Медведь дрогнул, заревел и опустился на передние лапы.
«Взвыл — значит, я попал», — мелькнуло у Саблика в голове.
Вдруг все исчезло из глаз его: огромная черная масса, ломая сучья, двигалась по направлению к нему. Но Саблик с легкостью птицы выскользнул из-под ветвей, схватился за ветки ближайшей сосны и стал на нее взбираться. Медведь зарычал и поднялся на задние лапы, но достать его уже не успел. Он, сопя, полез на дерево.
Саблик взбирался все выше, думая: «Пока ты сюда доберешься, я уже буду на верхушке…»
А душа его была охвачена радостью борьбы.
Когда медведь добрался до половины ствола, сук под ним обломился, и зверь рухнул на траву.
Он, как бешеный, бегал кругом дерева, подымался на задние лапы, ревел, а из пасти его текла кровавая пена. Саблик понял, что ранил его неудачно, хотя и тяжело. Медведь мог прожить еще долго.
Ружье Саблик оставил в кустах, чупагу под деревом. Но он снял с плеча лук, вынул из кожаного колчана стрелу и, прицелившись, угодил медведю в шею.
Раз за разом он из пятнадцати стрел, которые захватил из дому, выпустил в медведя тринадцать, а две оставил про запас; наконец зверь, обессиленный не то раной, не то жаждой, не то болью от стрел, ушел из-под дерева и скрылся в лесу.
Саблик тотчас же начал спускаться с сосны.
— Стой, леший! — ворчал он. — Заберешься куда-нибудь, сдохнешь да сгниешь… не на то мы друг друга полвека искали… Постой!
Прежде всего он схватил чупагу, подождал с минуту, потом подошел к ружью и стал его заряжать.
— На медведя пуля — первое дело, — бормотал он, слегка забивая ее шомполом, — На медведя лучше пули ничего нет…
И, отыскавши кровавый след, побрел по нему.
Он шел осторожно, вернее крался, ловя каждый звук, каждый шорох ветвей, между которыми пробирался, а глаза его не отрывались от следа на земле. Смерть караулила охотника, ибо медведь мог оказаться в любом уголке чащи и молнией ринуться на него. И Саблик часто останавливался, вслушиваясь, а ружье нес в обеих руках, дулом кверху. Вдруг он увидел медведя.
На дне оврага, возле ручья, стоял медведь и прикладывал к кровоточащей ране землю, вырванную вместе с мохом. Увидев Саблика, он дико заревел и кинулся к нему. Саблик отскочил назад. Он не стрелял сверху, потому что боялся впопыхах попасть не в хребет, а в череп, по которому пуля могла только скользнуть.
Он остановился и ждал, когда медведь станет на задние лапы.
«Теперь либо ты мой, либо я твой», — думал он, приложив ружье к щеке.
Как пламя, когда во время пожара прорвет оно крышу и вместе с клубами черного дыма взовьется вверх, так с красной разинутой пастью, где сверкали покрытые кровью белые клыки и кровавой пеной облитый язык, кинулся черный медведь на берег; глаза его сверкали, из-под ног сыпались камни. Увидев близко охотника, он поднялся на задние лапы; в тот же миг из ствола Сабликова ружья сверкнул огонь, вырвался дым, загремел выстрел, и зверь повалился навзничь и, высунув язык, бессильно раскинул лапы.
Из пасти хлынула густая кровь. Медведь умирал.
Тогда Саблик, стоя от него шагах в пятнадцати, прислонил ружье к дереву, повесил чупагу на ветку, вынул из рукава гусли, поплевал на отсыревшие колки, подвернул их зубами, попробовал струны смычком и пальцем и, уперев гусли в грудь, пониже левого плеча, заиграл медведю.
Тишина дремучего и пустынного леса наполнилась хрипом издыхающего зверя и музыкой Саблика. Дикие, отрывистые, резкие звуки дрожали и сплетались над головой побежденного чудовища. Журчала на камнях река в овраге, давая, казалось, основной тон этой музыке.
Зверь страшно хрипел, исходя кровью, а Саблик играл. Взор его устремлен был на лохматую морду медведя, тонул в ней, как туманные звезды осени тонут в черном татрском озере.
Идет-бредет Саблик по узкой дорожке,
Идет за медведем в лес под Кшесаницу.
В те поры медведица медвежат учила:
«Берегитесь Саблика, он стрелы быстрее».
Сколько находился я, сколько речек перешел,
Пока не угодил я в сердце медведя.
Загудела долина, задрожали горы,
Как Саблик-разбойничек схватился с медведем.
Спрашивало солнце, на долину глядя:
«Не гора ль с горою бороться стали?»
Спрашивали тучи, да прочь бежали:
Чудилось им, что миру конец приходит.
Иисус Христос господу взмолился:
«Сабличек охотится, храни его боже!»
Легче было медведю умирать под песню.
Забылся Саблик, играя. Казалось, души всех убитых медведей созывал он на погребение этого короля Татр: из Горцов, с Бабьей горы, с Крулёвой, с липтовского Дзюмбира, покрытого лесами, где он охотился. Из-под Рогачей и Воловца, с Яжомбчей, с Пышной, с Томановы Польской, со Стронжиск и дальше, из лесов Ростоки, с Пятиозерья, с Капровой, с Темных Смречин, с высокой — со всех Татр созывал Саблик души убитых им зверей. И вот, страшные, грозные, мрачные, окружили тени их своего брата.
Казалось Саблику, что они проходят один за другим, ибо он верил, что души их бродят там, где застигла зверей смерть. Приходили — и окружали последнего, уходящего к ним. Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать один призрак с красными ранами в груди, на головах, на спинах и в огромных брюхах.
«Здороваются с ним, — думал Саблик. — А лес с ним прощается…»
Вдруг морда медведя шевельнулась.
Тогда Саблик спрятал гусли в рукав, подождал немного, а потом, подняв большой камень, ударил им медведя в лоб.
Тот даже не дрогнул.
Саблик снял с дерева чупагу, срубил молодую сосенку, обчистил ее, смело подошел к медведю и с неимоверными усилиями приподнял его настолько, чтобы можно было распороть ему ножом брюхо. Потом он проворно развел костер, вырезал из медвежьего бока кусок мяса, надел его на кол и принялся жарить над огнем, подставив шляпу, чтобы сало стекало в нее. Когда шляпа наполнилась, он выпил сало и стал есть мясо.
Потом отрезал большой кусок мяса, ободрал с него шкуру, придерживая ее ножом, пальцами и зубами, так что залил кровью рубаху и пояс, затем сунул мясо в мешок, а огромный труп медведя накрыл хворостом, ветвями и мхом, чтобы ни охотники, ни дикие звери его не могли найти. Вырос над зверем могильный холм. А Саблик собрался идти обратно в деревню, чтобы вернуться позднее с Тыралями и Буковским и взять тушу вместе со шкурой.
Однако, чтобы запутать следы и скрыть от других охотников дорогу к медведю, он пошел по камням ручья, текущего из-под снегов и льдов; он направлялся к Горычкову перевалу, отделявшему Польшу от Венгрии.
С куском медвежьего мяса в мешке, прыгая с камня на камень, он долго шел вдоль ручья, но наконец решился войти в лес.
Пробираясь среди зарослей, он внезапно услышал человеческий голос. Остановился, взял в руки стрелу и лук и спрятался за кустами.
Опытный слух не обманул его: это говорили люди. Они приближались по тропинке.
Саблик притаился. Он уже различал слова: это были липтовские охотники.
Сердце его сильно забилось, но понемногу успокоилось. Он положил стрелу на тетиву и стал ждать. Охотников было только двое.
«Ну, либо пан, либо пропал!»
Вскоре они вышли. Не заметив Саблика, стоящего за кустами, прошли мимо и направились дальше. На плечах у них были ружья. Они охотились на коз, оленей либо серн.
Саблик мог бы пропустить их и затем направиться в противоположную сторону, чтобы избежать встречи. Но узкое лицо его стало серьезно, морщины резко обозначились, рот покривился, углы его опустились. Страшная ненависть, злоба и жестокость отразились в мутных, старых глазах, на губах появилась страшная улыбка. Липтовцы ничего не знали, шли спокойно, ничего не боясь. А Саблик в душе смеялся. Он натянул лук, прицелился, и стрела со свистом вонзилась охотнику, шедшему слева, в затылок, между шляпой и барашковым воротником.
Он со стоном упал, ничком, широко раскинув руки.
Другой охотник обернулся, снял через голову ружье, но в этот момент вторая стрела Саблика угодила ему в горло.
Обливаясь кровью, он пошатнулся и прислонился спиною к стоящему позади дереву. Ружье выпало у него из рук.
Тогда Саблик с чупагой в руках выскочил из-за куста.
В мгновение ока очутился он возле липтовца. У того лицо от смертельного ужаса стало бессмысленным, и шепот смертельного страха сорвался с губ:
— Саблик!..
Саблик, у которого в слипшихся от смолы волосах запутались сосновые иглы, долго смотрел на него. Он хотел насладиться ужасом врага, мольбой о жизни в его главах, дрожью вражьего тела под занесенной над ним чупагой.
Он наслаждался. Упивался отчаянием, ужасом, бессилием врага, глядя на него затуманенными голубыми глазами, потом взмахнул топором и раскроил липтовцу череп.
Тот упал со страшным воплем и, лежа на земле, получил еще пять ударов. Саблик рубил уже мертвого.
