глаз уронить. Не резал их Государь — и его самого зарезали! Но то Божие дело, не мое, а все одно — слава святым мученикам за веру и землю Русскую! Только и боярская собака недолго мясом в царских палатах обжиралась — вот и ее режут, нечего собаку на стол пускать, нечего нечистым по столам ходить. Помяни слово мое, дрозд, и чернь тоже перережут и всех изменников перережут и всех клятвопреступников перережут и многих честных людей прихватят. Великий стон по распятой Руси пойдет. Не стал единым могучим богатырем славный русский народ, не поднял столпа упавшего, не попрал дьявольские орды, хлынувшие на улицы святых и старинных городов из черноты подвалов. Ваше дело белое да святое — то сказано верно, да ваше дело не вечное — куда вам, честным людям, против дьявола! Да и сами вы не хороши — у вас за спиной Царя с векового царства обрушивают, а вы глазами хлопаете — дрозды еще! — да новой власти в верности поклон даете. Сами же и изменники, изменникам земли Русской не спасти Руси! Не отдам вам Орла-града!
Что в наше время, что сейчас — одно. Бояре душили меня, рвали, литовцам поганым сдавали, вместе с детьми и женами травили меня ядами аглицкими, митрополию на меня натравливали, а что же теперь, разве не все одно? Разве святые отцы и ныне Государя законного, Господом Богом поставленного, не забыли на другой же день, аки поп Сильвестр мне внушавший, будто я из ума сошел вон и Бог душу мою оставил за преступления мои? Какие же преступления, каких же честных и добрых людей я побил — разве боярских сыновей и отступников, которые желчной страстью вновь возжелали Русь себе на уделы растащить, а меня в поганые земли в клетке увезти? Меня — законного, наследного и Богом поставленного Государя и Царя! Так таких изменников везде бьют и бить должны, некуда им на честной земле одним воздухом с верным и могучим русским народом дышать — смрада их нам, на Руси, не надобно.
А что отцы-то святые на другой день — храни, Господь Бог Наш, святой во Сионе прибывающий, храни, мол, храни, дескать… — лицо Иоанна Васильевича побелело, вероятно, от невыносимой ярости. — «Храни временных изменщиков» — говорят! Куда Церкви русской без Государя — сразу в Литву убегут! А книги все царские из древних храмов и монастырей честных повыбрасывали и все молитвы перестали шептать о здравии нашем государевом — то-то их и пожгли и поубивали адские сомнища, что нечем уже святой братии держаться! Каины!
Царь успокоился и обмяк на троне, положив голову на грудь.
— А господа-то дворяне что!.. — уже тише, с опущенной головой, продолжал Царь. — Им и землю, и крестьян, и богатств разных, и свободу от боярщины, а они… туда же смотрят. Надо было и дворян всех перевешать, как я в свое время устроил, — отдали бы власть иному сословию, известно какому! Хотя и те — лишь бы кошельки набить… Куда смотреть… На кого надеяться… На народ разве? А где народ? Ему бы земли дать — а без земли и на Бога изругается, и душу свою погубит; Божия же земля, не людская, совсем народ во тьме своей изгнил, о святых проповедях Христовых забыл, ради земли и кушаний себя зарезал… Так ни земли же, ни еды… А вы-то, вы-то? Перед Царем полсвета стоите и… об учредиловке думаете!.. Ваш Антошка Деникин глуп как две копейки — да оттого, что поляк наполовину: на диктатуру позарился, на народовластия, на народоизъявления!.. А Царя законного народу не пообещал — не отдам ему Орла-града!
Царь вдруг чуть не истерически рассмеялся, но сразу же вскинул голову и продолжил:
— Что с вас, дроздов, взять; солдаты есть солдаты. А врешь ты вот о чем: ты за меня, негодник, воюешь. За меня вороненой наивной рукояткою осатаневшие черепа бьешь. Что — я-то не совру? Царь не соврет! И пусть, знаю, не за грозного перед народом Иоанна Васильевича, да поди и не за святого перед народом Николая Александровича — нас с небес не достать, нас нет. А Россия есть! — вновь прогремел Царь. — И изменники, вши лживые, ее на поругание отдают! Я не про осатаневших красных девиц, что Кремль уже испохабили, да Господь Бог с Кремлем — отстроим и церкви святые и стены. Вы ведь хотите в Кремль лицемеров, лжецов и хулителей веры протащить, изменников, — а нынешние бы сказали: «революционеров, демократов и социалистов» — голытьбу духа. Львова да Савинкова протащите, гляде шире — Керенского. То что думаешь, я сам себе наговорил да навнушал — ничего подобного, дрозд: то мне призрачный ангел Господень поведал, да я и понял вас так — как бы скорее Савинкова в Кремль пустить. А Савинков родного царского слугу и чуть не деда царского Сергея Александровича, губернатора московского загубил, задушил, разорвал бомбою! Куда Господь смотрел тогда, как не на ваши грехи, черными змеями по народу и дворянству стольному ползущие? Позволил царского деда бомбою разорвать, да куда — двух дедов, и старого Государя той же бомбою!.. Не отдам Орла. Осатаневших людей в Кремль напустите. Не отдам Орла… Не отдам… Профессорам да лживым генералам Кремля не отдам… Народ не поверит… Царя хотите, дрозды, а! Молодцы, красавцы — так ставьте, выбирайте — я для вас Земские соборы устроил — на которую вам собачью плешь народовластие устраивать?..
Царь устал. Было видно, что он выпустил весь гнев, на который был способен, а теперь уже не знал, что говорить, да ничего говорить и не хотел. Но все же он выговорил главное слово:
— Доигрались с политикой: вот России и не будет больше.
— Как не будет, Государь? — тут сам Геневский вдруг разозлился. — Извини меня — но тут ты теперь врешь. Будет Россия!
— Ха! Не страшишься Царю полсвета дерзить, да еще такими словами, дрозд? — Царь легко встал с трона, роняя книгу с колена на землю, и в один миг оказался перед Геневским; на лице его не было гнева, скорее желчь и любопытство.
— Ради Святой Руси — не боюсь. Да, мы, дрозды, воевали за царскую власть куда больше, чем за республику. Нас мало — но мы республики не допустим. У нас даже монархическая организация в дивизии есть!
— Была! — легко крикнул Царь. — Да вы про нее забыли, как Дроздовский сгинул — променяли монархическую веру на организацию непредрешенческую!
— Пусть — была. Но и снова будет. Корниловцы взяли Орел, а мы, дроздовцы,
