Уршула едва дышала.
– Вернулся ли Сврач? – прошептала она в испуге.
– Вернулся.
– Что же ответил Илия?
– Что слишком поздно. Что он не вернется, что мы обманули народ, так как хотели помириться с Тахи. Теперь они поднимаются против всех господ.
– Какой же черт нас предал? – спросила Уршула, задрожав.
– Эх, только бы мне узнать, кто! – И Степко погрозил кулаком. – Я послал Сврача во второй раз, сказал, что о примирении с Тахи не может быть и речи, потому что София вышла замуж за Милича. И пусть они вернутся, так как иначе я их насажу на вертел.
– И что ж сказал Сврач?
– Он вовсе не вернулся, – ответил Степко, опустив голову.
– Нож повернулся против нас, – вымолвила старая Хенинг. – Помоги нам бог!
Гашпар Посингер, комендант крепости в Брежицах, был в бешенстве. Ударами в барабан он созывал всех жителей местечка защищать замок от хорватских крестьян, отряд которых стремительно приближался из Добовы. Пришло с десяток людей, остальные отказались. 3 февраля 1573 года, около полудня, на площадь в Брежицы прискакал всадник, крестьянин Шанталич. На нем был овчинный тулуп, вывернутый наизнанку, на шапке торчало перо, в правой руке он держал саблю, а в левой белый флаг.
– Эй, люди брежичане! Почтенные горожане! – крикнул он народу, который с криками высыпал из своих домов, – Слушайте! Меня шлет к вам ваш командир Илия. Наше войско идет сюда, но вам бояться нечего. Мы вам не желаем зла! Мы вам друзья и братья. Мы идем на господ. Не хотим податей, не хотим поборов, не хотим кнута.
– Долой кнут! – загремел народ.
– Раз так, – продолжал Шанталич, – присоединяйтесь к нам, сдайте нам Брежицы.
– Согласны! Мы ваши! – кричали брежичане.
В эту минуту среди народа появился маленький толстый человек, брежицкий жупан Юре, и стал громко кричать:
– Убейте пьяного хорвата! Вы слышали, этот язычник восстанавливает нас против наших добрых господ. Убейте его, или я вас арестую.
И жупан гневно поднял кулак, а из замка грянула пушка.
– Ха, ха! Долой жупана, долой лицемера! – народ бесновался. – Хорват пришел в добрый час! Теперь конец господам и их кровавым слугам! – заорал Никола Кробот и с такой силой ударил жупана рукой по животу, что тот грохнулся о землю лицом.
– Брежичане! – И Никола поднял дубину. – Вы мужчины?
– Да.
– Брежичане! Хотите ли, чтобы ваши немецкие господа продолжали дубасить вас по спинам и рыться в ваших карманах?
– Не хотим!
– Долой господ! Пусть приходят хорваты! Не так ли, братья?
– Пусть приходят хорваты! – кричал в волнении народ.
Через час, с барабанным боем и криками, с белым знаменем, на котором был вышит черный крест, в Брежицы вошло две тысячи конных и пеших хорватских и штирий-ских крестьян во главе с Илией Грегоричем. Никола Кробот сдержал свое слово: Брежицы сдались, и красное вино из бочонка толстого жупана вновь оросило старую правду; но Грегорич крикнул громовым голосом:
– Вперед, братья, вперед! Вам предстоит дальняя дорога!
От Стара-Васи до Видема гремит барабан. Иногда слышится ружейный выстрел и глухо откликается в снежной равнине. Штирийки выбегают на крыльцо. Это идут хорваты, идут на господ. Сколько их, тучи! И не сосчитать. Конца-края не видно. Одни идут по снегу пешком, другие едут верхом. Какие все необыкновенные люди, бородатые парни. Одни в широких шляпах, другие в меховых шапках, одни в опанках, другие в сапогах, на одних плащи, на других вывернутые наизнанку тулупы, на третьих вышитые кафтаны из грубого сукна, на четвертых безрукавки. Усы заиндевели. Все весело глядят вперед. Они ведь свободны! У кого ружье, у кого копье, у кого сабля, у кого коса, у кого топор, есть и молоты и дубины. У каждого на груди белый крест, они называют себя крестоносцами; у каждого в шапку или шляпу воткнуто перо, и над всеми развевается белое знамя с черным крестом. Возле знамени, устремив взор вперед, с достоинством едет на коне командир – Илия Грегорич. Вот это человек! Взгляд независимый, за поясом блестят серебряные пистолеты, – видно, ничего не боится. И у них четыре пушки на колесах. Это им прислали люди из Цесарграда вместе с десятью железными мушкетами. Бьют в барабаны, стреляют из ружей, словно они идут на храмовой праздник или на свадьбу. А поют-то как хорошо, протяжно, как на всенощной. Так дошли они до Видема. «Тут придется ждать, – сказал Илия, – заходи куда хочешь, в дом, на конюшню, в амбар, в церковь, или жди прямо на снегу». Уж вечер, туман, пасмурно. По ту сторону Савы в окнах домов Кршко мерцают огоньки, круто высятся горы в тумане, в зимнем воздухе торчат сухие ветки, снегу всюду навалило пропасть. Но что тебе за дело до тумана или снега, коль ты свой? В Видеме народу – сколько картошки на картофельном поле. Больше всего толкотни перед домом сельского жупана. Тут стоят пушки, тут, у дверей, прислонено знамя. Двери открыты. Командиры входят и выходят, словно это корчма.
– Какого черта мы ждем здесь? – спросил стоявший перед дверью ступницкий командир Павел Фратрич. – Какую еще кашу варит нам Илия?
– Ну, конечно, кашу, – ответил со смехом стеневецкий командир Иван Карлован, дуя в кулаки, – кашу для важных господ. Будет им что расхлебывать!
В большой комнате жупана пылает печь. Возле нее, на скамье, растянулся Ножина. Ружье его лежит на полу. В углу, на земле, сидит Мато Гушетич, режет краюху хлеба и смотрит на Николу Кробота, который за длинным столом чокается с Николой Купиничем, а у окна маленький ходатай нашептывает о важных делах метличанину Дорочичу. Спустя немного в комнату вваливается мокрый, измученный дорогой Иван Сврач.
– Ого! Ты, Сврач? – воскликнули все.
– Где Илия? – спросил пришедший, потянувшись за кружкой.
– На той стороне, в Кршко, – ответил Гушетич, – ведет переговоры с горожанами, чтоб они примкнули к нам.
– Собачья погода, – сказал, отряхиваясь, Сврач, – продрог до костей.
– Ну, что ж там? – спросил ходатай.
В это время на пороге показался Илия и с ним сапожник Юре Плацинец и портной Освальд, горожане из Кршко.
– Бог в помощь, братья! – приветствовал Илия. – Счастье нам улыбается. Нам удалось договориться с горожанами Кршко. Они с нами. Мы поклялись друг другу, и вот они для подтверждения посылают этих честных людей.
– Клянусь честью! – И сапожник ударил себя в грудь. – Я человек порядочный. Пусть все мои каблуки выйдут кривыми, коли я лгу. Хочется мне сшить себе пару сапог из господской кожи!
– А, ты пришел, Сврач? – продолжал Илия. – Какие же ты принес вести?
– Нам нечего бояться ни ускоков, ни конницы Зринского. Можем смело идти вперед.
– Хорошо, – сказал Илия, – завтра спозаранку перейдем Саву. Ты, Купинич, поведешь войско, а с тобой пойдут Туркович, Фратрич, Никола Бартолич и Грга Дрводелич. Возьмете тысячу человек, пять фальконетов и две пушки.
– А ты, командир? – спросил Купинич.
– Я пойду дальше, к Севнице и на гору Пилштайн, где нас ждет Штерц. Вы от Кршко пойдете на Дренову, в Ускокские горы. Туда же, с другой стороны, придут и люди из Ястребарского, и тогда вы направитесь на Метлику, которая вас ждет. В той стороне нам нечего опасаться, потому что жумберачане наши. Дрмачич, садись и пиши письмо, чтоб Ножина мог отнести его ускокам. Они обещали и не обманут. Но пусть увидят черным по белому, что мы их считаем братьями.
Дрмачич сел писать письмо, а Илия, сбросив тулуп, присел к столу. В это время снаружи послышался громкий плач.
– Что такое? – И Илия вскочил.
В комнату вбежала плачущая штирийка.
– Добрые люди, – причитала она сквозь слезы, – в мою бедную избу ворвался один из ваших, топором разбил ларь и взял все как есть.
– Кто это был? – вспылил Илия.
– Вот он, – крикнул в дверях Карлован, таща за шиворот бледного крестьянина.
– Кто ты? – спросил Илия.
– Степан Шафарич, – ответил крестьянин, заикаясь.
– Разве мы турки, каналья? Разве мы затем поднялись, чтоб красть? Вздернуть его здесь же перед домом, чтоб каждая воровская душа видела, что ее ожидает.
Крестьянин закричал, но через несколько минут тело его уже болталось на сухой яблоне перед домом жупана. В этой суматохе Иван Сврач вышел из дома и скрылся в темноте.
– Где же Сврач? – спросил вскоре Гушетич. – Знаешь ли, Илия, что Сврач отнял у жены брежицкого жупана десять цехинов?
– И он тоже? – Командир рассердился. – Где он, разыскать его и тоже вздернуть, кто бы он ни был.
Напрасно! Сврача и след простыл.
– Хе! хе! – засмеялся сапожник. – Умен! Не нравится запах веревки!
– Вот письмо для Ножины, – сказал ходатай Илии, – хорошо было бы, если б он сейчас же поехал.
– Ладно, пускай едет! Брат Марко, поднимайся! В путь!
Ускок вскочил, потянулся, засунул письмо за пазуху и перекинул ружье через плечо.
– Вы гоните меня к волкам, ну что ж! Пусть будет так, и да поможет бог. Я повезу это письмо к братьям ускокам, пусть им поп прочтет, и если в ближайшие дни в Жумбераке не полетят искры из кремня, то это будет моя вина.
