Джон Робинсон - Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Собрав свой разросшийся отряд рыцарей и оруженосцев, Ги повел его в Тир, но Конрад их в город не впустил, уведомив Ги, что негоже ему мнить себя королем Иерусалимским. Государя Святой Земли надлежит выбрать по воле покойного Балдуина IV, четко оговорившего в завещании, что короля должен выбрать Папа совместно с государями Англии, Франции и Германии. Крыть было нечем, и Ги повел своих огорченных друзей обратно в Триполи.

Получив в Триполи в марте 1189 года известие, что Саладин отправился обратно в свою новую столицу Дамаск, Ги решил предпринять очередную попытку утвердить свои позиции и повел уже более крупный отряд приспешников во второй поход на Тир. Пока они шагали по дороге, в Тир прибыл флот из пятидесяти двух кораблей пизанцев, откликнувшихся на призыв Папы к крестовому походу. Предводитель пизанцев архиепископ Убальдо, отправившись в Тир навестить Конрада, оскорбился надменным приемом человека, требовавшего послушания, будто он и есть правитель Святой Земли. Пока пизанцы рассуждали, как поступить, решение явилось само собой в облике короля Ги, пришедшего в Тир. Куда более по душе пришелся архиепископу почтительный прием короля Ги, ни за что ни про что вдруг получившего солидный флот, готовый поддержать его планы – хотя как раз планов-то никаких пока и не было. Прибыли корабли и воины, посланные королем Вильгельмом II Сицилийским, посчитавшие уместным доложиться королю. Теперь Ги обзавелся и войском, и сильным флотом. Могущество его росло, но начинать осаду христианского города Тир ему не хотелось.

В августе 1189 года он наконец принял решение, велев своим сторонникам, а также пизанскому и сицилийскому флотам следовать за ним к Акре, чтобы осадить мусульманский город и начать возрождение христианского королевства. Шаг отважный – пожалуй, даже глупый: впервые за два века крестовых походов осаждающая армия оказалась вполовину меньше, нежели гарнизон города, но как раз подобная дерзость и была необходима в тот момент. Конрад хоть и заслужил репутацию прекрасного вождя, но не проявлял ни малейшего желания даже носа показать за стены Тира. Теперь же король Ги стал своеобразным знаменем, под которое начали собираться христиане. Когда весть об этом долетела до Европы, добрая слава помаленьку вернулась к втоптанному в грязь имени Ги. Нам неведомо, до какой степени его подстрекал на подвиги Великий Магистр де Ридфор, не знавший себе равных по неустрашимости и безрассудству, но зато мы знаем, что де Ридфор сдержал свое слово о безоговорочной поддержке короля, горделиво выступив на осаду Акры во главе большого отряда тамплиеров.

События ближайших недель пришлись Конраду де Монферра не по нраву. Из Европы начали прибывать независимые команды крестоносцев, искавших не покоя, но сражений, и потому отправлявшихся прямиком к королю Ги на поле у стен Акры, а не в благодушно-бездеятельный город Тир. Первым подоспел датский флот, за ним группа французских и фламандских рыцарей под командованием сливок тамошней знати. Людовик Тюрингский, не пожелавший вместе с Фридрихом I тащиться тихим ходом по суше, привез группу германцев. С архиепископом Равеннским прибыл отряд итальянцев. Войско короля Ги разрасталось прямо на глазах, а на Конрада де Монферра не обращали почти никакого внимания. В итоге, опасаясь остаться в стороне, если разыграется нечто грандиозное, Конрад привел для участия в осаде Акры собственные войска. Правда, при этом он недвусмысленно дал понять, что не намерен подчиняться Ги де Лузиньяну, но в душе у него все так и бурлило от гнева при виде того, как новоприбывшие крестоносцы ищут совета только у короля Ги Иерусалимского, а не у героя, спасшего королевство от погибели.

Саладин не мог больше закрывать глаза на это наращивание мощи христиан и в сентябре послал войско предпринять первую мусульманскую атаку на христиан, но к тому времени христианская армия уже достаточно собралась с силами, чтобы дать ему отпор. А три недели спустя, преисполнившись чрезмерной гордыней оттого, что сумели потрепать небольшое мусульманское войско, крестоносцы вознамерились напасть на мусульман сами, но тут уже подоспел с солидным подкреплением Саладин собственной персоной. Тамплиеры под командованием Великого Магистра де Ридфора заняли позицию на левом фланге христианской армии. Чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону, но по сути силы были примерно равны. В конце концов христиане решили отступить под защиту собственных оборонительных сооружений – все, кроме одного.

Великий Магистр тамплиеров, чье безумие расцвело пышным цветом, отказался покинуть поле сечи, пока христианское воинство не одержит окончательной победы. Размахивая мечом в полнейшем одиночестве, он выкрикивал вызов всему мусульманскому войску. Стоит ли удивляться, что мусульмане, с насмешливым недоумением понаблюдав за ним пару минут, без труда взяли его в плен. Не теряя времени на беседу или хотя бы небрежное замечание в его адрес, Саладин попросту приказал казнить Великого Магистра на месте. Кое-кто счел, что гибель Жерара де Ридфора внесла свою лепту в участь христиан, а особенно в поведение короля, впервые за все свое правление оставшегося без наставлений своего очумелого советника.

Вообще говоря, Жерар де Ридфор сыграл свою историческую роль тем, что запятнал рыцарей-тамплиеров позором, от которого те так и не смогли отмыться, и навлек на них обвинения в ответственности за утрату Града Святого. Это пятно на их репутации сохранилось в анналах прочих религиозных орденов, и свыше сотни лет спустя послужило уликой против них.

Пока же король Ги не уступал мусульманам в силах и даже благодушествовал от уверенности, порождаемой постоянным притоком подкреплений из Европы. Тем временем Конрад получил весточку, что его двоюродный брат Фридрих Барбаросса выступил в путь с войском из ста тысяч человек. Рвавшийся в бой Фридрих, вероятно, поддержал бы короля Ги, осадившего Акру. Стало уже ясно, что Ги на попятную не пойдет, так что благоразумнее было бы пойти с ним на сделку, и Конрад согласился признать короля Ги правомочным королем Иерусалимским в обмен на то, что Ги признал право Конрада оставить за особой Тир, а также Сидон и Бейрут, как только удастся их отбить у Саладина во время германского крестового похода.

В следующем 1190 году новые крестоносцы все прибывали к Акре. Пожалуй, важнейшим из них был лихой юноша граф Генрих Шампанский, внук Элеоноры Аквитанской – и потому приходившийся родней и Ричарду Английскому, и Филиппу Августу Французскому. Ему предстояло сыграть одну из главных ролей в событиях, развернувшихся в Святой Земле. Через месяц после графа Генриха подоспел герцог Фридрих Швабский, сын Фридриха Барбароссы, ведший потрепанные остатки могучей армии, сколоченной его отцом ради собственного германского крестового похода. Принесенная им повесть была полна горечи.

В мае 1189 года, за три месяца до выступления короля Ги на Акру, Фридрих Барбаросса отправился в собственный крестовый поход, решив не дожидаться Генриха Английского и Филиппа Французского и не искать с ними союза. Ему не нужен был союз ни с кем, потому что под его единоличным началом находилась величайшая армия из когда-либо выступавших в священный поход. Армии Генриха и Филиппа вместе взятые даже в сравнение не шли с сотней тысяч его последователей. На марше эта рать растянулась на много километров, и если голова колонны миновала какой-то пункт, проходил не один день, прежде чем туда же подтягивался хвост.

Уже сам по себе размер войска породил такие невообразимые сложности со снабжением, с какими германские вожди не сталкивались еще ни разу. Даже всего две порции в день на солдата вырастают до полутора миллионов в неделю – и так неделя за неделей. Везти столь чудовищные припасы невозможно, так что Фридрих отправил вперед послов договариваться о закупках провизии в Венгрии и Византии. Благодаря отзывчивости короля Белы в походе через Венгрию войско соблюдало порядок и дисциплину. Продукты ждали их в специальных, заранее оговоренных местах, где за них без промедления расплачивались из бдительно охранявшейся казны, взятой Фридрихом для покрытия расходов на крестовый поход.

Полуторамесячный марш через Венгрию прошел без приключений, чем император был премного доволен, но когда войско переправилось через Дунай, настроение его изменилось. День за днем углубляясь в византийские земли, он мог вволю предаваться воспоминаниям о событиях, заставивших его всю жизнь относиться к грекам из Константинополя с подозрительностью.

За сорок с лишним лет до того, в 1147 году, еще будучи герцогом Швабским, Фридрих, откликнувшись на призыв Святого Бернара к крестовому походу, отправился на восток вместе с дядей – королем Конрадом. Он помнил проблемы при византийском дворе, но куда сильней язвили его душу воспоминания об унизительном истреблении восьми из каждых десяти воинов германской армии, когда она остановилась, чтобы утолить жгучую жажду у речушки Батис. Он был среди горстки тех, кому удалось прорваться из окружения и вместе с королем Конрадом вернуться в Никею. Он с дядей отправился в Иерусалим, чтобы затем разделить позор христиан, отступивших после безуспешной осады Дамаска. Теперь Фридрих вполне разделял мнение Бернара, что разгром германцев – результат измены византийцев.