Тактика инквизиции была проста. Месяцы темницы без надежд, в полной неопределенности должны сломить узника. Он должен понять, почувствовать до последней жилки, что погребен заживо, а еда и питье лишь продлевают, затягивают мучительный акт умирания. Тут-то и вспомнится свобода, и ради этой свободы для тела своего он согласится на любое духовное рабство, на несвободу совести, на признание любых своих грехов и на любое покаяние.
Римская инквизиция не торопилась вести дело Бруно еще по одной причине. У нее оказались важные материалы, обличающие его как еретика, высказывавшего притворное раскаяние. Об этом свидетельствовал Челестино — сосед Ноланца по камере Венецианской инквизиции. Челестино обвинялся в еретических высказываниях. И теперь, дабы доказать искренность своего раскаяния, он написал донос, приводя многочисленные богохульства Джордано.
Чтобы проверить донос Челестино, допросили других узников Венецианской инквизиции, побывавших в одной камере с Джордано. Трое из них подтвердили многое, упомянутое в доносе. Особенно обстоятельно свидетельствовал о виновности Бруно другой еретик — Грациано. Он, подобно Челестино, желал смягчить свою участь ценой предательства.
(Судьба Челестино сложилась трагично. Ему действительно смягчили наказание, отправив в монастырь. Вдруг весной 1599 года он направил письмо в инквизицию. Послание не сохранилось, но известно, что оно вызвало переполох. Не дожидаясь ответа, Челестино сам явился в Римскую инквизицию. Его заявление и последующие допросы держались в строжайшей тайне. Сам папа интересовался делом. Решение было вынесено скорое. Челестино сожгли, причем — редчайший случай — ночью, без публики. Возможно, осудили его за то, что он раскаялся в своем доносе и высказал полное согласие с ноланской философией и взглядами Бруно на религию и церковь.)
Теперь инквизиторам стало совершенно ясно, что Джордано Бруно продолжал упорствовать в ереси. (Лицемерно вел себя с лицемерами.) Оставалось изобличить во лжи и осудить. Или… Или добиваться публичного раскаяния, и не в отдельных грехах, а во всех своих заблуждениях, включая философские.
Инквизиция не торопилась принимать решение. К этому моменту поистине небесным даром явилась для нее присланная из Англии через Францию книга Ноланца «Изгнание торжествующего зверя». Неизвестный доброжелатель, по-видимому лютеранин, обвинил автора в безбожии и доказывал это, подчеркнув соответствующие места в книге, а на полях дав комментарии.
Этот донос, о котором узник не догадывался, был серьезнее всех предыдущих. Здесь главным, откровенным и доверительным свидетелем обвинения выступила книга самого обвиняемого. Тут уже никакие логические доводы и пояснения не могли ему помочь — только полное отречение от всего, что он прежде утверждал. Стало очевидно, что он отвергал многие библейские догмы и предания, не признавал божественность Христа и его причастность к триединому богу… И все эти твердые убеждения закоренелый ересиарх распространял в книгах!
Следующий год тоже прошел почти без допросов. Ему предоставляли время для раздумий в сыром подвале, кишащем крысами и кусачими насекомыми. Минул еще год. Узник давно уже должен был впасть в отчаяние. Инквизиция продолжала держать его в темнице, не торопясь вести следствие и выносить решение. Его наказывали еще до осуждения.
24 марта 1597 года было вынесено постановление, предписывающее всем католикам верить в библейскую картину мира с Землей в центре. Пожалуй, это было очередное «теоретическое» достижение Беллармино. Теперь защита Ноланцем учения о бесконечности Вселенной и множестве обитаемых миров становилась явным доказательством его упорства в еретических заблуждениях. И вновь судилище откладывалось, дабы узник осознал, прочувствовал до мозга костей, какой ценой он пытается сохранить свободу своих убеждений.
Из его сочинений стали извлекать еретические положения. Среди них было учение о множестве обитаемых миров, о вечности Вселенной, о не центральном положении Земли. От всего этого теперь ему предлагали отречься. Было постановлено: обвиняемого крепко допросить, а после — осудить. «Крепко допросить» означало, по-видимому, мучительные пытки.
В конце XVI века в Риме произошло немало шумных событий. Папе удалось прибрать к рукам богатый культурный центр Италии — Феррару. Последовало разрушение культуры, пришли в упадок академия и школы, начались гонения на противников папской власти, массовые казни. Конфискованное имущество пополнило казну церкви и кардиналов. Кстати, приветствовал папу в Ферраре молоденький, но шустрый Каспар Шоппе, перекинувшийся из лютеранства в католичество.
Много страстей разгорелось вокруг процесса об убийстве знатных патрициев Ченчи — отца и двух его сыновей; убийцами были признаны мать и дочь Ченчи, которых казнили (семейные сокровища конфисковали).
В самом конце с подозрительной точностью были обнаружены при реставрации церкви св. Цецилии саркофаги из белого мрамора с мощами святых и некоторых древних пап. Начались церемонии, демонстрации — короче, представления, дававшие доход, привлекавшие паломников.
Римская католическая церковь готовилась торжественно отметить юбилейный 1600 год. Подобные юбилеи из-за наплыва верующих и продажи индульгенций приносили церкви огромные барыши.
Одним из идейных торжеств католицизма было бы раскаяние и мольба о возвращении в лоно церкви знаменитого ересиарха Джордано Бруно Ноланца.
Для него эти два последние года оказались почти напрочь лишены новостей: жизнь шла там, под солнцем, откуда не доходило до него никаких вестей. Если не считать вестью с воли наводнение в декабре 1598 года, когда вода в Тибре вздулась, поднялась на десять метров и затопила город. Потоки воды хлынули в подземелье, где находился Бруно. Его спасли от смерти… чтобы к смерти приговорить. Или помиловать? Это вовсе не исключалось.
Выбор предназначалось сделать самому обвиняемому.
Как ни странно, выбор делать он не торопился.
Ему старались помочь в этом обвинители. Его убеждали. Уговаривали. Пытали.
Он продолжал давать уклончивые ответы. От взглядов своих безоговорочно не отрекался. Хотя шел на некоторые уступки.
Близились юбилейные торжества. Но постоянно отдалялось торжество церкви над Бруно.
Беллармино, ознакомившись с некоторыми книгами Ноланца, извлек из них и доказал «восемь еретических положений». Сделано это было вполне квалифицированно: виновность Бруно в преступлениях против католической веры и церкви не вызывала сомнений. На заседании высшей церковной комиссии — конгрегации, в присутствии папы и кардиналов Беллармино огласил эти восемь еретических положений. Решено было предоставить их обвиняемому: пожелает ли он отречься от них?
Через несколько дней обвиняемого допросили в конгрегации. Он отказался подписать отречение. Ему дали шесть дней на размышление.
И вновь он не подписал отречение.
Странная складывалась ситуация. Безжалостный палач — Великий Инквизитор — уговаривает свою очередную жертву уступить, подписать не особо значимую бумагу и этим сохранить свою жизнь. Обвиняемый упорствует, делая неизбежной казнь над собой. Однако он и не торопится лишаться жизни — стало быть, любит жизнь и старается продлить ее как можно дольше.
Да, Джордано имел возможность обдумать свое положение. В иные минуты даже слабые духом способны на решительные и смелые поступки. Это — мужество отчаяния. Оно скоротечно: вспыхнет и угаснет. От подобных поступков Бруно был огражден заботами Великого Инквизитора: долгим заключением и редкими допросами, продолжительными пытками и постоянной готовностью судей принять отречение.
Беллармино напрягал память, изощрял хитроумие, дабы доказать, что Бруно повторял в своих трудах еретические положения еще первых веков христианства, давным-давно опровергнутые и осужденные церковью. «Если отвергнет их как таковые, пожелает отречься и проявит готовность, то пусть будет допущен к покаянию с надлежащими наказаниями. Если же нет, пусть будет назначен сорокадневный срок для отречения, обычно предоставляемый нераскаянным и упорным еретикам».
Джордано продолжал доказывать, что ему вменяются в вину идеи, которые еще никогда не рассматривались и не осуждались церковью. Он написал письмо папе. Оно не пошло дальше Беллармино. Тот решил, что доводы Бруно не убедительны, о чем и сообщил суду инквизиции. Затем вновь последовал длительный перерыв. Лишь через полгода, в августе 1599 года, Джордано вновь выдали письменные принадлежности. Он получил возможность сочинить покаянное письмо. Что написал он — неизвестно, записка его не сохранилась. Очевидно, инквизиторов не удовлетворил этот, как они выразились, «мемориал, представленный его святейшеству — владыке нашему». После допроса в сентябре Бруно вторично предоставили сорокадневный срок для отречения.
