У специалистов было немало способов, позволяющих получить преимущество в игре. Согласовывая условия будущей партии, они, например, требовали фору за то, что будут играть из-за спины или одной рукой. Специалистов играть одной рукой в Москве было двое: Шахназаров и Михаил Григорьевич Жуков, который и рассказал мне о бильярде сороковых годов.
В пятидесятые годы на бильярд снова начались гонения. Поводом к этому явились нетрудовые доходы профессиональных игроков. А такие были в каждой бильярдной, где заключали пари, или, как тогда говорили, «мазы». «Мазали» на десятки и сотни рублей. Если договаривались на три партии, то первую профессионалы играли кое-как, вторую – получше, ну а третью – блестяще. В ней незадачливого клиента ожидал полный разгром. Профессиональные игроки были, конечно, не только в бильярде. Кто-то зарабатывал себе на хлеб игрой в преферанс, кто-то в шахматы. Но у этих игр есть одно преимущество: им не нужно дорогого тяжелого инвентаря. Играть же в бильярд, не имея бильярдного стола, невозможно. А столы-то как раз и убрали. Многие из них оказались потом на дачах больших начальников, генералов, академиков.
Ну а в сороковые годы государство еще не успело прийти в себя после войны и за всем уследить. Граждане этим пользовались.
На радостях они старались не замечать разруху, принесенную войной. «Что нам стоит дом построить? Нарисуем – будем жить», – говорили они и верили, что пройдет немного времени и Москва снова похорошеет и даже станет лучше, чем была. Да и сами москвичи после войны стали смелее и шире душой. Они научились ценить жизнь и презирать богатство. Помню одного фронтовика, который, в конце сороковых годов, получив зарплату, напивался и, сидя на асфальте у своего дома в Большом Сухаревском переулке, раздавал мальчишкам сотенные купюры. На что он потом жил – не знаю, но в этом сумасшедшем широком жесте безусловно звучала радость Победы. Все понимали: преодолено главное, остальное – ерунда.
А сама Москва под конец войны стала выглядеть неважно. Пожары не способствовали ее украшению. В ней давно не красили дома, не мостили улицы, не сажали цветы и деревья. На Чистопрудном бульваре трава была вытоптана, а сам пруд превратился в грязную лужу. Пришла в запустение и площадь у Белорусского вокзала, а мостовая в Кривом переулке, это между улицей Разина (Варварка) и Мокринским переулком, пришла в такое состояние, что в ее выбоинах и ямах ежедневно застревали машины. Надо было очистить пруд, привести в порядок площадь у вокзала, убрать с нее трамвайный круг, разбить сквер и вообще сделать очень много нужных и неотложных дел.
В домах, например, прохудились и текли крыши, развалились подъезды. Некоторые из них были так изуродованы, что нельзя было ни войти в дом, ни выйти из него. Во флигеле дома 10 по Конюшковской улице упразднили крыльцо (на дрова, наверное, растащили) и теперь, чтобы выйти на улицу, жильцам приходилось прыгать на землю чуть ли не с двухметровой высоты. Необходимо было восстановить подоконники, двери, рамы, которые в холодные зимы жители города выломали и сожгли.
И снова вспомнилась поговорка: «Москва не сразу строилась». Настало время собирать камни, мусор и грязь. Надо было начинать новую жизнь. И начали. Постепенно, но стало возвращаться прошлое.
Со временем исчезли такие приметы военных лет, как скелеты разбомбленных домов и кладбища военной техники. Одно такое кладбище находилось в районе станции Ховрино. Там лежали горы разбитых истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков.
В начале 1946 года открылись после ремонта Сандуновские бани, заработали в городе шестьдесят чайных. В новой чайной на Добрынинской (Серпуховской) площади стала подаваться традиционная «пара чая» – один большой чайник с кипятком и маленький – с заваркой. Летом были сняты трамвайные рельсы в Охотном Ряду.
В городе появились булочные, работавшие круглосуточно и продававшие хлеб без карточек. Такими стали булочные в доме 30 на Кировской (Мясницкой) улице, в доме 2 на Малой Бронной, а в доме 6 на улице Горького (Тверской) открылся большой хлебный магазин, который тоже продавал хлеб без карточек.
Уже в 1945 году на кондитерской фабрике «Большевик» запустили в работу аппарат по расфасовке и укладке печенья «Бисквит», а на фабрике имени Бабаева впервые в стране стали делать для шоколада пластмассовые формочки взамен металлических; была возобновлена и механическая укладка конфет в коробки. Фабрика «Рот Фронт» стала выпускать шоколад «27 лет Октября», «Гимн» и «Дирижабль», а также шоколадные конфеты «в завертке»: «Мишка-сибиряк», «Красная Москва» и «Золотая нива».
Конфеты имели и другие интересные названия: «Броненосец Потемкин», «Мистер Твистер», «Коломбина», «Эсмеральда», «Ковер-самолет», «Наше строительство», «Тачанка», «Шалость». Торты назывались: «Мокко», «Дипломат», «Зандт», «Манон», «Миньон», «Баумкухен», «Отелло» и «Калач». «Отелло» был шоколадный, как мавр, а «Калач» из безе – круглый, белый и пышный. Такой могла бы стать Дездемона, проживи она подольше.
Пирожные назывались: буше, тарталетки, меренги, трубочки, муфточки, кольца, картошка обсыпная и глазированная. Появились пирожные «Наполеон», «Эклер» и «Шу».
Вообще в послевоенные годы разнообразие названий конфет, бисквитов, восточных сладостей и прочих кондитерских премудростей могло удивить любого. Другое дело, что не все они, не везде и не всегда появлялись в продаже. Разве что в каком-нибудь привилегированном буфете можно было отведать такие восточные сладости, как «Хилами», «Парварда», «Грильяж сабирабатский», «Ногул кинзовый», «Шакер пендыр» мятный, ванильный, имбирный или лимонный, «Бадам аби набад», жареный мак с медом, «Гязь исфаганская», абрикосовая косточка в сахаре или соленое урюковое ядро.
В 1945–1946 годах с предприятий пищевой промышленности города исчезли суррогаты и была введена довоенная рецептура продуктов, установлена минимальная жирность молока – 3,2 процента. Сахарин, дульцин и прочие искусственные «сладости» ушли в прошлое. В рекламе кондитерских изделий и мороженого особо подчеркивалось, что приготовлены они «на чистом сахаре».
Возвращение к мирной жизни означало и возвращение к порядкам мирного времени.
Знаменитая аптека № 1 на Никольской (бывшая Феррейна) до войны сверкала огнями люстр, красным деревом и зеркалами. Ее украшали китайские вазы и металлические скульптуры-светильники. На лестнице, между первым и вторым этажами, стояла скульптура Ленина с вытянутой рукой, у подножия которой всегда лежали цветы. Аптека на своей «фабрике медикаментов» готовила лекарства на всю Москву. В ней постоянно находились врач и медсестра, готовые оказать помощь. Кроме того, имелись глазной кабинет и отдел парфюмерии. «Во время войны, – вспоминает работавшая в ней в те годы Ольга Григорьевна Озерова, – работы у аптеки было так много, что приходилось трудиться по ночам. За три рабочие ночи можно было заработать 20 рублей и купить на них туфли». По окончании войны аптека постепенно вернулась к условиям мирной жизни, однако после ремонта, проведенного в конце сороковых годов, в ней не стало парфюмерного отдела и глазного кабинета, однако дежурства медсестер продолжались.
Теперь, после войны, повысились требования к работникам торговли. В магазинах появились «бригады отличного обслуживания». «Культурное» обслуживание покупателей стало навязчивой идеей некоторых руководителей торговли, а газеты и общественность повели охоту на грубых продавцов.
Работник Московского городского комитета партии Романычев как-то стал свидетелем сценки, произошедшей в табачном магазине: покупатель потребовал папиросы «Звездочка», а продавец заявил ему, что этих папирос в продаже нет, кончились. Тогда покупатель возмутился: «Как же нет, если они на витрине выставлены!», на что получил ответ: «Я, гражданин, из-за вас витрину ломать не буду».
«Вот вам и культурное обслуживание покупателей! – с досадой сказал по этому поводу Романычев на совещании в Горторге. – А ведь сейчас, как никогда, встает вопрос повышения деловой и политической квалификации продавцов… Были случаи, – понизив голос продолжал он, – когда люди, окончившие Плехановский институт, не могли ответить ни на один политический вопрос».
Работника горкома такое положение не могло не беспокоить. Мало того, что продавцы грубы, нечисты на руку, так еще и политически неграмотные. Более того: чем неграмотнее, тем грубее. С продавцами проводили политзанятия, им читали лекции на темы: «Ленин и Сталин в борьбе за партийность в марксистской философии», «Влияние коммунистического манифеста на развитие марксистского движения в России», «Ленин и Сталин о коммунистическом воспитании», «Борьба за единую демократическую Германию» и даже «Низкопоклонство перед Западом в советском литературоведении». (В стране шла борьба с космополитизмом.) Однако ничего на них не действовало, а самые несознательные продавщицы готовы были чистить картошку, лишь бы лекцию не слушать.
