать.
Оказавшись около орудия, я заметил, что вокруг него земля буквально выжжена. Стала чёрной от пламени, и вся трава была черной, превратившись в притоптанные пеньки. Площадка, на которой стояла сорокопятка, оказалась густо усеянной стреляными гильзами. Когда я подошёл, они зазвенели, пришлось их отпихивать, чтобы добраться до пушки. Обойдя её, заметил на щитке следы от пуль и осколков. Да, крепко здесь нашим досталось.
Я повернулся на запад и, всмотревшись, ахнул: танк! Самый настоящий, немецкий танк! Он стоял буквально в полусотне метров, башня сдвинута на 45 градусов, дуло опущено. Как же я сразу его не заметил?! Впрочем, увидел, как подъехал и подумал – это холм виднеется в густых сумерках. Как же мне захотелось подойти к нему и посмотреть поближе! А может, даже внутрь удастся забраться?!
– Чего увидел там? – это был старшина Исаев. Усталый, с рассеченным рукавом гимнастёрки и запекшейся кровью.
– Вы ранены, – сказал я.
– Ерунда, осколком посекло, затянулось уже. Так чего ты там увидел? Пялишься, как на бабу на речке.
– Танк немецкий.
Исаев усмехнулся в густые усы.
– Ты что, раньше не видал?
Я мотнул головой.
– Откуда вас только таких присылают, – покачал он головой. – Ладно. Иди, полюбуйся. Мы пока орудие впряжём. Но смотри, чтоб через десять минут здесь был!
– Спасибо! – счастливый, сказал я и рванул было к танку, но старшина крикнул резко:
– Стой!
Я замер.
– Кругом, шагом марш!
Я чертыхнулся про себя и вернулся.
– Оружие забыл, воин, – усмехнулся старшина, протягивая мне трёхлинейку. Моя, как же мог её забыть, ведь на передовой! – Смотри у меня, Николай! – он погрозил пальцем. – Ещё раз забудешь, шкуру спущу!
– Виноват! Так точно! – бодро ответил я. Закинул винтовку за спину и помчался в танку.
Эх, жаль, фонарика нет! Не рассмотреть в деталях. Но уже с пяти шагов стало понятно, как именно подбили железную коробку, коей оказался Т-3 – средний танк. Насколько помню, им недолго осталось. В 1943 году их прекратят выпускать. Это всё, что помню. Так, но все-таки как его грохнули? Ага, вот. Один снаряд попал под башню, и её заклинило. Второй угодил в левую гусеницу, выломав довольно большой кусок – трак. Она лопнула и растянулась. А экипаж где? Я только сейчас об этом подумал, и сразу адреналин хлынул в кровь. Чёрт! Вдруг они там сидят, меня дожидаются?! Хорошо, не в лоб подошел, сбоку. Сейчас бы как жахнули по мне из пулемёта, и всё. Пал боец Агбаев. Но не смертью храбрых, а как полный лох.
Я снял оружие с предохранителя, плавно передёрнул затвор. Обошёл танк сзади и взобрался на него, ощущая сильные запахи машинного масла, дизельного топлива, а ещё сгоревшей краски и пластмассы. К ним примешивался ещё один, только не могу понять, какой. Я тихонько подошел к люку возле башни. Как он тут открывается? Рядом ещё один. Нет, это всё не то, и закрыты плотно. Вот, ещё один. Сбоку башни. Дёргаю, не открывается. Так, теперь самое интересное. Командирская башенка с люком, закрытая двухстворчатой крышкой.
Поднялся к ней, но понял: если немцы полезут, винтовка мне только мешать будет. Снял с пояса гранату, ощутив тяжесть ребристой чугунной «рубашки». Разогнул усики, но чеку выдёргивать не стал. Этому, кстати, меня также Петро обучил. Буквально сегодня днём, когда заметил, как я со страхом смотрю на гранаты. Он спросил, умею ли обращаться. Я мотнул головой. «Ось дали мені балбеса в напарники», – пробурчал и показал, что как делать. Только потренироваться не дал, а мне так хотелось гранату бросить! «Лошадей перепугаешь», – пояснил Петро.
Теперь у меня, кажется, будет первый раз с гранатой. Или не будет? Я осторожно постучал по крышке. Никто не отозвался. «Может, они успели удрать, и внутри нет никого, а я тут трясусь от страха», – подумал и осторожно попытался приподнять половинку крышки. Она, к моему удивлению, легко поддалась. Затем вторая, и сразу в нос ударил всё тот же странный запах, который я уловил раньше. Глянул я потихоньку вниз, а когда рассмотрел, что там внутри, кубарем покатился с танка, больно шмякнувшись об землю. Выронил гранату и винтовку, потом вскочил и хотел было удрать, но вспомнил: оружие терять нельзя! Трибунал!
