Ее пальцы замерли.
— Однако, перерождаясь, в новой жизни рабы становятся королями. Поэтому ты должен видеть себя таким, каким тебя видят остальные. Я вижу мужчину, который отмечает со мною все праздники этой жизни, который участвует в главном празднике, каковым и является жизнь. И что бы чамы ни отняли у меня в прошлом, что бы они ни отняли в будущем, они не в силах украсть у меня твой образ. Как река не может стереть эту резьбу на камнях, так же никто не может забрать тебя у меня, а меня — у тебя. В этом наша судьба. Не подвергай это сомнению, Джаявар, а просто прими. Ты — наш король. И не по воле рока, а потому что это результат твоих прошлых жизней и твоих поступков.
* * *
Боран никогда не был так далеко от Ангкора. Сейчас он шел через джунгли и вел за собой Сорию, Прака и Вибола. Два дня назад они оставили свою лодку, спрятав ее в зарослях папоротника, и дальше пошли пешком, тяжело нагруженные припасами, которые они несли на плечах, связав веревками. Боран также нес чамскую боевую секиру, которую они забрали с собой после спасения Вибола. Время от времени он поглядывал на секиру, хотя на самом деле ему очень не хотелось бы применять оружие.
Идя по звериной тропе, Боран думал о Виболе. Он не мог дождаться, чтобы его сын вновь начал смеяться. Чамы покалечили его дух сильнее, чем тело; кровоподтеки и порезы зажили, но сознание его оставалось далеким черным пространством, куда не было доступа его близким. Боран мог только догадываться, что мучает Вибола, — страх, унижение или злость на самого себя. Возможно, все эти три чувства переплетались в нем. Вибол раньше страстно хотел поскорее стать мужчиной, но первая же проба мужской жизни закончилась для него катастрофой. Не зная, что сказать сыну и что сделать, чтобы вновь услышать его смех, Боран чувствовал себя беспомощным и потерянным.
В течение последних нескольких недель Боран продавал чамам рыбу, тогда как Сория, Прак и Вибол оставались на берегу. За это время он изучил лагерь и узнал, кто из командиров отвечает за закупку припасов. Цены у него были низкие, и чамы радовались его появлению; завидев кхмера издалека, они торопились ему навстречу по длинному причалу. Но, бросая врагам рыбину за рыбиной, Боран считал лодки, людей, лошадей и слонов. Он также обращал внимание на расположение оборонных сооружений, прибытие войск и состояние людей в лагере. Каждое утро Прак ставил ему уточняющие вопросы, и каждый вечер Боран возвращался с информацией. Пока отец торговал, Вибол и Прак ловили рыбу, а их мать чинила сети.
Когда Боран и его семья узнали про то, что кхмеры собираются на севере, они должны были принять трудное решение. Можно было остаться здесь, чтобы, поддерживая с чамами дружеские отношения, шпионить за ними, а можно было воссоединиться со своими соотечественниками. В конце концов Сория подошла к Борану и на ухо шепнула ему, что для Вибола будет лучше покинуть Великое озеро, уйти с того места, где его взяли в плен и избивали. Хотя Боран и понимал, что, если они уйдут с озера, то уже никогда не вернутся сюда в качестве рыбаков, следовательно, не смогут отравить чамов, он согласился со своей женой. Здесь, у воды, прячась от людей, которые едва не убили его, Вибол превратился в тень, в жалкое подобие себя прежнего. И он не сможет выйти из этой тени, пока в его жизни что-то коренным образом не изменится. Сория считала, что излечить его может подходящая молодая женщина или жизнь среди своего народа. Но что-то обязательно нужно было изменить.
Боран много лет провел в джунглях, но густого девственного леса, по которому они сейчас шли, не знал. Опираясь лишь на слухи и свои инстинкты, они двигались строго на север, стремясь побыстрее встретиться с воинами своего короля. Иногда члены его семейства шли вместе с другими кхмерами, но вскоре такие группы разделялись, чтобы легче было избегать чамских патрулей. Дни тянулись долго, но ночи были еще длиннее. Чем дальше они уходили от своего дома, тем больше над ними довлели страхи. Тоскливо ныло в желудке, пока воображение рисовало таившиеся в мрачной тишине джунглей опасности.
Несмотря на то что Боран обычно считал себя главным в их семье, чем дальше они уходили в джунгли, тем чаще он советовался со своей женой и детьми. Сория понимала Вибола лучше, чем кто бы то ни было, а Прак был настоящим мастером составлять планы. Боран видел, как достойно они справляются со всеми испытаниями, каким его семья еще никогда в жизни не подвергалась, и гордость за самых близких ему людей наполняла его сердце.
Сейчас, встав на поваленное дерево, он пропустил Сорию и Прака вперед. Вибол шел, как всегда, потупив взгляд. Протянув руку, Боран придержал его ровно настолько, чтобы Сория и Прак ушли на несколько шагов вперед. Вздохнув, Боран потер свою болевшую шею и протянул Виболу чамскую секиру:
— Мог бы ты понести это, сынок? У меня болит спина.
Вибол сначала испуганно замотал головой, но потом взял оружие и положил себе на плечо.
— Ты же знаешь, что чамов этим все равно не напугать, — тихо сказал он, проходя вперед.
— Я знаю.
— Тогда зачем же мы его несем?
— Потому что это хорошее оружие, и ты сможешь передать его кому-нибудь из наших воинов.
Вибол ничего на это не сказал. Так же молча он обошел большой муравейник, стоявший посередине тропы.
Боран не заметил здесь никаких муравьев и подумал, что муравейник, должно быть, брошенный. Иногда такие оставленные муравейники сохраняются в течение нескольких лет.
— Если мы не спасем Ангкор, — сказал он, — в его домах будет так же тихо, как сейчас в этом муравейнике. Наш народ исчезнет.
— Но мы никогда не были частью Ангкора, отец. Ангкор для богатых.
— Однако же мы плавали в водоемах Ангкора, мы ходили по его улицам. Поэтому мы, безусловно, являемся его частью.
— Мы там были гостями. Он никогда не был нам домом.
— Ты всегда хотел переехать туда. После каждой рыбной ловли ты хотел в город.
— Я был глуп. Я и сейчас глуп.
Боран протянул к Виболу руку, но тот уклонился от нее.
— Зачем ты говоришь так? Ведь это неправда.
Вибол покачал головой:
— Я не хочу об этом разговаривать.
Боран пошел за сыном. С болью в сердце он осознавал, что тот сломлен, и очень хотел как-то восстановить его веру в себя. Нужно было каким-то образом убедить Вибола, что ошибки допускают все, что у каждого есть свой собственный опыт страданий.
— Я всегда хотел защитить тебя, — тихо сказал Боран, — и поэтому не рассказывал тебе о своих неудачах. О самых больших ошибках. Но они у меня есть — как и у тебя. Они есть у всех.
— Каких таких ошибках?
Боран продолжал идти, но воспоминания уже унесли его далеко, в другое место и в другое время.
— Когда я был молодым… у меня был младший брат.
— Какой брат? У тебя ведь были только сестры.
— Это я тебе так говорил, но это было неправдой. У меня был брат, совсем еще маленький. Однажды я остался с ним один на берегу Великого озера. Дул сильный ветер, а я делал острогу для рыбы. Мои мысли… они витали непонятно где… и когда я наконец поднял глаза… он был уже в воде. И он погиб.
— Как это — погиб?
Боран сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться.
— Я отвечал за него. И все же… я не справился с этим. В тот день он утонул. Утонул из-за меня. И после этого я еще долго, очень долго, не хотел подходить к воде, не хотел молиться богам, которые тогда не надоумили меня. Но потом, когда родились вы с Праком, у меня появилось ощущение, что все вернулось на свои места. Я почувствовал, что мой брат возвратился ко мне в вас обоих, и мне опять захотелось показать ему озеро, потому что оно ему всегда нравилось.
— Ты так и сделал.
— И я очень рад, что вновь вернулся к воде. Когда я плыву по воде, когда вижу, как вы улыбаетесь ей, я знаю, что в этот момент мой брат тоже улыбается. Он наблюдает за тем, как мы втаскиваем в лодку замечательную рыбу, и радуется, от восхода до сумерек.
Вибол замедлил шаг.
— Я не могу себе представить… что было бы, если бы я потерял Прака.
— Я знаю. Поэтому-то я и пытался удержать тебя — чтобы тебя защитить. Для меня была невыносима мысль, что я могу потерять еще одного любимого человека.
Большая золотисто-черная бабочка отчаянно махала крыльями, пытаясь выбраться из паутины, натянутой между двумя ветками дерева. Вибол оглянулся на своего отца:
— Почему ты раньше никогда не рассказывал мне про своего брата?
— Потому что думал, что ты еще слишком юн, чтобы узнать о его смерти. Теперь же я знаю, что ты достаточно взрослый и достаточно смелый. Ты пошел прямо в лагерь врага, и хотя тебя поймали, ты вел себя отважно, и я очень горжусь тобой.
— Это правда? Ты действительно мной гордишься?
— Да, сынок, — ответил Боран, положив руку ему на плечо и крепко сжав его, — потому что мне кажется, что настоящая смелость проявляется не в результате, а в самом поступке. И то, что ты сделал… это показало мне… что мой мальчик превратился в мужчину.
