завибрировал телефон. Мужчина взглянул на светящийся экран и переменился в лице, его щека дернулась. Он стиснул челюсть и перевернул телефон экраном вниз.
– Так, и куда вам нужно?
– В Англию.
– Ха!
– Все смеются, – сказал я.
– Амбициозно. Дорого.
Я опустил голову, беспокоясь за деньги в рюкзаке. Я будто принес сумку, полную яиц.
– Две тысячи евро – до Дании. Три тысячи – до Германии, – сказал проводник и выдержал паузу. – Вам лучше выбрать какую-нибудь из этих стран.
– Сколько до Англии?
– Семь тысяч за вас двоих.
– Семь тысяч! – воскликнула Афра. – Это же безумие! Сколько стоит перелет отсюда до Англии?
Мужчина засмеялся, Афра сморщила нос и отвернулась.
– Это не путевка до Англии, – сказал он. – Вы платите за наши услуги. Англия – особенное место, там вы будете в большей безопасности. Нам сложнее довезти вас туда. За это дополнительная стоимость.
Казалось, Афра хочет плюнуть ему в лицо. Я легонько толкнул ее ногу.
– Поэтому мы и хотим добраться туда, – сказал я. – Мы очень устали. Но у нас нет столько денег.
– Сколько есть?
– Пять тысяч.
– Наличкой?
Я глянул через плечо.
Мужчина изогнул брови:
– Вы ходите повсюду с такой суммой?
– Нет, – сказал я. – У меня только немного наличных средств, а остальное хранится на счете. Я сделаю что угодно. Найду работу, чтобы накопить денег. Буду собирать мусор, мыть машины или окна – что угодно.
– Ха! Где ты, по-твоему, находишься? Даже местные не могут найти работу.
– С меня довольно, – сказала Афра и поднялась со стула.
Я поймал ее за руку. Заметив мое отчаяние, мужчина улыбнулся.
– Ты можешь поработать на меня, – сказал он.
– Что за работа?
– Просто развозка посылок.
– Просто?
– Другие еще дети, не умеют водить. Мне нужен водитель. Ты умеешь?
Я кивнул.
– Поработаешь на меня три недели. Будешь хорошо себя вести, тогда я сброшу до пяти тысяч для вас двоих.
– Хорошо, – согласился я и протянул руку, но он только оскалился.
Афра вновь притихла, но я чувствовал ее злость.
– Вам придется переехать ко мне.
– Зачем?
– Я должен быть уверен, что ты не сбежишь с машиной и посылками.
Лед в стаканчике уже растаял, и мужчина подался вперед, обхватив губами трубочку и засасывая жидкость.
– Так я буду знать, что ты не сбежишь, ведь у меня останется Афра – так твое имя, да?
Не успела жена ответить, как он поднял руку и попросил у официанта листок бумаги и ручку, чтобы записать адрес.
– Встретимся в этом месте завтра в десять вечера. Если вы не придете, я пойму, что вы передумали.
Мы вернулись в парк после обеда. На открытой поляне между палатками и одеялами гоняли мяч дети. Другие спорили из-за стеклянных шариков. Двое устроили на земле деревню из камешков и листьев. Мысль о том, что мы уедем отсюда, наполняла меня энергией, вселяла надежду, но позже я понял, что разглядываю детей и выискиваю среди них Мухаммеда. Я чуть ли не видел перед собой его черные глаза, наполнившиеся страхом и сомнениями. А вот Сами совершенно исчез из моего сознания; как я ни пытался оживить его – не мог вспомнить лица.
Анжелика сидела под деревом и ждала нас. Она снова покрыла лицо тальком и положила руки на колени. В такие моменты ее окружала неподвижность, одиночество, на которое было невыносимо смотреть. Где-то вдалеке плакал ребенок, и я заметил, что у нее вновь пошло молоко, источая кисловатый запах.
Афра попросила меня достать из-под одеяла рисунок, после чего передала его Анжелике.
– Это ты нарисовала?
Жена кивнула:
– Для тебя.
Анжелика смотрела то на рисунок, то на Афру. Я видел в ее взгляде вопросы, но она молчала, просто сидела с картинкой в руках, смотрела на нее и на играющих детей и думала о чем-то своем.
– Здесь, – сказала она, – скрывают все, что не хотят показывать миру. Но этот рисунок напоминает мне о другом мире, лучшем.
Возможно, она знала, что мы собираемся уехать, потому что разрыдалась, а потом всю ночь проспала рядом с Афрой – легла рядом, положив ладонь ей на руку. Они напоминали мне сестер или старых подруг.
Утро после собеседования. Диоманде и марокканец сидят в гостиной и пьют свой новый любимый напиток – чай с молоком. Похоже, они услышали, что я встал, потому что на обеденном столе есть чашка и для меня. От нее идет пар. Я присоединяюсь к ним, поскольку Афра еще спит.
С горячим напитком я подхожу к стеклянным дверям, выглядывая наружу. Сегодня двор залит солнечным светом. На вишневом дереве с его изогнутыми корнями полно птиц – штук тридцать, – и все щебечут. В саду хозяйки за деревянным забором буйство красок: алые и пурпурные цветы, опавшие лепестки на плитке. Нахожу ключ за шторами и открываю двери, впуская в комнату воздух и далекий запах моря.
Диоманде рассказывает марокканцу, как прошло собеседование.
– Думаю, все нормально, – говорит он с улыбкой до ушей. – Дай пять!
Марокканец хлопает по его ладони.
– Я сказал им то, что говорили вы. Мама, сестра, тяжелая жизнь. Но они задают мне очень странные вопросы.
– Например?
– Какой у нас национальный гимн. Просят спеть его.
– И ты спел?
Диоманде встает и, приложив руку к груди, запевает, не переставая улыбаться:
Мы приветствуем тебя, земля надежды,
страна гостеприимства,
легионы доблестные
восстановили достоинство твое.
Любимый наш Берег Слоновой Кости,
твои сыны,
гордые строители величия твоего,
не все здесь собрались,
но в радости мы создаем тебя.
Гордые граждане Берега Слоновой Кости,
страна зовет нас.
Если мы вернули свободу миром,
то стать должны примером
надежды для человечества.
Создаем мы в новой вере
землю истинного братства.
– Ты знаешь его на английском?
Диоманде кивает.
– И ты пел его по-английски?
– Да.
– А что? В чем проблема? – спрашиваю я.
– Слова создают очень оптимистичную картину!
Парень садится с удрученным видом.
– Но я же рассказываю им. Говорю, что жизнь тяжела. Говорю о Ливии и тюрьме, где били меня так сильно, что казалось, я умру. Говорю, что жизнь моей матери и сестры тяжела из-за гражданской войны. Я не работаю, и мама отправила меня на поиски лучшей жизни. Я говорю им все это. Говорю, что здесь есть надежда. Здесь я, может, найду работу. Могу убирать, могу готовить, могу учить, у меня много навыков.
Птицы стихли,
