— Что вы говорите, князь! Что вы говорите! — побледнев как смерть, воскликнул Прозоров.
Князь рассказал молодому человеку о постигшем их несчастии.
— Надо было сейчас же за негодяями послать погоню.
— Несколько отрядов было послано.
— Ну и что же?
— Посланные возвратились с ответом, что похитителей и след простыл, — печально ответил старый князь.
— Боже, что же делать! — с отчаянием проговорил Прозоров, закрывая лицо руками.
Он так спешил в Каменки, думал, что ждёт его счастие. Свадьба их назначена была после Пасхи, на Красную горку. И вдруг почти накануне свадьбы княжну похищают! Все надежды Прозорова рушились. Горе молодого человека было велико; его старушка мать, сама плача, старалась утешить и успокоить любимого сына.
— Ваше сиятельство! Глашутка вернулась, — радостным голосом проговорил Федотыч, входя в столовую, где находился князь с приехавшими гостями.
— Приехала? Одна? — с замиранием сердца спросил Владимир Иванович.
— Нет, ваше сиятельство, не одна, а с двумя бродягами, с теми, вишь, какие напали на нашу голубушку княжну.
— О, теперь легче узнать, куда они дели Софью.
— Где же негодяи? — спросил у Федотыча Прозоров.
— Да в людской, — ответил тот.
— Пойдёмте, Леонид Николаевич! Ваш приезд счастлив: Софья найдётся.
Обрадованный князь в сопровождении Прозорова поспешил в людскую.
Там дожидалась князя дочь мельника. На красивом лице молодой девушки видна была радость. С ней рядом стояли, понуря головы, Петруха и Кузька. Руки были у них крепко скручены.
Как попались оборванцы в руки молодой девушки?
Глаша поехала на розыски в сопровождении трёх княжеских дворовых и кучера. Она заехала на мельницу, простилась с отцом и отправилась в путь с надеждою напасть на след похищенной княжны. Почти сутки плутала она по окрестным местам княжеской усадьбы, побывала во всех сёлах и деревнях по окрестности, расспрашивала попадавшихся ей, не видали ли они или не слыхали о княжне? Но ни розыски, ни расспросы не помогли. Молодая девушка уже отчаивалась, как совершенно случайно, проезжая большим торговым селом, она увидала, что около кабака на лужайке какие-то два оборванца бойко пляшут под гармонь, на которой играл молодой парень в кумачной рубахе и в суконном кафтане, накинутом на плечи. Глаша взглянула на плясунов и сразу узнала Петруху и Кузьку; они были пьяные и, не обращая никакого внимания на подъехавший тарантас, продолжали выплясывать разные коленца.
— Ребята, вот разбойники, что напали на нас в лесу! Вяжите их скорее! А если не сладите, позовите народ! — крикнула молодая девушка своим провожатым, показывая на плясунов.
— Вона, не сладим!
Княжеские дворовые ловко сшибли с ног Петруху и Кузьку и, прежде чем те успели опомниться, крепко их скрутили. Игравший на гармони парень и собравшиеся посмотреть на плясунов мужики протестовали было против этого, но когда они узнали, что были за люди плясуны, сами ещё помогали крутить разбойников. Произошло это верстах в двадцати от Каменков.
Петруху и Кузьку силою ввалили в тарантас; Глаша поспешила в княжескую усадьбу. Бродяги почти в продолжение всего пути крепко и беззаботно спали. По приезде в усадьбу их растолкали и заставили выйти из тарантаса; связанные оборванцы с удивлением посматривали на себя; они забыли происшедшее с ними.
— Петруха, а ведь нас скрутили! — толкая товарища, опомнился первый Кузька.
— Чай, видишь, чёрт, чего спрашиваешь? — огрызнулся рыжеволосый.
— Как это нас угораздило попасться?
— Не знаю, не помню.
— И я ничего не помню.
— Дай срок, под палкою вспомнишь, — вмешался кто-то из дворовых.
Оборванцев ввели в людскую.
— Разбойники, вы похитили мою дочь? — крикнул на них князь Владимир Иванович.
— Никак нет, мы ничего не знаем! — как ни в чём не бывало ответил Петруха.
— Врёшь, негодяй, я заставлю тебя сознаться! Я прикажу бить тебя палками!
— Что же, нам не привыкать, — нахально ответил Кузька.
— Успокойтесь, князь, я прикажу заковать их в цепи и отправить в город. Там заставят их говорить правду! — спокойно сказал Прозоров.
— Зачем в город? Что же, пожалуй, повинимся: наш грех, мы напали на княжну.
— Зачем вы это сделали? С какою целью? — спрашивал Леонид Николаевич.
— Подкупил нас барин, — хмуро ответил Кузька.
— Какой барин?
— А кто его знает! Из Москвы нас за этим привёз, похож на военного.
— Куда же девали вы княжну?
— Ему сдали, барину, он на поляне с лошадьми дожидался.
— Ну, а куда он княжну повёз? — совершенно спокойно продолжал расспрашивать Прозоров попавшихся оборванцев.
— Не знаем.
— Говорите правду. Искреннее сознание смягчает наказание.
— Правду, барин, говорю — не знаем.
— Если скажете, где дочь моя, то я прикажу вас отпустить, — сказал князь.
— Сказали бы, ваше сиятельство, да не знаем: барин, что подрядил нас выкрасть княжну, положил её на телегу и от нас уехал.
— И деньги не все, что следовало, заплатил, дьявол! — прибавил Петруха.
— А дорогу, по которой негодяй повёз княжну, вы можете указать?
— Отчего не указать. С нашим удовольствием! Мы сами будем рады, если вы его изловите! Но только поймать его трудно: хитёр, анафема! — откровенничал черномазый Кузька.
В лес, не мешкая, отправились старый князь, Прозоров, Глаша и два оборванца под строгим караулом, состоящим из нескольких дворовых, вооружённых ружьями.
— Барин, а барин! Вели маленько отпустить верёвку, страсть больно! Не убежим, — обратился Петруха с просьбой к Прозорову; тот приказал совсем развязать им руки и вести их на верёвке.
— При первой попытке бежать вы будете расстреляны! — погрозил князь оборванцам.
— Уж куда бежать! Попали — теперь не убежишь, — проговорил хмуро Петруха.
Оборванцы показали ему поляну, на которой их дожидался Цыганов, а также и дорогу, по которой он поехал.
— Князь, я сейчас же поеду по этой дороге; возьму с собою человека три дворовых. Может быть, и нападу на след разбойника, который похитил у меня невесту, — вызвался Леонид Николаевич.
— Поезжайте! Храни вас Бог! — обнимая Прозорова, промолвил старый князь.
— А этих разбойников отправьте в город, в острог, — показывая на Петруху и Кузьму, посоветовал Прозоров.
— Да, да, я сейчас же пошлю.
Прозоров простился с князем и поехал по показанной ему дороге в сопровождении трёх дворовых; они не забыли захватить с собою и ружья.
В тот же день связанные Петруха и Кузька отправлены были в город.
Император Александр находился близ Юрбурга, где делал осмотр 17-й дивизии, пришедшей из Москвы; здесь он получил донесение от Беннигсена о Фридландском сражении. Кратко излагая ход битвы, Беннигсен доносил, что «он отступает за Прегель, где будет держаться оборонительно до прихода ожидаемых им подкреплений». Главнокомандующий считал далее необходимым вступить в переговоры с Наполеоном, чтобы этим выиграть время для вознаграждения потерь, понесённых армией.
Нашему государю не хотелось вступать в переговоры с Наполеоном; несмотря на советы приближённых, он хотел продолжать войну. Министр иностранных дел барон Будберг считал если не мир, то перемирие необходимым; он представил императору письмо, полученное им от главного дипломатического чиновника Цизмера,[70] находившегося при нашей армии: «С душою, растерзанною бедственным зрелищем, коего я имел несчастие быть свидетелем, доношу о постигшем нас злополучии, ибо генерал Беннигсен, не желая огорчить императора, пишет ему не всё». Описав сражение, Цизмер заканчивает своё письмо такими словами: «Если подчинённый смеет откровенно говорить начальнику, то доложу, что нам остаётся одно средство: как можно скорее предложить перемирие или вступить в переговоры о мире, пока армия и идущие к ней подкрепления станут за Прегелем и можно будет получить выгоднейшие условия мира. Наша потеря в людях и артиллерии несметна. Беннигсен изобразил императору Фридландскую битву в несравненно меньшем мрачном виде, нежели как была на самом деле». Прочтя это письмо, государь с грустью проговорил:
— К чему было скрывать? Мне нужно знать правду.
— Беннигсен не хотел опечалить вас, государь, — сказал барон Будберг.
— Не хотел опечалить! Слабая отговорка. Скажу вам, мне очень-очень не хотелось начинать переговоры с Бонапартом. Но если это необходимо…
— Необходимо, ваше величество!
— Ну, тогда надо покориться необходимости.
Вскоре после этого государь послал на имя Беннигсена рескрипт следующего содержания:
«Вверив вам армию, прекрасную, явившую столь много опытов храбрости, весьма удалён я был ожидать известий, какие вы мне ныне сообщили. Если у вас кроме перемирия нет другого средства выйти из затруднительного положения, то разрешаю вам сие, но с условием, чтобы вы договаривались от имени вашего. Отправлю к вам князя Лобанова-Ростовского,[71] находя его во всех отношениях способным для скользких переговоров. Он донесёт вам словесно о данных ему мною повелениях. Переговоря с ним и с Поповым,[72] отправьте его к Бонапарту. Вы можете посудить, сколь тяжко мне решиться на такой поступок».
