А иные вообще сомневались, что Григорий Желоб выйдет на поединок. Крепко его Федька кувшином приласкал, поди, до сих пор в голове гудит. Выставит Григорий вместо себя другого поединщика, не иначе. Обычаем это допускалось.
Но тогда и Федор Брех вместо себя на судное поле кого-нибудь пошлет, особенно если Григорьев поединщик окажется не ровня ему: благородному мужу зазорно скрещивать сабли с простым ратником из мужиков. Тут уж и самые смелые не решались предугадать исход поединка…
Река разделилась на два рукава; по левому, Малой Оби, плыла судовая рать, заметно склоняясь к закатной стороне. Уползал за горизонт высокий правый берег Оби, потянулась по правому борту болотистая низина, не то скопище бесчисленных плоских островов, не то луговины, изрезанные протоками, – в общем, земля пополам с водой, неверное место. А по другому борту сначала лес был, потом редеть начал, как огород после прополки, – здесь клочок леса, там клочок, а между ними густые заросли ивняка притаились на низинах. Зазывно проглядывали широкие протоки. Местные старейшины говорили, что за низиной течет рядом река Сосьва и что по протокам можно выйти на нее, минуя устье, но пройдут ли протоками большие лодки русских воевод, они не знают. Князь Курбский и Салтык решили не рисковать. Что значит лишняя сотня верст судового пути, если впереди их – тысяча?!
В устье Сосьвы судовой караван свернул перед вечером. Порывистый ветер со Студеного моря разогнал тучи, и ушкуи медленно плыли навстречу багровому закатному солнцу. Полтора десятка верст оставалось до Березового городка, и воеводы решили переночевать где-нибудь на берегу, чтобы прибыть на место не раньше полудновки [96]. Самое подходящее время для общей трапезы, которую задумал Салтык: в светлый полуденный час христиане, отложив труды свои, завсегда за стол садятся, вкушают, кому что Бог послал. Да и югорский князь Пыткей, если придет, как обещал, к Березовому городку, пусть потомится, рать ожидаючи с рассвета, – сговорчивей станет…
На последней стоянке перед Березовым городком Салтык велел раздать по ушкуям остатки мучицы, даже собственного запаса не пожалел для такого случая. Здешние пресные лепешки из толченой рыбы всем успели обрыднуть, пусть порадуются ратники свежему ржаному хлебушку.
Воеводский ключник Нечка Локотаев, отсыпая мучицу, горестно вздыхал, а потом долго корил своего господина за расточительность. Бережливость-де не скупость, даже государь Иван Васильевич бережливости не чурается, а потому богат безмерно. Когда дает государь баранов на корм иноземным послам, шкуры требует обратно и от тех шкур имеет прибыток казне. Золотые и серебряные кубки, которые во множестве подаются на государевых пирах, дворцовые люди недаром называют «соломенными». А почему? А потому, что солому в своих дворцовых селах государь велит не жечь и не швырять под ноги скотине, но продавать за деньги и на те деньги покупать золотую и серебряную посуду…
Салтык про себя посмеивался, но слушал верного слугу не без интереса. Неожиданной стороной поворачивался для него государь Иван Васильевич: вишь ты, за великими делами о мелочах домашних не забывает!
Березовый городок стоял на высоком левом берегу Сосьвы, на трех холмах, будто отсеченных от остального берега рекой Вогулкой и глубоким оврагом. Березовая роща, давшая название городку, шелестела желтыми листьями поодаль, а на самих холмах росли высоченные лиственницы, за которыми видны были деревянные стены и башни. Обрыв под городком отвесный, голый. Весенняя большая вода подмыла его, обрушила земляные глыбы вместе с деревьями; стволы упавших лиственниц с торчащими узловатыми корневищами громоздились у подножия.
В отличие от других обских городков, Сумгут-вош не прятался за лесными чащобами, с реки был виден издалека, и со стены его, в свою очередь, открывался необозримый вид на луговую низину правого берега Сосьвы, простиравшуюся до самой Оби-реки.
«Не боятся, видно, местные жители нападения!» – подумал Салтык, и эта неожиданно пришедшая в голову мысль озаботила его. Не в том, что холмы Сумгут-воша неуязвимы для приступа с реки, а с других сторон городок прикрывают дремучие леса, озера, протоки, – в другом. Некого березовцам бояться, вот что!
О тюменском хане Ибаке здесь, наверно, и не слышали, а если и слышали, то за угрозу для себя не воспринимали – далеко. И с другой стороны, из-за Камня, давно не приходили в Югру рати. Вольные добытчики, вроде шильника Андрюшки Мишнева с его молодцами, если и набегали малыми ватагами, то лишь на верховья Сосьвы, где стоит городок Ляпин. Но там живут сосьвенские вогулы, что до них березовским остякам? А югорский князь Пыткей, наверное, вообще ничего не боится. К Сумгут-вошу югричи собираются ненадолго, разве что для торговли. Богатство Пыткея в оленях, в морском звере. Юрты кочуют по бескрайней тундре. Попробуй дотянись до них!
Однако остяцкие князцы говорили, что большого князя Молдана признает за старшего и Пыткей, должен выйти к нему навстречу хотя бы из уважения. На это только и надеялся Салтык.
Но югорский князь Пыткей в Березовый городок не пришел, прислал своих старейшин с дарами.
Когда судовой караван, оповестив о себе пушечной пальбой, приблизился к городку, старейшины уже стояли на берегу. С ними было множество простых людей из юртов – югричей и местных жителей – остяков. Ясак они принесли богатый, ни в одном селении на Оби-реке такого большого ясака не было: множество мехов, рыбьего зуба, свежего и вяленого оленьего мяса. Салтык велел позвать местных людей на общую трапезу.
Костры разложили прямо на песчаном берегу, у подножия холмов, повесили над огнем воинские медные котлы. Щедро сыпали в котлы ржаную мучицу, швыряли большие куски свежей оленины. Варево получилось густое, пахучее. Десятники принесли в мешках круглые хлебы, наделили толстыми ломтями и своих ратников, и югричей. Деревянными черпаками разлили варево в малые котлы – на каждый десяток. Озадаченно поглядывали на югричей, которые толпились за спинами ратников: воеводы распорядились накормить всех, кто придет на берег, а как кормить? К общему котлу не посадишь, нехристи ведь, как им из одного котла с христианами хлебать?!
Но югричи оказались предусмотрительными: у каждого деревянное корытце с ручкой, тянутся к котлам, улыбаются, присели югричи со своими корытцами прямо на песок, тянут горячее варево, цокают от удовольствия, крутят простоволосыми головами (капюшоны свои, мехом отороченные, за спину откинули). Славная получилась трапеза, братская!
Тем временем из ушкуев дети боярские вышли, растянулись цепью, выгородив посередине стана поле для поединщиков. Холопы приволокли скамью для судных мужей, накрыли красным сукном. Люди толпой встали вокруг, из-за спин детей боярских выглядывают, ждут поединщиков. И югричи подошли: им тоже любопытно, что задумали бородатые русские урты.
Появились судьи, степенные дети боярские в праздничных кафтанах, высоких шапках, в руках – воеводские позолоченные шестоперы (князь Курбский велел из своих запасов взять – для торжественности). За ними – поединщики, Федор Брех и Григорий Желоб, в шлемах и легких кольчугах, при саблях.
Дети боярские в оцеплении загудели одобрительно: понравилось, что поединщики будут сражаться на саблях. Секира, что ни говори, топору сродни, мужицкому оружию!
Федор Брех на середину вышел, встал, подбоченясь, – веселый, багроволицый, видно изрядно хлебнувший перед боем хмельного меду. А Григорий Желоб к судьям пошел – тяжело, неустойчиво. Опустился перед скамьей на одно колено, что-то проговорил.
Дети боярские снова загудели, теперь уже недовольно. Без слов было понятно, что просит княжеский дворянин. Не оправился-де от раны, просит вместо себя другого поединщика.
Судные мужи, посовещавшись, решили:
– Быть по сему!
Выкликнули, кто вместо Григория биться согласен. И второй раз выкликнули, и третий, как обычай велит.
Раздвинув руками детей боярских, на поле вывалился звероподобный мужик в длинной, не по росту, кольчуге, с секирой за поясом, шлем нахлобучен на самые брови – шильник Гридя Озяблый. За ним Андрюшка Мишнев метнулся, вцепился в плечо. Но Гридя грубо толкнул его в грудь, вырвался, закричал:
– Вот он я! Коли дворянин не против, постою перед Богом за его правду!
Григорий Желоб кивнул судьям: «Согласен!»
Федька вперился в грубияна бешеными глазами – узнал. Не далее как на прошлой неделе встретил он Гридю ночью у стана. Шильник тянул в кусты упирающуюся остяцкую девку, намотав длинную косу на кулак. Федька с этим стыдным делом разбираться не стал, свалил шильника ударом кулака, а ратники, ходившие вместе с ним в дозоре, от себя добавили, чтобы впредь озоровать неповадно было. Докладывать воеводам о Гридиной провинности Федька не стал и об угрозах, которые тот посылал ему вслед, напрочь забыл – посчитал за пустое. А Гридя, выходит, злобу затаил… Хорошего же поединщика выставил вместо себя Гришка, такого же похаба! А может, оно и к лучшему, зараз с обоими посчитаться?!
