– Меня зовут Нелли Дент, – громко произносила она, репетируя, обкатывая на языке выдуманное имя. – Я от христианского благотворительного общества.
Катерина сказала, что многие жалеют узников и передают им еду и теплые вещи. Такие передачи – явление вполне обычное. Возможно, стража не спросит, кто она такая.
Уильям снова окликнул ее. Дот повернулась к нему лицом:
– Уильям, я не твоя милая. Пусть я и не из благородной семьи, но я – не ничтожество.
Почему сердце у нее болит и оплывает, как огарок свечи?
– Дот! – Он схватил ее свободную руку, которую она тут же выдернула. – Позволь мне все объяснить!
– Нет, Уильям, у меня важные дела. – Она прошла мимо, направляясь к воротам. Лицо у него было такое несчастное, что она с трудом, но все же нашла в себе силы пройти мимо со словами: – Прощай, Уильям. – Хотя прошло много времени, сердце у нее еще болело. Потом боль притупилась. Дот казалось, что постепенно она совсем пройдет.
Она поспешила вниз, к реке, и окликнула лодочника. Тот подал ей руку и помог сесть в лодку; лодка покачивалась на волнах. Она неловко завалилась на скамью, едва не перевернувшись.
– Осторожно, мисс! – с ухмылкой предостерег ее лодочник.
Дот расправила юбки и поставила корзину у ног, по-прежнему крепко держа ручку – так, что костяшки пальцев побелели.
– Куда вам? – спросил лодочник.
– В Тауэр, – ответила Дот.
Лодочник тихо свистит.
– Там сейчас мучают ту бедную женщину, – сказал он, и Дот подумала: наверное, всем лондонцам известно о храброй Анне Аскью, которую пытали на дыбе. Она никого не выдала и отказалась отречься от своих убеждений. Дот не представляла, чтобы ей самой хватило мужества на такое.
– Да, наверное, – отозвалась она.
– Вы-то что там забыли? – Все лодочники любят поговорить, даже если пассажиры отвечают им нехотя.
– Я везу сладости для жены коменданта. – Так ей велела отвечать королева.
– А как вас зовут, позвольте спросить?
– Нелли Дент. – Дот постепенно входила во вкус. Ей показалось, что ложь слетает с ее губ легко и непринужденно. Ей случалось и раньше умолчать о чем-то неблаговидном или солгать во спасение, но настоящая ложь… в ней есть что-то радостное. Дот было приятно на время стать другим человеком. Примерить новое имя, как новое платье.
– Вы, случайно, не родня Дентам, у которых ферма в Хайгейте?
– Дальняя, – ответила она, снова радуясь легкости, с какой ложь слетает с ее губ. Однако она сразу вспомнила поговорку: коготок увяз – всей птичке пропасть. Как говорится, единожды солгав… И тут же утешила себя тем, что лжет ради Катерины. Она делает благое дело и надеется, что Бог простит ее.
Она окунула руку в воду, наслаждаясь прохладой: солнце печет, а на реке нет тени. Кто-то бросил в воду цветы, бархатцы, и они плывут по поверхности. За цветами плывут утки. Лодочник болтал не умолкая; Дот время от времени кивала, не слушая его. Похоже, кивки его вполне устраивают. Он жаловался то на одно, то на другое: на Темзе стало слишком много неумех, которые не отличают нос от кормы. Теперь, когда монастырей больше нет, никто не заботится о бедняках, и на улицах полно нищих и воров; Тайный совет должен что-то с этим сделать.
Он все говорил и говорил, но начинался отлив, который, к счастью, ускорял их путь. Скоро они подплыли воротам шлюза, и лодочник крикнул. Стражник повернул огромное деревянное колесо, ворота медленно распахнулись, и лодка стала подниматься. Вода плескалась в борта; Дот встала, чтобы выйти. Подошел еще один стражник, в алой с золотом ливрее, с алебардой. На поясе у него висела связка ключей.
– По какому вы делу? – спросил он.
Внутри у Дот все сжалось от страха, но она вспомнила Катерину и велела себе успокоиться. Кроме того, присмотревшись, она заметила, что стражник уже немолод и выглядит совсем не угрожающе.
– Я должна доставить вот это, сэр.
Стражник протянул руку, помогая ей выйти из лодки. Он был доволен, заметив, что нечасто в Тауэр заходят такие хорошенькие девушки.
– Я принесла продукты и одеяла для миссис Аскью, – сообщает Дот, убедившись, что лодочник уже не может их слышать. Стражник хотел забрать у нее корзину, но она потянула ее к себе со словами: – Мне приказано, сэр, передать ее лично в руки служанке миссис Аскью.
Стражник недовольно закряхтел и отрывисто велел ей подождать. Потом враскачку подошел к маленькой деревянной дверце. Он не спеша, долго перебирал ключи, осматривая каждый. Наконец нашел нужный.
Дот еще ни разу не доводилось бывать в Тауэре. Это не обычный королевский дворец, хотя где-то здесь хранятся некоторые платья королевы. Раньше Дот думала, что Тауэр – огромная темница, где творятся ужасные дела, но перед ней – зеленый луг с домиками. Внутри все похоже скорее на деревню, чем на тюрьму. На фоне неба белеет знаменитая башня; на ее зубцах реют флаги, отчего башня похожа на сказочный замок. Но всю крепость окружают толстые серые стены с приземистыми башенками и узкими окнами-бойницами; от рва с водой поднимается вонь. Она прекрасно понимает, что за этими стенами заперты знатные узники; все они ждут решения своей участи. Что выпадет им на долю? Она слышала об орудиях пыток, о раскаленных кочергах, о «железной деве», о наручниках. На кухне слуги часто болтали о таких вещах, пугая друг друга. Прачки визжали и прижимались к ним. Поварята тоже любили страшные истории о привидениях и о пытках. Бетти визжала от страха громче всех – как поросенок, чтобы ее крепче обнимали.
Дот села на скамью у церкви; судя по всему, церковь очень старая; камни фундамента поросли мхом и изъедены червями. Окошки мерцают в солнечном свете, а колокольня похожа на голубятню. Не такой она представляла себе знаменитую церковь Святого Петра в оковах. Рядом с этим красивым старинным зданием лишились головы многие знатные люди.
Ей рассказал об этом Уильям, Уильям Сэвидж, которому многое известно. Уильям Сэвидж разбил ей сердце… Узнав, что он женат, Дот молча страдала несколько месяцев. Умолчание – все равно что ложь, думала она. Но с тех пор прошел целый год. Ей не хочется думать об Уильяме; невыносимо возвращаться во дворец, где она постоянно натыкается на него. Ей больно и горько по-прежнему. После того случая она сразу повзрослела и перестала витать в облаках. Она жалела, что не раскусила его раньше; ей хотелось, чтобы Уильям уехал в свой Девон и больше не возвращался. Может быть, со временем она его забудет. Но прежнее чувство притупилось; остался лишь призрак. А когда она думала о тех, кто томится в Тауэре, ей казалось, что она не имеет права на свои мелкие горести.
Снаружи ничто не говорит о том, что творится в застенках; не слышны крики и стоны, не звенят цепи, не кричат тюремщики. Только птицы щебечут на ближней вишне; сладко пахнет душистый горошек. Кто-то старательно вкопал колья для вьющихся растений; ровными рядами стоят примулы и маргаритки. За садиком хорошо ухаживают.
Интересно, где сооружают плаху? Дот озирается по сторонам, ища признаки помоста. Но на лужайке ничего не напоминает о казни и о смерти; на солнце зеленеет трава.
Откуда-то вышла высокая женщина. Она как будто стесняется своего роста и горбится, чтобы казаться ниже. Из-под коротких рукавов платья видны жилистые запястья – такие больше подошли бы мужчине. Черная юбка выцвела и стала неопределенно-бурого цвета. Материя особенно протерта на коленях – наверное, от частых молитв. Льняной чепец, который когда-то был белым, облегает морщинистое лицо. Трудно сказать, сколько лет женщине. Дот встала и улыбнулась; служанка Анны Аскью не улыбнулась в ответ.
– У меня тут одеяла и еда для вашей хозяйки.
– Большое вам спасибо, – ответила служанка Анны Аскью тихим, дрожащим голосом. Белки ее глаз слегка пожелтели; в них видны красные прожилки. Она даже не спросила, кто прислал посылку, хотя у Дот наготове ответ. Ей велели сказать: друг.
– В пироге мешочек с порохом, – шепчет Дот, но женщина озадаченно смотрит на нее; потом, склонив голову набок и наморщив лоб, она берет корзину. – Она должна привязать его к поясу, когда настанет время. Порох все ускорит… избавит ее от страданий, – еле слышно пояснила Дот.
Женщина кивнула и отвернулась.
Из-за угла вышли четверо мужчин. Двое из них занимают высокие должности – они роскошно одеты, на их панталонах ни пятнышка. За хозяевами спешили два пажа. Все они изысканно одеты, как принято при дворе. Дот похолодела: она уже видела их раньше! Она никогда не могла запомнить, какой цвет для какой семьи предназначен; все слишком сложно. Мужчины перегородили дорогу служанке Анны Аскью; они окружили ее, словно собаки, увидевшие кость. Паж выхватил у нее корзину, передал своему хозяину. Дот не сомневалась, что перед ней придворные, хотя их имен она не знала. Она присела и опустила голову. Служанка Анны Аскью, наоборот, распрямилась во весь рост. Никто не бранит ее за дерзость; все четверо смотрят как будто сквозь нее.
