и унтер-офицеры жили отдельно, у каждого был свой денщик.
Однако калькуттский лагерь имел одну важную особенность – значительно превосходил в размерах иные военные базы. Примыкавший к лагерю огромный, точно еще один городок, базар был открыт круглогодично и предлагал такое разнообразие товаров, что молодой джаван мог месяцами не покидать место постоя.
Будь его воля, Кесри охотно пользовался бы услугами базара, но сейчас это было невозможно – обитателям форта категорически запрещалось выходить за его пределы. Поскольку Лондон еще не отдал официального приказа, формирование экспедиционного корпуса считалось военной тайной, и во избежание утечки информации сипаев заточили в границах крепости.
Поначалу Кесри был весьма недоволен запретом, но потом, обустроившись в новом жилище, понял, что все не так уж плохо. Жизнь в казарме сама по себе была новым впечатлением, и, кроме того, он, заселяясь одним из первых, смог занять лучшую комнату в торце здания с окнами на две стороны. Обитание на третьем этаже тоже было в новинку – Кесри никогда не жил так высоко над землей, да еще со столь хорошим обзором окрестностей.
С другой стороны, было утомительно постоянно находиться на службе. В других лагерях и городках существовало уютное разделение служебных обязанностей и досуга: в конце дня, вернувшись в свои жилища, сипаи переодевались в дхоти и рубахи. Сейчас же им, точно английским воякам, приходилось носить форму весь день, к чему они привыкли не сразу. Однако в такой жизни были свои преимущества – она избавляла от расходов на слуг и хозяйственных хлопот.
Казарма бенгальских волонтеров располагалась в отдаленной части форта. Сипаям отвели небольшую часть здания, поскольку их батальон был таковым лишь по названию. Даже в полной комплектации он не достигал и половины своей обычной численности: всего две роты, каждая в сто человек.
Малый состав подразделения порадовал Кесри – значит, над ним не будет джемадаров и субедара, всюду сующих свой нос. В своей второй роте он был старшим унтер-офицером. Еще одна хорошая новость – майор Болтон только временно исполнял обязанности командира батальона и, скорее всего, займет должность в штабе экспедиционного корпуса. Лучшего нельзя и желать – стало быть, обе роты будут действовать независимо друг от друга, и капитан Ми с Кесри смогут принимать решения самостоятельно. Правда, еще есть с полдюжины английских субалтернов, но капитан, несомненно, сумеет поставить юнцов на место.
А вот коллега его, командир первой роты, оказался рохлей, что стало очевидным при отборе младших унтер-офицеров: с помощью капитана Кесри заполучил именно тех ефрейторов и капралов, каких хотел.
Потом прибыла первая партия рядовых, и она приятно удивила. По опыту, Кесри знал, что обычно в “баламтёры” заморской службы отдают своего рода брак: неумех, лодырей, шалопаев и пьяниц, от которых всякая воинская часть только рада избавиться. Но эти волонтеры были не так уж плохи – по большей части амбициозные юноши, желавшие повидать мир и продвинуться по службе, о чем некогда мечтал и сам Кесри.
Правда, все они были неопытны и прежде служили в разных родах войск. Кесри понимал, что создать слаженную боевую единицу из толпы, собранной с бору по сосенке, будет непросто.
Но вот началась серьезная муштра, и Кесри обнаружил, что в этой волонтерской пестроте есть свои плюсы, выражавшиеся в отсутствии родственных связей между сипаями. Их можно было гонять до одури и наказывать, не опасаясь докучного вмешательства всяких дядьев и кузенов. Вкус власти пьянил, Кесри как будто стал заминдаром и субедаром в одном лице.
Раньше его поражала железная дисциплина в европейских полках. Как, гадал он, иноземные унтер-офицеры умудряются превратить солдат в послушные механизмы? Теперь он понял, что обрыв связей с внешним миром – первый шаг в создании такого подразделения. В обычных туземных войсках это было невозможно из-за слишком крепких уз солдат со своими общинами.
Здесь же все обитали в непривычных условиях. Никто из сипаев прежде в казарме не жил и теперь вел себя совершенно иначе. Кесри делил комнату с четырьмя найками и уже через неделю знал о них столько всякого, чего никогда не ведал о своих подчиненных. Родом из разных мест – Авадха, Митхилы, Бходжпури и горных районов, унтер-офицеры были различных каст: брамины, раджпуты, ахиры, курми [50] и прочие. Поначалу кое-кто возроптал, не желая сидеть за одним столом с представителем низкой касты, но Кесри моментально пресек эти недовольства: иль забыли, что поплывете морем? А корабль – это вам не родная деревня. И все в таком духе. Вскоре унтеры сняли свои претензии, чем подали хороший пример бойцам, как ужиться друг с другом.
Первое время все было неожиданно хорошо, но Кесри чувствовал – это ненадолго, и не ошибся. Вскоре сказалась насильственная изоляция. Люди не привыкли сидеть взаперти, не имея доступа к разнообразным удовольствиям базара. Малознакомые соседи по казарме и невозможность скинуть форму тоже сыграли свою роль.
С прибытием второй партии волонтеров, пополнивших численный состав роты, ситуация только усугубилась. Почти все новички были “никчемности”, от которых мечтали избавиться в их прежних полках, – дохляки либо неисправимые баламуты.
Солдатские нервы не выдерживали, и в отсутствие дядьев и кузенов, которые могли бы предотвратить серьезный конфликт, то и дело мелкие ссоры перерастали в драки. Всего за полмесяца двоих зарезали в поножовщине, но рота лишилась девяти человек, поскольку вместе с убийцами отчислили и других участников потасовок.
С каждым днем появлялись все новые знаки морального упадка: неопрятный вид, отработка приемов вполсилы и неоднократные примеры безмолвного тупого неподчинения, которое не одолеть обычными взысканиями. Чтобы удержать порядок, требовались неимоверные усилия, и впервые за всю службу Кесри пожалел, что в туземных полках отменили порку.
Наконец ему пришла идея устроить соревнования по борьбе – обычное дело в лагерях и военных городках, где постоянно проводили батальонные и полковые турниры. Сам Кесри никогда не забывал о борьбе и несколько лет был чемпионом полка. Спорт укрепляет человеческие отношения, а юношеские воспоминания об акхаре подсказывали, что это совершенно необходимо в нынешней ситуации, когда люди плохо знакомы друг с другом. Кесри не ошибся в своем расчете на поддержку капитана Ми, который в числе немногих английских офицеров иногда и сам выходил на борцовскую арену. Капитан объявил идею блестящей и всего за неделю раздобыл позволение ее воплотить.
За пару дней соорудили более или менее приличную арену, Кесри взял на себя роль наставника начинающих спортсменов. Результат оправдал его ожидания: солдаты откликнулись охотно и, радуясь отвлечению, разом воспрянули духом. Вскоре вся рота поголовно увлеклась борьбой, во взводах создавали команды для участия в турнире.
Все это обнадеживало, но главная проблема осталась – никто не знал, куда отправят корпус. И потому ходили тревожные слухи самого разного толка: война с дикарями-людоедами, муки в безводной пустыне и тому подобное. В противовес досужей болтовне Кесри называл вероятные, на его взгляд, места назначения: Шри-Ланка, Ява, Сингапур, Бенкулен, малазийский остров Принца Уэльского. Сипаи побывали на всех этих театрах военных действий, о них старики рассказывали бесчисленные истории. И когда возникло название Маха-Чин, Китай, Кесри только посмеялся – слыханное ли дело, чтоб сипаи воевали в Поднебесной? Само это слово подразумевало невообразимую даль, и крохи знаний о ней были почерпнуты от странствующих монахов и садху, рассказывавших о горах в снеговых шапках и ледяных пустынях. Мысль о морском сражении в этаких краях выглядела совершенно нелепой.
В Калькутте декабрь был светским сезоном, и благодаря чете Дафти Захарий получил немало приглашений на
