Исэки и Накамура оба с потерянным видом созерцали залитый солнцем сад.
— Что замок оборонять будет трудно, я и сам вижу, да и всем это ясно, — продолжал Кансукэ. — Наш командор Кураноскэ Оиси в прочих, бытовых делах, может, особыми талантами и не блещет, если сравнить его с Куробэем Оно, однако в военном ремесле он сведущ и все ему доверяют. В мирное время эти способности были не слишком нужны, но все надеялись, что уж теперь-то, когда час пробил, он в полной мере себя проявит на поле брани. Так нет же! Ну, еще есть у него кое-какие качества, необходимые начальнику на невысоком посту… И что? Это все?! И больше, значит, у этого человека ничего нет за душой?..
И Накамура, и Исэки были самураями старого закала, которые считали, что именно потому-то они, в силу чрезвычайных обстоятельств, и вынуждены были стать ронинами. И вот теперь, когда они, с надеждой в сердцах проделали весь этот дальний путь на родину, снова и снова задавая себе вопрос, принадлежит ли Кураноскэ Оиси к их породе, они невольно впадали в уныние.
— Ну, ладно! — нарушил Исэки затянувшееся молчание. — А что, Кансукэ, не найдется ли у тебя вина?
— Нет уж, прежде надо встретиться с его милостью Оиси и высказать все, что мы об этом думаем, — с горечью заметил Ятанодзё Накамура, опуская сложенные на груди руки.
Кураноскэ приветливо принял Накамуру и Исэки у себя в чайном павильоне, но, хотя желание друзей зачислить их в ряды защитников замка и тронуло его своей искренностью, просьбу их он отклонил. Ему совсем не хотелось, чтобы пошла молва, будто он собирает под свои знамена ронинов, чтобы с их помощью выступить против властей.
Оба приятеля, казалось, совсем пали духом.
— Так что же, стало быть, замок оборонять не будут?
— Не хочу навлекать бедствия на крестьян. Ведь понятно, что в конце концов нас все равно разобьют… Вот потому я и решил выбрать сэппуку.
— Вы так говорите, будто… будто решили пренебречь Путем самурая! — в сердцах воскликнул Исэки, не в силах более сдерживаться, и взглянул на собеседника так, будто хотел испепелить его взором.
Кураноскэ не дрогнув встретил этот взгляд, в глубине души затаив добродушную усмешку. «Симпатичный все-таки тип этот Исэки!» — подумал он.
И впрямь, тот недвусмысленный в своей чистоте кодекс чести самурая, в который свято верит Исэки, оказывается попранным… Однако печалиться из-за этого не стоит. Разве Путь самурая — не выбранная человеком позиция в жизни? А защищать все время узко очерченные принципы земной добродетели и небесной справедливости значит постоянно встречать зубами и клыками непрестанно дробящиеся и усложняющиеся обстоятельства окружающего мира. При таком консервативном подходе человек обречен на гибель.
Нет, надо смотреть на вещи шире, идти в ногу со временем, подстраиваться к изменениям и тем наращивать свои силы, принимать неизбежные перемены, уметь их понять и переварить. Разумеется, речь не шла о том, чтобы напрочь отвергнуть тот старинный дух самурайской чести, что воссиял, словно луна в зеркале недвижных вод — в древней Камакуре он со всей непреложностью сливался с методикой Дзэн, и не в том ли выявлялся истинный образ камакурского самурая?
Кураноскэ молчал. Бульканье кипящей воды в котелке придавало еще большую многозначительность безмолвию, объявшему эту комнату, затененную несколькими деревьями бамбука.
Оба его собеседника резко встали и вышли во двор. У Исэки сердце разрывалось от бессильного негодования. Он так ошибся в своих чаяниях!
Исэки и Накамура вернулись на постоялый двор. На смену возмущению пришло отчаяние. Их охватывало тяжкое сознание, что все надежды рушатся. Так вот ради чего они оставили пусть бедную, но спокойную и безмятежную жизнь, вот ради чего явились в родные края…
— Эй, а ну, тащите сюда вина! — загорланили друзья, сдвигая сёдзи.
Однако не успели они поудобней устроиться на циновках, как бумажные перегородки снова раздвинулись. На пороге стоял ладный загорелый мужчина.
— Так это, значит, вы! То-то я слышу, будто знакомые голоса, — сказал он.
Вновь прибывший, имя которого было Сэйкуро Оока, стал ронином примерно в то же время, что и Накамура с Исэки.
— Это кто ж такой? Вот уж кого не ожидали увидеть. Каким ветром тебя сюда занесло?
— Каким ветром?.. Да уж недобрым… Я, знаете ли, хоть и стал ронином, но родного дома и всех милостей, здесь полученных, не забыл. Вот, как услышал, что за ужасная история тут приключилась, так и поспешил сюда — хочу, значит, чтобы меня тоже взяли замок защищать.
При этих словах у Накамуры и Исэки комок подкатил к горлу.
— Ничего не выйдет! Да, не выйдет у тебя ничего! — не своим голосом закричали они наперебой. Прежнее возмущение с удвоенной, утроенной силой вскипело в сердцах.
— Да подайте же вина! Где наше вино?! — набросились они на женщину, появившуюся в этот момент в коридоре.
— Сейчас, сейчас, — сказала она, приоткрывая сёдзи и протягивая конверт. — Вам письмо.
На конверте значилось имя Накамуры… К тому же выведенное прелестным мягким женским почерком.
— Что? Мне? — удивленно вымолвил Накамура, еще раз взглянув на запечатанное послание.
— Что бы это значило? Давай-ка, открывай! — ухмыльнулся Сэйкуро, поглядывая на выведенные явно женской рукой письмена.
— Да ведь никто еще и не должен был знать, что я в Ако. Странно, право. Но письмо адресовано точно мне — Ятанодзё Накамуре.
Взрезав конверт, Накамура развернул послание. Исэки и Оока заглядывали через плечо. Для женщины почерк был на редкость плавным и красивым.
«Да будет Вам известно, что лазутчики Кодзукэноскэ Киры уже здесь. Они остановились в призамковом квартале на постоялом дворе Инабая, на втором этаже с задней стороны».
Тем письмо и ограничивалось. Имени отправительницы нигде обозначено не было.
— Это что ж такое?.. — переглянулись все трое, прочитав записку.
— Кто-то нас разыгрывает, — заметил Оока, нагнувшись, чтобы продуть чубук своей трубки над жаровней.
— Разыгрывает? Тем не менее оставить такую записку без внимания мы не можем… Эй! — хлопнув в ладоши, Исэки позвал служанку.
— Что за человек принес конверт? — спросил он у девушки.
Служанка не знала. Однако по приказу Накамуры она спустилась вниз к конторке при входе, где ей сказали, что письмо принес какой-то мужчина. Он говорил, что его попросили где-то там зайти сюда и передать письмо.
Прибыло сакэ, однако загадочное письмо странным образом перебило прежнее настроение, послужив огорчительным заключением предшествующих событий.
— Да, чудно! Что ж, пожалуй, за чаркой вина и посоветуемся обо всем?
— Пожалуй.
Сакэ оказалось доброе.
— Оока, ты сколько не был в здешних краях? Помнится, в ронины ты подался на полгода раньше меня…
— Да погоди, мне записка эта покоя не дает… Надо проверить, правда это или вранье, а потом доложить обо всем командору.
— Командору? Бесполезно! Этот человек… в нем уже ничего не осталось от самурая! Мне плакать хочется от ярости. Он отринул наш Путь самурая! В Ако больше нет места самурайской чести. Нет, такой человек ныне принести нам победу не способен… С каким чувством я смотрел сегодня утром на родные горы и реки? Мне казалось, что за восемь лет здесь ничего не изменилось. Поистине «страна погибла — горы и реки остались…»[98] Люди тут полностью переменились.
— Да ладно уж, ладно тебе! Глупости все это! Вот что делать с запиской?.. Если даже это и розыгрыш, нельзя же сидеть сложа руки, когда нам сообщают, что в Ако пробрался шпион Киры. Ну, пусть нас дурачат, но почему бы не проверить, а? Если и вправду там окажется шпион, по крайней мере, хоть тем докажем нашу преданность и утешим душу покойного господина — зарубим мерзавца, а сами скроемся с глаз долой.
— Что ж! — Накамура и Оока одобрительно хлопнули себя по коленям.
— Это ты хорошо сказал. Я тоже все думал, что негоже вот так, не солоно хлебавши, возвращаться, — добавил Накамура.
Рассуждая здраво, вполне можно было предположить, что доставленная невесть кем подозрительная записка, о которой трудно было сказать, правдива она или лжива, все же сообщала реальный факт, и шпион Киры действительно проник в Ако, обосновавшись где-то в призамковом квартале.
— Любопытно, любопытно!.. — пробормотал Накамура, разом обретя прежний воинственный пыл и излучая уверенность.
Когда трое приятелей вышли с постоялого двора, день уже клонился к вечеру. На окраине замкового города они с легкостью отыскали постоялый двор Инабая и один за другим проскользнули внутрь. Дежуривший за конторкой управитель поспешил к ним навстречу, думая, что пожаловали новые постояльцы, но тут же убедился в своей ошибке.
