А тело, что у озера лежало, видать чего-то жаждало, не то отпевания, не то отмщения, ибо еженощно во сне мне являлось. Страшные это были сны. Мнилось мне ночами, будто от озера движутся по тропе в камышах, мимо рощи, рыжеусые чужаки, по бокам от них вепри подземные бегут, а ведет их в наше село безголовое тело. Каждую ночь с криком просыпался. Гизульф говорил, что и ему похожее снится.
На тинг дядя Агигульф явился, ясное дело, с головой, уже засоленной. Валамир как увидел дядю Агигульфа, так сразу закричал: не боишься, мол, Агигульф, что ежели женишься, то голова жену твою за сиськи хватать будет? Дядя Агигульф решил, что Валамир ему завидует, о чем и сказал Валамиру — прямо и с достоинством.
Меч чужаков дяде Агигульфу сберечь для себя не удалось — его дедушка Рагнарис Хродомеру отнес. Хродомер на тинг с этим мечом явился.
Когда все собрались, дядя Агигульф еще раз рассказал то, что все уже знали. Рассказывая, дядя Агигульф все показывал, как оно было. Прыгал, приседал, топориком взмахивал. Гизульфа же заставил за чужака быть и таиться.
Остальные слушали и смотрели очень внимательно.
Гизульф шепнул мне, жаль, мол, что Велемуда, родича нашего, на этом тинге нет. Если бы Велемуд на тинге был — то-то была бы потеха! Велемуд бы наверняка заявил, что чужака лично знал, и жену этого чужака знал, и дочерей этого чужака бесчестил, и подробностями бы усладил.
Но по счастью, Велемуда, родича нашего, на тинге и впрямь не было, потому сразу о деле заговорили, как только дядя Агигульф прыгать закончил и, отдуваясь, огляделся горделиво.
Заговорили же вот о чем. Кого с этой новостью к Теодобаду посылать.
Решили мужа степенного послать и красноречивого, чтобы до вождя сумел важную весть довести. Дело ведь нешуточное. Сколько лет село стоит, ни разу чужаков иноплеменных так близко от села не видели.
В походах — да, в походах много разного диковинного люда видели. Взять тех же гепидов… Что и говорить, странные они, гепиды. Но вот иноплеменные чужаки… Да еще чтобы возле села — нет, такого не бывало…
Да и не гепид этот чужак, вроде.
Дядя Агигульф сказал: точно, не гепид. Нутром, мол, чую, что не гепид, ибо на гепидов у меня особенное чутье.
Валамир сказал, что у него тоже на гепидов чутье.
А Аргасп заговорил про то, что у него, Аргаспа, чутье на герулов, так вот, чужак этот и не герул.
Тут раб аргаспов Снага откуда-то вывернулся и тоже про чутье языком замолол. Дескать, пока скамарствовал — даже псоглавцев повидал. Так вот, чужак этот — не псоглавец, сразу видно.
Дедушка Рагнарис на Аргаспа заревел, чтоб раба своего брехливого утихомирил. Мол, и без Снаги видать всем, что не псоглавец. Голова-то не песья! Да и виданое ли дело, чтоб рабы всякие на тинге голос подавали. Воистину, мир к концу клонится.
Аргасп Снаге уйти велел и кулак ему показал, пригрозив скорой расправой.
Валамир начал в затылке чесать, о чем-то напряженно думая, и изрек наконец:
— А не ромей ли это?
И пояснил, что ромеи — они где-то на полдень живут. Земля у них на диво тучная и бескрайне обширная. У Теодобада кувшин есть ромейский, тот, что с гримой. Очень, мол, голова на гриму ту похожа. И не обратил ли внимание Агигульф — не было ли кувшина при чужаке? Ибо ведомо, что кувшины они изготавливают во множестве.
Тут дядя Агигульф за голову обиделся и сказал, что Валамир, видать, на плечах кувшин с гримой носит. Он, дядя Агигульф, такую вещь, как кувшин, всяко бы не просмотрел. Не было при чужаке кувшина.
Валамир задумался тяжко, после же молвил, что и впрямь, видать, чужак не ромей был.
Хродомер споры пресек. Сказал степенно, что много разного люда по миру бродит. Не то важно, кто был этот чужак. То важно, отчего он в камышах таился. И сколько их там таилось. И для чего таились. Боялись ли нас или же что-то вынюхивали?
Дядя Агигульф сказал, что раз видал их уже, да только в селе у нас никто правдивому рассказу не поверил. А он, дядя Агигульф, еще раз говорит: по всему видать — вынюхивают эти чужаки что-то.
— Тревожно мне, — сказал Хродомер. И замолчал надолго.
Говорили и спорили еще немалое время. Уж и стоять-то все устали, переминались с ноги на ногу.
Все племена окрестные перебрали, все истории о них рассказали. И решено было-таки к Теодобаду посылать с недоброй вестью. И непременно голову и меч в дружине предъявить.
Дядя Агигульф сказал, что голову никому не доверит. Немало наслышан он о воинах, которые трофеи свои легкомысленно другим доверяли и через то немалый ущерб претерпевали. И вызвался сам в бург ехать, дабы с драгоценной головой не разлучаться. Да и с любимым вождем повидаться хотелось дяде Агигульфу.
Валамир сказал, что тоже в бург поедет. Валамир сказал, что Теодобад его, Валамира, очень уважает и к его советам прислушается.
Тут Хродомер закричал неожиданно, что, мол, зачем же Валамира с Агигульфом утруждать? Можно сразу Снагу брехливого с Ахмой-дурачком отправить. Уж их-то Теодобад послушает! Уж их-то Теодобад уважает!
Нет уж, добавил потом Хродомер, нужно мужа степенного посылать к Теодобаду. Чтоб дурацких выходок себе не позволял. Вот он бы, Хродомер, сам поехал, да село без присмотра как оставишь? Пускай Оптила, сын его, едет. Агигульф пускай мертвую голову Оптиле передаст, а Оптила ее отвезет и Теодобаду предъявит. И все, как надо, объяснит.
Ибо Агигульфа только пусти в бург. Теодобад едва его завидит, так сразу и решит: не иначе как новое озорство затеяли молодцы. И на голову чужакову лишь как на озорство глядеть будет. А мы через то можем и своих голов лишиться. Пусть Оптила едет.
Так Хродомер сказал.
Дедушка Рагнарис тотчас же закричал: что значит — Хродомер село без присмотра оставить не может? Сказал бы прямо: из-за своего колодца с плохой водой от косогора с заветными лопухами отдалиться ему, Хродомеру, боязно. Всем ведь ведомо, что не любит Теодобад Оптилу. Ибо копание в навозе предпочел Оптила подвигам ратным.
Неужто сам Оптила об этом забыл? Ведь неоднократно говаривал ему Теодобад при дружине своей. Дивился, как у отца, столь войнолюбивого, сын такой уродился. И много времени потратил в бурге Рагнарис, чтобы Теодобаду растолковать: в молодости, мол, да — войнолюбив был Хродомер, но как колодец выкопал, так к подворью и прикипел, точно каша к горшку. Не отскребешь. И сына такого же выпестовал, той же колодезной водой выпоил.
Насчет озорства — да, тут Хродомер прав. От Агигульфа с Валамиром озорство одно. Но это оттого, что кровь молодая в них играет.
Хродомер от злости аж побелел. А дядя Агигульф засмеялся обидно.
Неведомо, чем бы все закончилось, если бы отец наш Тарасмунд не сказал вдруг:
— Пусть Агигульф, отец Фрумо, едет.
— Голову не отдам, — твердо сказал дядя Агигульф. — Я ее в бою добыл.
— Ты бы себе на плечи еще голову добыл, — заворчал дедушка Рагнарис. Палкой стукнул и громко заговорил, что во всем ему хродомеровы козни внятны. Не обмануть его Хродомеру. Не опутать Хродомеру его, Рагнариса, речами хитрыми. Не быть по-хродомерову. На алариховом холме тыну быть, а не на хродомеровом косогоре.
Потому пусть едет Агигульф, сын Рагнариса, вместе с Агигульфом-соседом. И пусть эти два славных Агигульфа голову чужака предъявят и меч предъявят и поведают, как все было. Пусть, мол, дядя Агигульф говорит, а Агигульф-сосед пусть свидетельствует и подтверждает.
И пусть не забудут оба: голову и меч показывая, о тыне надлежит напоминать неустанно. Мол, еще Аларих, отец Теодобада, людей обещал дать и помочь тын возвести. Вторым бургом наше село сделать намеревался. Да только пал геройски и кроваво, обещание свое исполнить не успев.
И, сказав сие, дедушка наш руки не груди скрестил и на Хродомера, бороду выпятив, вызывающе уставился.
Хродомер же лишь рукой устало махнул и проговорил:
— Ладно, пусть по-твоему будет, Рагнарис. Пусть оба Агигульфа едут. А только тын у меня на косогоре ставить надо. Место там сухое и просторное, общий амбар есть где возвести.
И снова гомон поднялся. Стали старейшины насчет тына ругаться да пререкаться: где, мол, тын лучше ставить? Едва до драки не дошло.
Так всегда бывает, когда о тыне речь заходит.
КАК АХМА-ДУРАЧОК ХОЗЯЙНИЧАЛ
Когда доблестные Агигульфы уехали, вышло так, что Ахма-дурачок и кривая Фрумо остались на хозяйстве.
Фрумо оказалась Ахме ровней и быстро сделалась такой же придурковатой, как и ее муж, только на свой, на бабий, лад. Женщины у реки об этом судачили.
Нам с Гизульфом было интересно, кто у нее народится, ибо живот Фрумо уже заметен был. Дядя Агигульф говорит, что неведомо, кто ее обрюхатил. На тинге, где его, дядю Агигульфа, в подвиге этом обвиняли, так и не дознались. Так что отцом ахминого ребенка и Вотан мог быть, Странник.
Годья Винитар говорит, что Вотан есть диавол, по весям рыщущий.
