Через два дня после отъезда Сан-Мартина, 29 июля, Боливар продиктовал два конфиденциальных отчета о переговорах: один — на имя министра иностранных дел Гуаля для правительства в Боготе, а второй — на имя генерала Сукре, занимавшего официальный пост главы провинции Кито. В тот же день Освободитель написал подробное письмо вице-президенту Великой Колумбии Сантандеру. 3 августа в письме, также адресованном Сантандеру, он последний раз коснулся вопросов, обсуждавшихся на встрече в Гуаякиле.
Сан-Мартин не оставил никаких письменных свидетельств. По возвращении в Лиму он информировал членов государственного совета о состоявшейся встрече с Боливаром и в кратком публичном выступлении выразил удовлетворение результатами переговоров.
В дальнейшем оба государственных деятеля никогда больше не возвращались к тому, что произошло между ними в Гуаякиле.[236] Как будто заключили между собой негласный договор хранить молчание до последних дней своей жизни.
Уважая обет главных героев свидания в Гуаякиле, долгое время хранили молчание и лица, причастные к этому событию. Мемуары адъютантов, сопровождавших Боливара и Сан-Мартина, а также некоторых генералов из окружения увидели свет только в 50 — 60-х годах XIX в., то есть тогда, когда Освободитель Севера и Освободитель Юга уже сошли в могилу. Разрыв во времени в 30–40 лет и изменение обстановки в странах региона не могли не отразиться на интерпретации описываемого события.
Полное содержание переговоров осталось неизвестным. Однако названные выше документы и письма Боливара с учетом других свидетельств, выдержавших проверку временем, дают возможность приоткрыть завесу тайны и восстановить с известной степенью достоверности картину того, как проходили «за закрытыми дверями» беседы между президентом республики Великая Колумбия и протектором Перу.
Четыре проблемы доминировали на переговорах. Главной темой, судя по всему, являлся вопрос о совместных действиях против испанских войск в Перу. Боливар и Сан-Мартин выразили готовность оказывать любую помощь и поддержку друг другу для успешного завершения освободительной войны. Конкретные вопросы объединения армий Севера и Юга, видимо, не обсуждались. Боливару для такого шага требовалась санкция Боготы. Сан-Мартин высказал убеждение, что испанская армия в Верхнем Перу уже не так сильна, как прежде, и он намерен после возвращения начать против нее новую военную кампанию. К тому же Великая Колумбия согласилась оказать Перу помощь и направить для участия в боевых операциях на перуанской территории три батальона общей численностью 1800 закаленных и опытных бойцов. С учетом ранее выделенных контингентов общая численность колумбийских войск в Перу, по словам Боливара, должна была достичь 3 тыс. человек.[237] Находясь в Гуаякиле, Сан-Мартин считал такую помощь достаточной.
При обсуждении будущего молодых государств Сан-Мартин изложил свой монархический проект, заметив, что приезд европейских принцев в Южную Америку — дело далекой перспективы. Боливар отстаивал преимущества республиканского строя. В этом он оказался прав: за исключением Бразилии, монархии не прижились на латиноамериканской земле. Идеологические различия двух деятелей не могли не проявиться в Гуаякиле. Но они сражались по одну сторону баррикады, и это, а не расхождения, определяло ход переговоров.
Протектор Перу горячо поддержал идею Боливара об объединении испано-американских стран в федерацию после окончания войны с Испанией. Сан-Мартин «желает, чтобы все развивалось успешно в отношении создания союза, так как уверен, что без этого не может быть мира и спокойствия», — сообщал Боливар в Боготу. Сукре он писал о том же: «Протектор Перу с энтузиазмом принял идею федерации американских государств, усматривая в ней важную основу нашего политического существования». Следует отметить прозорливость некоторых прогностических оценок Сан-Мартина. Его предсказание о том, что Буэнос-Айрес предпочтет остаться вне рамок латиноамериканского союза, впоследствии подтвердилось.
Обсуждение конкретных вопросов взаимоотношений Колумбии и Перу также проходило в духе дружбы и согласия. Сан-Мартин заявил о своем намерении не вмешиваться в решение судьбы Гуаякиля. Боливар сообщил о предстоящем заседании народных избранников, которые вынесут окончательный вердикт. Оба участника легко пришли к соглашению о путях урегулирования проблемы пограничного разграничения между Колумбией и Перу.
В связи с гуаякильской встречей нельзя не коснуться одного частного вопроса, заслуживающего внимания. Рассматриваемые документы, как это ни удивительно, доносят информацию об атмосфере, царившей на переговорах. При желании можно заметить даже отдельные нюансы. Сан-Мартин рассказал Боливару о трудных отношениях, сложившихся у него с некоторыми соратниками по оружию, и высказал свое намерение вернуться на родину, подав в отставку со всех постов после первой же военной победы, если к этому времени удастся создать авторитетное правительство в Перу. Такими сокровенными мыслями делятся только с другом, когда к нему испытывают полное доверие. Интересно отметить и одну психологическую деталь. Встретившись впервые в жизни, каждый из участников испытал как бы чувство некоторого разочарования. Сложившийся ранее образ не во всем совпадал с живым человеком, состоявшим из достоинств, личных особенностей и противоречий.
Боливар поделился с Сантандером своими впечатлениями о Сан-Мартине: «Его характер несет сильный отпечаток военного профессионализма. Он мне показался наделенным живым умом, активным и с быстрой реакцией… Однако ему недостает тонкости в отношении возвышенного в идеях и делах». В свою очередь, Сан-Мартин признался О'Хиггинсу: «Боливар оказался не таким человеком, как мы ожидали».[238] Крупнейшие деятели эпохи, Боливар и Сан-Мартин заключали в себе огромный и сложный мир. Можно ли было его познать во всей полноте при кратком свидании?
Помимо обсуждения главных проблем Боливар и Сан-Мартин обменялись мнениями о положении в Мексике и Чили. Затрагивался ими и вопрос о мирных переговорах с Испанией. Оба при этом исходили из необходимости проводить единую линию в отношениях с Мадридом.
Протектор Перу считал переговоры неофициальными, и никаких соглашений в ходе встречи заключено не было. Тем не менее президент Великой Колумбии и протектор Перу высоко оценили результаты Гуаякиля. С присущей ему эмоциональной возвышенностью Боливар писал Сантандеру: «Клянусь Богом, нельзя испытывать большее удовлетворение; первый раз в моей жизни мне нечего больше желать и я вполне счастлив… Фортуна улыбнулась нам, и мне удалось добиться решения важных вопросов: во-первых, освобождения Юга; во-вторых, воссоединения с Колумбией Гуаякиля, Кито и других провинций; в-третьих, дружбы Сан-Мартина и Перу; в-четвертых, отправки наших войск в Перу, что принесет нам славу и благодарность этой страны».
Мнение Сан-Мартина о Гуаякиле донес до перуанцев правительственный официоз в Лиме «Гасета дель гобиерно». «День 26 июля этого года, когда мне представилась возможность заключить в объятия Освободителя, — заявил протектор Перу в августе 1822 года, — был одним из самых счастливых дней в моей жизни. Президент Колумбии не только направил нам в качестве помощи три батальона храбрых колумбийских солдат, которые вместе с перуанской дивизией, возглавляемой Санта-Крусом, примут участие в завершении военной эпопеи в Америке. С этой целью он передает нам также значительное количество вооружений. Давайте же все выразим глубокую признательность бессмертному Боливару!»[239]
Эти заявления прямых участников переговоров имеют ключевое значение, и они дают основание сделать несколько выводов. В них с предельной отчетливостью выражена мысль об успехе встречи в Гуаякиле. Кроме того, оценки достижений, высказанные Сан-Мартином и Боливаром независимо друг от друга, в главном совпадают. Значит, в них нашла отражение объективная реальность. И, наконец, они были настолько ясными и четкими, что не оставляли места для кривотолков и спекуляций.
Встреча в Гуаякиле открывала, таким образом, новые горизонты для сотрудничества патриотических сил, несмотря на сохранившиеся различия позиций ее участников. Казалось, ничто не предвещало потрясений. Однако буря разразилась. Ее эпицентром явилась Перу.
Незнание точных фактов, как говорят, необычайно стимулирует фантазию. Рассмотренные выше наиболее важные подлинные документы о «встрече в верхах» были обнаружены в архивах и опубликованы через 80 лет после описываемых событий, в начале XX века. Полное собрание писем Освободителя и архив генерала Сан-Мартина увидели свет еще позднее.
