Только на рассвете король и его спутники прибыли в Бейт-Лехем. После совсем недолгого отдыха все пошли к семейным алтарям, а потом – на общий праздник в честь прибытия короля. На следующее утро Авишай бен-Цруя, Давид и пророк Натан знакомились с новым поколением земляков.
Возвращались через три дня усталые, притихшие. Каждый думал: как хорошо, что он побывал в Бейт-Лехеме.
А в первую же ночь по возвращении в Город Давида Авишай бен-Цруя умер. Было ему восемьдесят лет.
На этот раз по дороге из Города Давида в Бейт-Лехем двигались факельщики, плакальщицы, отряд Героев, многочисленная родня, жители города. Носилки с телом Авишая лежали на плечах молодых воинов.
Пещера-усыпальница рода Бен-Цруев находилась за южной стеной Бейт-Лехема, вход в неё закрывал от диких животных тяжёлый валун. Три дня назад внуки Авишая вошли в пещеру, сдвинули к стене останки Асаэля и освободили место для деда.
Герои опустили на пол носилки, сказали положенные слова и вышли. Зажгли поминальный светильник, все по очереди входили в пещеру, прощались с Авишаем и клали у входа по камешку. После похорон вход опять завалили камнем.
Вечером Давид снова пел. Одна из его песен рассказывала о воине-иудее и его копье. Рука воина не поднялась на преследующего его короля, потому что тот был помазанником Божьим, она защитила во время битвы другого короля иврим – вот он, живой, перед вами, – и та же рука поразила триста врагов – филистимлян.
Когда возвращались с похорон, Давида догнал пророк Натан.
Толпа на мулах, осликах и пешком растянулась по старой Хевронской дороге до Города Давида. Никому не было дела до их разговора.
– Скажи, начал пророк Натан, кто сможет так говорить с Богом и людьми, когда ты…
– Умрешь, подсказал Давид. Останется Шломо, мой сын.
– Я должен с ним познакомиться, – сказал пророк Натан.
Давид ждал, зная, что сейчас будет вопрос о более важном.
– Что случилось вчера там с тобой у солдат? Ты несколько раз прерывал пение.
Давида прошиб озноб. Люди замечают, что он стал забывать слова. Давид не ответил.
Некоторое время они ехали молча. Ласковый свет иудейской осени лежал на гривах мулов, на руках и лицах собеседников, на их рубахах и оружии.
– Ты всё время думаешь о смерти, – сказал пророк Натан. – Что ж, в наши с тобой годы это понятно.
– А ты её не боишься? Разве тебе не противна мысль, что ты сгниёшь, что тебя растащат черви, так что не останется и следа?
Пророк Натан покачал головой.
– Смерти нет, Давид. Так меня учили старики, так объяснял нам пророк Шмуэль. Давай попробуем разобраться, насколько нам, смертным, это под силу, какую участь определил людям Господь. Если считать, что после смерти ничего нет, то к чему вообще всё? Что тогда для меня имеет значение, если я ни о чём не буду знать, после того, как умру?
– Почему ты замолчал? Продолжай, Натан.
– Господь дал человеку понимание, что со смертью тела жизнь не кончается. Помнишь, как поднялся наш король Шауль, когда филистимляне пошли на Землю Израиля? Не пощадил ни своей жизни, ни жизни сыновей – вечная им всем память! – хотел только одного – защитить народ. Да возьми ты любого простого человека. Один всю жизнь работает, чтобы что-то оставить детям; другой через суд требует очистить от клеветы его доброе имя; третий от себя отрывает, чтобы помочь бедным. А зачем? Он же умрёт, так не всё ли ему равно, что о нём будут говорить? Выходит, не всё равно. Значит, Бог дал нам чувствовать, что, когда тело умирает – это ещё не конец. В нашем Учении есть рассказ о смерти первосвященника Аарона: И сделал Моше так, как повелел Господь, и взошли они на гору Ор пред глазами всей общины. И снял Моше с Аарона одежды его, и умер там Аарон на вершине горы. Душа покидает одни одежды и переодевается в другие – вот и вся смерть.
У последнего перед Городом Давида родника они сошли с мулов, сожгли немного мяса и хлеба и вылили на песок воду, прося у Бога принять душу воина Авишая бен-Цруи.
***
Глава 27. В селениях иврим. Овадья
Едва окончились осенние праздники, Давид вызвал меня к себе.
– Ты ещё не рассказал мне о северных племенах. Как они живут, с кем торгуют, кто их враги? Теперь я тебя слушаю.
Мой рассказ привёл Давида в прекрасное расположение духа.
– Бен-Цви, – сказал он, поколебавшись, – послушай. За день до убийства Авнера бен-Нера мы с ним вспомнили нашу первую встречу. Представь, старый король Шауль возвращается из похода на амалекитян, войско растянулось по всему югу, трое всадников – Шауль, его оруженосец и Авнер бен-Нер – подъехали к Бейт-Лехему и видят, у костра сидит пастух лет пяти, на колене у него копьё, на поясе – праща. Звери воют и дышат совсем рядом, но свет костра даёт ощущение надёжности мира, в котором живёшь. Да горячее молоко, да лепёшка. Ты счастлив, и всё время говоришь с Богом.
– Так это был ты?
– Да.
– А когда ты поверил, что ты – помазанник? После слов пророка Шмуэля?
Давид покачал головой.
– Нет. Тогда и я, и мой отец только перепугались.
– После победы над Голиафом?
– Нет.
– После разгрома Филистии?
– Тоже нет.
– Так когда же?
– Когда услышал с неба над Ивусом Его повеление: «Здесь!» Нас было пятеро всадников из Хеврона, но оказалось, что слышу Его только я. В тот день я понял, что главный город Земли Израиля должен быть построен на месте Ивуса, на горе Мориа.
– Ты только голос с неба слышал или что-то ещё и увидел?
– Этого я описать не могу. Но с тех пор, Бен-Цви, мне кажется, что я всё время иду туда, наверх… И всё меньше боюсь уйти насовсем, – вырвалось у него.
– Сколько тебе лет, Давид?
– Шестьдесят один. Но разве это важно? – Он помолчал, потом закончил: – Хочу сделать для иврим всё, на что был помазан, и тогда уйти.
– Теперь я узнал, почему ты выбрал Ивус.
Со двора донеслись брань и команды хриплым голосом. Все поняли: командующий.
– Надоело мне! – орал Иоав бен-Цруя. – Эфраимцы ворчат, что они отправляют в армию солдат и мулов больше, чем другие. Половина племени Дана переселилась на север – иди теперь набирай там солдат! Гадиты перевели своё ополчение через Иордан, чтобы учить там молодых бойцов… Что это за армия: ни бойцов, ни мулов, ни мечей!
– Иоав! – крикнул Давид. – Зайди ко мне.
У входа показался затылок с прилипшей к нему хвоей: командующий пятился, продолжая ругаться с посланцами племён. Войдя, он поздоровался, не дожидаясь приглашения, сел к столу, закряхтел, схватившись за поясницу, закусил губу и стал наливать себе воду из кувшина. Черты его лица уже приобрели сухость, а кожа на шее обвисла и пожелтела. «Старый, – думал Давид.– Но до чего ещё крепкий! Разве можно без него обойтись, что ни прикажешь – справится!»
– Иоав, – начал он,– я решил, что армию нам надо собирать не так, как сейчас, а по числу солдат, нужных каждый месяц.
– Согласен. Как начал король Шауль, так и нужно продолжать.
– Верно. Так вот, пройдись по всей Земле Израиля и пересчитай иврим, сколько у нас мужчин от восемнадцати до сорока лет, сколько смогут племена поставлять для армии еды и оружия, где военные станы переполнены, а где еле хватает защитить от кочевников самих себя. Вернёшься – подумаем, сколько, откуда набирать в войско.
Иоав опешил. Пересчитывать иврим? Но ведь это – грех!
Он отпил воды и заговорил:
– Да умножит Господь народ свой, сколько есть его, во сто крат! И разве не все они – рабы моего короля! Так зачем требует этого господин мой? Зачем хочет ввести во грех Израиль?
Но строгим было королевское слово Иоаву.
– Пройди по всем племенам израилевым, от Дана до Беэр-Шевы, и пересчитай людей, чтобы знать мне число народа.
Отдав приказ Иоаву бен-Цруе, Давид позвал к себе Адриэла из Мелхолы, мужа Мейрав, старшей дочери Шауля. Усадив его рядом, он помолчал, потом начал:
– Я виноват перед твоей семьёй, но детей твоих, внуков Шауля, уже не вернуть.
– Не ты их повесил. Это сделали хивви-гивониты.
– И они должны быть наказаны, – Давид стукнул кулаком по столу. – Солдаты Бнаи не нашли в Гиве ни одного из вешателей, все они бежали на север. – Он помолчал и опять заговорил: – Я приказал Иоаву бен-Цруе с солдатами пройти по Земле Израиля и пересчитать всех мужчин. Они будут и обыскивать селения и города хивви, пока не найдут и не перебьют всех, кто обманул меня и повесил внуков Шауля. В Иудее говорят: «Месть – сестра Благодарности и дочь Памяти». Ты можешь пойти с Иоавом, он выделит тебе солдат.
– Хорошо, Давид, я подумаю. А теперь послушай меня. Даже не начинай пересчёт биньяминитов. Наше племя после бунта Авшалома относится ко всему, что приходит из Города Давида, с опаской. Солдатам из племени Йеѓуды лучше не входить в наши селения.
