Откинувшись на высокую спинку стула, Олег задумался, глядя на узкое закругленное вверху окно, утонувшее в толще каменной стены. Горячие солнечные лучи, проливаясь в помещение через оконное стекло, золотили медную чернильницу, чашу с недопитым квасом, бронзовый поднос на краю стола. Олег размышлял над тем, что мужество его предков сохранило Рязанское княжество независимым среди прочих русских княжеств. Однако ни мужество, ни стойкость в череде неизбежных опасностей не позволили Олеговым предкам возвысить Рязань над Суздалем или над Москвой. Прикрываясь Рязанью от татарских набегов, Москва, Суздаль и Тверь обрели могущество, постоянно затевая дележ русских земель. Рязань в этом дележе никогда участия не принимала, более того, рязанцы теряли свои земли под натиском московлян.
Москва стремительно усиливается и богатеет, Рязань же хиреет и слабеет. Как ни горько это сознавать Олегу, но от этого никуда не деться. И все же Олег не теряет надежды вернуть рязанские земли, некогда захваченные Москвой. Олег уповает на негласный уговор с Дмитрием, по которому московский князь обещает возвратить ему Лопасню, если рязанские полки не присоединятся к Мамаю. И если Олег отговорит Ягайлу от союза с Мамаем.
Течение мыслей Олега было прервано появлением слуги, сообщившего о приезде боярина Троила с письмом от Ягайлы. Олег невольно вздрогнул, взглянув на челядинца. Он только что думал об Ягайле, о его коварном нраве, о том, как будут трудны переговоры его послов с литовским князем.
— Приведи Троила сюда, — повелел Олег челядинцу, — да так, чтоб татары из свиты Акбуги не приметили.
Челядинец понимающе кивнул и бесшумно исчез за дверью.
По сумрачному лицу Троила Олег догадался, что его попытка отговорить литовского князя от союза с Мамаем не удалась. Развернув письмо Ягайлы, Олег нахмурился. В своем послании Ягайло упрекал Олега в недомыслии, в том, что он сам упускает прекрасную возможность сполна расквитаться с московским князем, а также пытается поссорить с Мамаем его, Ягайлу. Но, слава господу, у Ягайлы своя голова на плечах, поэтому он вступит в войну с Москвой на стороне Мамая, могущество которого неоспоримо. В конце письма Ягайло напустился на Олега с упреками. Мол, мелочные обиды и неразумная гордыня толкают Олега на путь бедствий и горьких сожалений. Олег с огнем играет, строя козни за спиной у Мамая. Главный враг Олега вовсе не Мамай, но московский князь!
Олег швырнул бумажный свиток на пол и молча стиснул зубы.
«Мамай выжег половину моего княжества в прошлом году, а Ягайло считает мое желание отомстить ордынцам «мелочной обидой», — раздраженно подумал он. — А мое намерение вырваться из-под гнета Орды, опираясь на московскую рать, Ягайло называет «неразумной гордыней». Сивый мерин!»
Во время встречи с Ягайлой много лет тому назад Олег обратил внимание на льняной цвет его волос и на крупные зубы, почти как у лошади.
Боярин Троил, светловолосый и голубоглазый, поведал Олегу, как проходили переговоры с Ягайлой, как вела себя Евфросинья, пытаясь уговорить Ягайлу последовать совету ее супруга.
— Ягайло уперся, как бык, твердя, что союз с Мамаем ему выгоден на данное время, — молвил Троил. — Ягайло жаждет сделать то, чего так и не смог осуществить его покойный отец — разорить Москву. Ягайло убежден, что литовцы вкупе с Мамаем и рязанскими полками одолеют московского князя.
— Ягайло прав, — проворчал Олег, — против столь мощной рати Дмитрию не устоять. Ягайло рассчитывает отнять у московского князя Ржеву, Можайск и Верею, хочет оседлать волжский и клязьменский речные пути, стервец. Далеко зрит Ягайло, на многое замахивается! Весь в отца, в Ольгерда! И Мамай ему нужен до поры до времени, это ясно, как божий день.
— Может, прав Ягайло, княже? — промолвил Троил. — Союз с Мамаем для Рязани выгоднее, чем сближение с московским князем.
— Ты прошлый год вспомни, боярин, — резко сказал Олег. — Вспомни пожарища, обгорелые трупы, вдов и сирот… Вот она, выгода от союза с Мамаем! Не верю я больше этому псу. Бог даст, Дмитрий разобьет Мамая. — Олег помолчал и упрямо произнес: — Я новое письмо Ягайле напишу. Все едино не допущу его союза с Мамаем!
В дорогу до Вильно опять отправился Троил с ответом Олега на письмо Ягайлы. Вместе с Троилом в Вильно поехал гридень Пентег, которому было поручено Олегом изображать из себя бывшего слугу хана Мухаммеда-Булака, якобы сбежавшего из Сарая. Пентегу предстояло убедить Ягайлу, будто его бегство из Орды связано с тем, что ему случайно стали известны кое-какие потаенные замыслы Мамая. По этим замыслам, Мамай собирается убить Мухаммеда-Булака, чтобы самому стать ханом. И еще, Мамай после победы над московским князем намерен прикончить Олега и Ягайлу.
Олег, зная, что Ягайло по натуре трусоват и подозрителен, надеялся через Пентега внушить ему недоверие к Мамаю.
* * *
Далеко не все рязанские бояре одобряли замысел Олега по вбиванию клина между Мамаем и Ягайло. Кое-кто из бояр прямо говорили Олегу, мол, самое верное для рязанцев — это всячески помогать Мамаю против Дмитрия, а не наоборот. Запевалами в этом хоре недовольных голосов выступали Собирад и Агап Бровка.
На совете, состоявшемся в середине июля, эти двое яростнее всех прочих своих сторонников наседали на Олега, желая убедить его не строить козней против Мамая.
Несколько дней тому назад Акбуга со своей свитой перебрались из Рязани в загородное княжеское село Ольжичи. Акбуге надоело сидеть в тесном городе, замкнутом в кольце бревенчатых стен, ему захотелось промчаться верхом на коне по привольным лугам, насладиться соколиной охотой, ощутить на лице вольный ветер, напоенный густым запахом сочных трав. Олег не стал удерживать Акбугу, он был только рад его отъезду из Рязани.
Впервые с начала лета рязанские бояре и их князь смогли собраться на совет и поспорить от души, обсуждая свои насущные заботы. В отсутствие татарских соглядатаев рязанские вельможи могли позволить себе покричать до хрипоты, отстаивая свою точку зрения. Напор на Олега тех его советников, которые горой стояли за союз с Мамаем, был подобен огромной штормовой волне.
— Всем присутствующим здесь ясно, что Мамай приложит все усилия, дабы собрать несметное воинство для похода на Москву, ведь ему надо будет сокрушить Дмитрия одним ударом, не затягивая поход до глубокой осени, — разглагольствовал Агап Бровка, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, дабы видеть лица всех бояр, собравшихся в княжеской гриднице. — Дмитрий при всем желании не сможет превзойти Мамая численностью своей рати, а ведь он собирается потягаться с ордынцами в открытом поле. То есть неразумный Дмитрий сам толкает голову в петлю! Ведь если Ягайло соединится с Мамаем, а это так и произойдет, то участь Дмитрия будет решена. Татары и литовцы просто задавят московлян и их союзников числом!
Далее Агап Бровка молвил, что Олег сам рубит сук, на котором сидит. Если до Мамая дойдет то, что Олег тайно сносится с московским князем, желая ему победы над Ордой, тогда Мамаева конница подвергнет Рязанское княжество новому разорению.
— А теперь подумай, княже, хватит ли у нас средств, дабы снова восстановить Рязань? — Агап Бровка повернулся к Олегу. — Твоя казна почти пуста, да и мы, лепшие рязанские люди, ныне почти нищие. Не время сейчас играть в благородство, княже. Не нужно пытаться помогать Дмитрию, который уже обречен на поражение.
В том же духе вел свои речи боярин Собирад, который напомнил собравшимся о дурных предзнаменованиях, свидетельствующих о грядущем разорении Москвы Мамаем.
— Братья, все вы знаете, что недавно случилось в Коломне, — молвил Собирад трагическим голосом, — там обрушился уже почти достроенный каменный соборный храм. Сей храм был заложен Дмитрием, и размерами он превосходил все каменные церкви в Москве. Сие есть божественный знак, братья. Сам Господь предрекает Дмитрию скорое падение и гибель.
Затем Собирад упомянул об иконе Богородицы, подаренной Дмитрием Спасскому монастырю, мол, эта икона вдруг сама собой раскололась пополам. Это тоже не предвещает Дмитрию ничего хорошего.
Речь Олега, пытавшегося убедить своих приближенных в том, что без союза с Москвой Рязани не избавиться от ордынской зависимости, то и дело прерывалась сердитыми репликами бояр, пребывающих под впечатлением от сказанного Собирадом и Агапом Бровкой. Олег в гневе даже накричал на наиболее дерзких вельмож, которые в глаза говорили ему, что они не собираются расхлебывать кашу, которую он заваривает. Мол, у них еще не высохли слезы по убитым родственникам и по угнанным в неволю сестрам и дочерям после прошлогоднего Мамаева нашествия.
Рассерженный Олег собрался было распустить совет, но тут в гридницу ворвался дружинник Перфил в запыленном кафтане, с усталым обветренным лицом. Было видно, что Перфилу пришлось долго скакать верхом.
