Тут стоявшие во дворе перестали разглядывать небо и посмотрели друг на друга. Взгляд у Руввима был пустым, ненасмешливым и неколющим. Ариэль же выглядел еще более усталым, чем прежде, и в глазах у него появилась какая-то удивленная и пронзительная тоска, какая бывает у человека, только что приговоренного к смерти.
Отворилась калитка, и незаметный привратник пропустил во двор третьего человека — нарядного и безликого. Это пришел Матфания, председатель рабочей группы.
Луч света ворвался следом за ним, и в этом луче сверкнул целый рой слепней. Гудя и жужжа, они угрожающе устремились к Руввиму и Ариэлю. Но стоило привратнику затворить калитку, а лучу погаснуть, слепни сразу же куда-то исчезли, звук оборвался, и ни одно насекомое не село на членов рабочей группы.
— Неужели опоздал? — встревожено спросил Матфания.
— Ничуть, — ответил Ариэль. А Руввим сообщил:
— Товарищ Мегатавел уже находится у товарища Иоиля. Скоро и нас пригласят.
И точно — открылась дверь, ведущая в дом. Во двор вышел раб-сириец и сказал:
— Господин зовет вас. Пожалуйте, гости дорогие.
Первым решительно и твердо вошел Руввим. Вторым — взволнованный Матфания. Третьим — задумчивый Ариэль.
В прихожей сириец и еще один раб — по виду финикиец — омыли вошедшим ноги. Они хотели начать с Руввима, ноги которого были особенно грязны. Но Руввим вперед себя пропустил Матфанию, затем уступил место Ариэлю, и оба они потом стояли и ждали в передней, пока омоют ноги Руввиму. Так и вошли в горницу, как омылись: первым вошел Матфания, за ним — Ариэль и последним — Руввим, испачканный и всклокоченный, но с чистыми, пемзой оттертыми от грязи ногами.
В горнице за столом сидели два человека. Один был большим и грузным, с простецким лицом, с совершенно седой, но густой и лохматой шевелюрой и с такой же густой и взлохмаченной бородой, с широким и кривым ртом, как бы задранным к правому глазу. Этот правый глаз у него был чуть прищурен, а левый — широко открыт. Брови были густыми и совершенно черными. Нос — мясистым и раздвоенным посредине и еще раз раздвоенным по бокам, — эдакая айва вместо носа. И такими же раздвоенными и толстыми были у него мочки ушей. Лет ему было за семьдесят, но выглядел он намного моложе своих лет, полным сил и здоровья.
Рядом с ним за столом помещался длинный и худой человек с пегими, реденькими, зачесанными на лысину волосами, пустыми и бесцветными глазками, тонким и чувственным носом, маленьким, безгубым почти ртом и жиденькой бороденкой, которая, похоже, как выросла у него когда-то в юности, так больше и не росла, а только пожелтела от возраста. Лицо его было покрыто толстым слоем пудры — видимо, сам пудрился, так как пудра лежала комками, подчеркивая морщины и природную серость лица. Он был больше похож на высохшего и сморщившегося юношу, чем на почтенного старика и глубочайшего в Иудее знатока Священного Писания.
Первого звали Иоиль, и он после смерти Гиллеля возглавлял основанную тем школу. Второго звали ЛевийМегатавел, и он теперь возглавлял школу Шаммая, который тоже успел умереть.
— Мир вам, добрые люди, — произнес Иоиль еще до того, как вошедшие успели его поприветствовать. И тут же оценил и одобрил одного из вошедших: — Молодец Руввим — постится на неделе. А мы, гиллельянцы, ленимся — соблюдаем только День Очищения.
Сказав это, Иоиль обернулся к соратнику своему, Левию Мегатавелу. Правый его прищуренный глаз при этом как бы шутил и смеялся, а левый, широко открытый, будто извинялся.
Ни малейшего изменения не произошло в лице Левия.
— Впрочем, ленимся мы, для того чтобы сохранить силы и направить их на соблюдение более важных фарисейских правил, — прибавил Иоиль.
— Все правила одинаково важны. Нет более важных или менее важных, — высоким юношеским голосом произнес Левий, сохраняя при этом окаменелость лица и пустоту взгляда.
— Точно и справедливо замечено, — готовно поддержал его Иоиль и тут же ласково улыбнулся и добавил: — Но немощь человеческая, увы, дает о себе знать.
Вошедшим было предложено сесть напротив старцев и учителей.
На столе стоял кувшин с водой и пять чаш вокруг кувшина. Два блюда были установлены справа и слева от кувшина. На одном лежали сушеные финики, на другом — белые баккуроты-скороспелки.
Иоиль зачерпнул из блюда несколько фиников и разом отправил в широкий свой рот. И не успев прожевать их, сказал:
— Товарищу Левию и Руввиму нельзя. А ты, Матфания, и ты, Ариэль, угощайтесь с Божьей помощью. Особенно баккуроты рекомендую. Очень сладкие.
И тот, и другой поблагодарили гостеприимного хозяина, но к плодам на столе никто не притронулся.
Матфания извлек из-за пояса дорогой пергамент, заботливо перевязанный шелковой лентой, положил его справа от себя, а на левую сторону стал выкладывать восковые таблички, формируя их в аккуратную стопочку, которую после каждой извлеченной таблички старательно поправлял.
— Давай, Матфания. Не томи душу. Докладывай, — поторопил его Иоиль, пережевывая финики.
— Сегодня ночью по вашему указанию, достопочтенные руководители и главные учителя, было проведено заседание рабочей группы. На ней присутствовали: в качестве председателя ваш покорный слуга, от школы великого Шаммая товарищи Руввим и Закхур, от школы великого Гиллеля… — стал докладывать Матфания, но Иоиль ласково перебил его:
— Знаем, знаем. Сами, чай, создавали… К делу переходи, к делу.
— Слушаюсь. К делу перехожу, — сказал Матфания и принялся развязывать ленту на пергаменте. — В ходе заседания были последовательно и тщательно рассмотрены и изучены действия и поступки Назарея… прошу прощения, Иисуса из Назарета, эпизод за эпизодом, и по каждому из эпизодов были высказаны различные суждения…
— Это тоже не надо, — как бы между прочим и очень приветливо остановил его Иоиль. — Результаты давай. То есть какие были высказаны мнения, какие приведены аргументы и главное — на чем согласились. И коротко, очень коротко.
— Коротко. На чем согласились, — повторил Матфания и развернул перед собой пергамент, покрытый старательно выписанными, почти каллиграфическими письменами. — Можно, учитель, я буду называть его Назареем? Для краткости…
— Для краткости можно, — разрешил Иоиль.
— Спасибо… Оценивая действия Назарея касательно так называемых исцелений людей, товарищ Руввим охарактеризовал его как фокусника и шарлатана, а товарищ Ариэль, со своей стороны, назвал его выдающимся врачом и целителем.
— Позвольте мне уточнить, — смиренным голосом и с потупленным взором произнес Руввим. — Я, в частности, имел в виду…
Он не договорил, так как Левий Мегатавел вдруг слегка повернул голову и не то чтобы посмотрел на Руввима — нет, скорее, направил в его сторону глаза. И в этих, прежде потухших глазах вдруг что-то возникло и зажглось.
— Если потребуется, тебя спросят. Сейчас слушаем Матфанию, — прозвучал над столом треснутый юношеский дискант.
— Прошу прощения, — быстро сказал Руввим и несколько раз кивнул головой.
— С одной стороны, шарлатан, а с другой — великий целитель, — с интересом повторил Иоиль. — Ну, и на чем вы договорились?
— Было записано так: Назарей действительно лечит людей и, вероятно, воскрешает мертвых, но от этих исцелений люди не становятся счастливее и здоровее, так как не укрепляются в правильной вере, а некоторые из них, напротив, отдаляются от Закона.
— Вероятно, воскрешает мертвых? — переспросил Иоиль. — А слово «вероятно» откуда взялось?
— Товарищ Руввим настоял и убедил группу, сославшись на два случая, в которых могла иметь место летаргия, — доложил Матфания.
Иоиль сперва задумчиво покачал головой, затем взял из блюда и отправил в рот два беленьких баккурота, а потом сказал:
— «Шарлатана» вы правильно выкинули. В том, что касается лечений, Иисус так же похож на шарлатана, как я — на римлянина… И слово «вероятно» перед словом «воскрешает» я тоже предлагаю убрать. Лазаря он воскресил, когда покойник натурально уже провонял… Подлинное было воскрешение. И товарищ Левий тогда справедливо обратился в синедрион, чтобы, так сказать, юридически рассмотреть этот случай и задать Назарею парочку вопросов.
Иоиль участливо посмотрел на своего соратника и соседа, но тот хранил неподвижность и молчание.
— Хорошо. Пойдем дальше, — улыбнулся и велел Иоиль.
— Товарищ Руввим, — продолжал докладывать Матфания, — обратил внимание на то, что исцелениями Назарей пытается привлечь на свою сторону влиятельных людей среди иудеев, иродиан и римлян и тем самым настроить их против партии и правоверных иудеев, защитников Закона. Товарищ Ариэль, вернее, его младший соратник, товарищ Фамах…
— И кого это он привлек на свою сторону? — перебил Иоиль.
Матфания заглянул в пергамент, но не нашел в нем ответа и взял одну из восковых дощечек.
