специально его избегает и не обращает на него внимания. Другие также не имели повода примечать чужака, который среди очень многочисленных в то время в Польше итальянцев, почти каждый день прибывающих, не был каким-нибудь особенным явлением.
* * *
Ожидая обещанного зрелища, обе итальянки остались на своих местах. Бьянка – всё ещё очень оживлённая, зацепляющая мужчин взглядом и словом, кокетливая, весёлая, Дземма – погружённая в себя и молчаливая.
Тот, кто её знал, легко объяснял себе её грусть, которую она не скрывала. Шутливые, непрекращающиеся щебетания спутницы порой Дземме были явно неприятны, она строила гримасы, отворачивалась, но своего места оставить не хотела.
Монти, пару раз тщетно попробовав вступить с ней в разговор, не получив ответа, остался молча на месте, пожирая её глазами. Она была в этот день чудесно красива в своём чёрном платье, с той трагичностью на лице, которая среди общего веселья тем выразительней отражались.
Прошло довольно много времени, а за окном ничего не изменилось; проплывал народ, разговаривая, некоторые останавливались, чтобы посмотреть на итальянку, знакомые подходили поздороваться. Время от времени на дороге от замка появлялся всадник, громко рассказывая что слышал: где был молодой король, где кортеж, везущий невесту, а так как в давке и толпе не обходилось без случайностей, то покалеченных коней приводили обратно в замок, то люди, которые плохо себя вели и были вынуждены уйти из отрядов.
Уже хорошо за полдень любимый слуга молодого Сигизмунда, знакомый с Дземмой и Бьянкой, придворный Мерло, который к свите короля не принадлежал, но был предназначен для посылок в замок, галопом мчался к Вавелю.
Он был в этот день так же наряжен, как и все, с большой элегантностью, но без тяжёлых доспехов, потому что постоянно крутился. Это был живой, смелый, весёлый парень и молодой пан его любил, потому что для него был готов на всё. Когда речь шла о службе королю, для Мерло не было невозможного и трудного. Он не раз ради него натыкался на опасности и проливал кровь, старому королю стал неприятен, но всё это вытерпел и служил ему верно, как привык с детства.
Увидев Мерло, Бьянка смело вытянулась, платком давая ему знаки, поскольку догадывалась, что, должно быть, у него есть новости о встрече. Может, он не выслушал бы её, спеша в замок к старой королеве, но в то же время он увидел Дземму, и коня повернул к окну. Едва он тут остановился, вокруг него столпилась кучка любопытных.
– Говори, – крикнула Бьянка, – ты видел молодую пани?
Мерло с коня вытянулся к окну.
– Я возвращаюсь оттуда, – сказал он, – еду от шатров. Королева уже прибыла, но эта бедняжка так хрупка и бледна, что не знаю, как выдержит сегодняшний день. Когда её вели от кареты к шатрам маркграф Ежи с князем Лигницким, в любую минуту казалось, что ноги её закачаются и она упадёт. Вся убранная в парчу, покрытая драгоценностями, она сгибалась под их тяжестью. Не королевой казалась, а несчастной жертвой, прямо жалко становилось.
Дземма бросила на Мерло гневный взгляд, а тот продолжал дальше:
– Август, наш пан, встретил наречённую на полдороги и они тут же поклонились друг другу, взявшись за руки. Только тогда начались речи и неизвестно, когда этому конец будет, потому что с обеих сторон ораторов достаточно, а кто приготовил речь, тот её не простит.
– А молодой король? А король? – спросила Бьянка.
– Ну, и этот стоит, как осуждённый, – сказал Мерло, – бледный и измученный. Золотая наречённая и серебряный пан! – прибавил он, смеясь. – Если бы у нас знали, что пани целиком оправят в золото, мы могли бы тоже нашего пана хоть в пурпур нарядить, а так он бедно им показался. – А скоро ли начнётся въезд? – спросила Бьянка.
– Видите, как там на западе заволакивает тучами? – сказал он. – Не нужно пророка, чтобы угадать, что пока они медленно доползут от шатров до города, обязательно начнёт капать дождь и нашим парадным уфцам атласы и бархат намочит.
Мерло начал весело смеяться.
– Если речи закончились, – прибавил он, отпуская поводья коню, – они должны уже выехать из города, но если бы даже дождь висел над ними, не поспешат, потому что такой торжественной кавалькаде не подобает двигаться иначе как шагом.
Сказав это, он приложил руку к берету, поклонился женщинам и, крикнув толпе, чтобы расступилась, поскакал дальше к замку.
Потом снова прошло много времени, прежде чем от Флорианских ворот через тесные толпы прошёл ропот, объявляющий, что торжественная процессия приближалась. И, как заранее предсказывал Мерло, весенняя туча на самом деле медленно подошла, небо стало серым, начал капать дождик, а оттого что дело было к вечеру, старые люди предсказывали, что дождь будет золотым.
Наконец народ на улице расступился и показались первые люди из кортежа. А было на что смотреть! Каждый из панов хотел быть первым; таким образом, отряды не только великолепием, но численностью были существенные; люди ехали по двое, самое большее по трое, но каждый отряд казался очень многочисленным и длинным. Друзья и враги, довольные и недовольные среди этих панских дворов, которые окружали молодую королеву, должны были отдать первенство архиепископу-примасу, Гамрату. Этот новый человек представительностью и роскошью, и даже многочисленностью людей опередил Тарновских и Кмитов. Это было для него важно. Его постоянно упрекали в плебействе, здесь он хотел показать, что он выше самых влиятельных панов. Его люди были подобраны старательно, красивые, сильные, с прекрасной фигурой. Большая часть была одета по-польски, в пурпурные жупаны и контуши из ткани золотистого цвета, но чело составляли панцирные архиепископа – серебряные доспехи, красные чамары, а на плечах крылья из белых страусиных перьев в серебряной окантовке.
Сколько всё это стоило Гамрату! Его недруги с иронией говорили, что, должно быть, он достал костёльное серебро, а другие шептали, что он много задолжал купцам.
Рядом с этим отрядом архиепископа, в котором могло быть, на первый взгляд, до трёхсот человек, только один мог великолепием стоять наравне, но он был меньше по количеству человек. Это был отряд гетмана Тарновского. Но старому пану из паном не было нужды прилагать усилия и думать рисоваться; его отряд был не так велик и одет он был на испанский манер. Он наверняка одел бы их по-польски, но, узнав о Гамрате, не хотел с ним соперничать. Там тоже были прекраснейшие лошади, а люди не так молоды, но зато великие духом, настоящие рыцари, которые прошли не один победный бой.
Каштелян Познаньский, Анджей из Горки, сам нарядился по-итальянски и людей одел. Князья Радзивиллы
