Он пододвинул свое кресло к креслу Его Величества, и произнес глухим голосом:
– Моя мать ненавидит меня до такой степени, что я сомневаюсь, буду ли я ее наследником. Вы не можете себе представить, каким преследованиям я подвергаюсь.
Фридрих II, сделав вид, что в приливе чувств забыл о протоколе, встал и по-отечески положил руку на плечо Павла:
– Верьте мне, Ваше Высочество: вы – сын Петра Гольштейна и уже только из-за этого я считаю вас сыном, которого мне всегда хотелось иметь. Теперь вы можете рассчитывать на мою защиту. Позвольте мне дать вам несколько советов. Главное, не впутывайтесь ни в какие заговоры и во все то, из-за чего вас могут обвинить в борьбе против вашей матери. Она очень опасна. Измените свою жизнь, найдите счастье в браке. Живите подальше от разных интриг. Вы можете уехать в деревню. Подумайте об этом. В моей столице живет невеста, достойная вас. Позвольте мне убедить вас в этом...
– Человек высокомерный, надменный и жестокий! – сказал король Фридрих, когда за Павлом закрылась дверь. – Ему будет трудно удержаться на престоле! Не удивлюсь, если его постигнет та же судьба, что и отца...
Куракин, сопровождавший Павла в этом путешествии, настоял на визите к дяде принцессы Софии Доротеи, принцу Фердинанду, стоявшему во главе прусских масонов. Принц Фердинанд с особым вниманием принял наследника русского престола в своем замке Фридрихсфельде...
Нехорошо по многим причинам, чтобы женщина приобретала слишком обширные познания. Воспитывать в добрых нравах детей, вести хозяйство, наблюдать за прислугой, блюсти в расходах бережливость – вот в чем должны состоять ее учение и ее философия.
Запись в девичьем альбоме Софии Доротеи фон Виттенберг-Монбельяр
На следующий же день, 12 июля 1776 года, София Доротея фон Виттенберг-Монбельяр была представлена будущему супругу.
Была ли она хорошенькой? Мадам фон Оберкич, ее гувернантка, ручалась за правильность ее черт и прекрасный цвет лица. Тем не менее будущие жених и невеста с первого взгляда не слишком понравились друг другу. Молодая принцесса нашла малопривлекательным лицо человека, которого ей прочили в супруги. Она была выше его на полголовы. Это не нравилось ни ей, ни ему. Павел, в свою очередь, нашел ее полной, с блеклыми светлыми волосами. Взгляд тускло-голубых глаз показался ему невыразительным, и не произвел на него впечатления. Речь бедняжки не вызвала у него никакого интереса.
Тем не менее внутренний голос подсказывал царевичу, что эта женщина не создаст ему новых проблем. Доминантой его поведения было: «Ах, делайте теперь со мной все, что хотите!» В свою очередь и она сделала над собой усилие и улыбнулась этому молчаливому князю. Он не нравился ей, но она слышала, что беды, выпавшие на его долю, не ожесточили его сердца.
Несколько дней балов, роскошных праздников и загородных прогулок – и былой неловкости нет и в помине.
Павел после каждой встречи находил, что душа принцессы намного лучше, чем внешность. Ему удалось показать себя в выгодном свете, и его внимание тронуло девушку. В конце концов она забыла про его маленький рост, а курносый нос не раздражал уже ее так сильно, как в первый день. И София Доротея, отчасти покорная требованиям родных, отчасти влюбленная, позволила себя соблазнить.
София Доротея была на пять лет моложе царевича: она родилась 25 октября 1759 года в Штеттине, где тридцатью годами раньше появилась на свет ее будущая свекровь, императрица Екатерина.
Первые годы жизни были не слишком радостными. Тогда ее отец, Фридрих Евгений фон Виттенберг, был младшим в семье. Молодым он поступил на службу к Фридриху II Прусскому, который отдал ему в жены племянницу, одну из дочерей Софии Доротеи Марии, своей сестры. Софии Доротее-младшей едва исполнилось девять лет, когда ее дядя, правящий принц Виттенберга, подарил ее отцу жалкую толику своих владений, графство Монбельяр. Фридрих Евгений приехал в этот зеленый оазис со своей женой и четырьмя детьми практически без денег. Благодаря брату наконец исполнилась мечта его юности: у него был двор, конечно, очень скромный, но среди леса, а вдали, на линии горизонта, синела горная цепь Вогезов. Реки, очаровательная долина, в которой стоял небольшой дворец с восьмиугольной башенкой, и в его залах повсюду плели свое прозрачное кружево пауки...
Отец Софии Доротеи, хотя и не имел средств, был страстно увлечен строительством. Когда замок в Монбельяре перестал быть похожим на груду развалин и даже приобрел некоторое очарование, принц Виттенберг построил не менее миленькое жилище в Этюпе, рядом с дорогой в Бале. Там провела свое отрочество София Доротея. Она жила на природе, и это напоминало мечты Жан-Жака Руссо в Эрменонвиле: игры в жмурки в густых, заросших садах, прогулки среди полей, а вечерами, после скромного ужина, состоящего из молочных продуктов, несколько партий в фараон при свечах...
Все в этом воспитании, которое к тому времени стало уже довольно старомодным, спасало девушку от излишне честолюбивых планов на будущее. Однажды она узнала, что должна отказаться от брака с принцем Дармштадтским, невестой которого к тому времени она была. Ведь Ее Величество императрица Екатерина II, оказала ей величайшую честь, выбрав в жены своему сыну, наследнику Российского престола! Разве же она могла отказаться?
Обладая легким, дружелюбным характером, юная принцесса сразу же согласилась выполнить все, что от нее требовали; она отреклась от протестантства, а все остальные проблемы на удивление быстро уладил принц Генрих Прусский, который отнесся к этому браку не менее серьезно, чем к генеральному сражению в затянувшейся военной кампании. Сперва принцу Людвигу из Дармштадта пришлось отказался от своих прав на Софию Доротею. Затем архиепископ Платон ознакомил невесту с православной религией, и 26 сентября того же года она отреклась от кальвинизма, перед алтарем приняв имя Марии Федоровны.
Попав к российскому двору, София Доротея была шокирована распущенными нравами придворных, а паче того – альковными делами самой императрицы. Павел, которому давно уж опротивели слухи, ставившие его мать в один ряд с самыми известными мессалинами в истории человечества, чувствовал себя крайне неуютно: цинизм и роскошь двора лишали очарования жизнь и в столице, и в Царском Селе.
...Этот век есть век приготовлений. ... Приготовления эти состояли в том, чтобы приготовить грязь и грязных людей разного рода, которые производят, производили и будут производить бесконечные несчастья и бесчисленное множество несчастных.
Екатерина – Гримму
Все исчезло: и чувство принципиальности, и целомудрие чести, для которой малейшее пятно было глубокой раной... Век рыцарства миновал, сменившись веком болтунов, экономистов и бухгалтеров; слава Европы потухла навеки.
Edmund Burke, «Reflection on the Revolution in France», 1790
Ученики тролля – а у него была своя школа – рассказывали всем, что сотворилось чудо: теперь только, говорили они, можно увидеть весь мир и людей в их истинном свете.
Г. – Х. Андерсен. Снежная Королева
Их шпионы были повсюду, во всех слоях общества, – ученые и мудрые, простые и глупые, они лишь выглядели такими, в соответствии с инструкциями, чтобы оптимально решить свои задачи. Женщины и мужчины, юноши и старцы – все они знали, что ex mandato Dei licet occidere innocentem, furari, fornicari2*С Божьего соизволения позволительно убить невиновного человека, украсть, предать (лат.).*. Общество, основанное на законе беспрекословного повиновения, могло употребить каждого из них для достижения любой поставленной цели, с безошибочной и фатальной точностью. Это были иезуиты.
С 1552 года, когда папа Юлий III издал беспрецедентную буллу, которая исключала орден Sacre Coeur de Jesus3*Святого Сердца Иисусова.* из юрисдикции местных и церковных властей и оставляла ему едиственный высший авторитет – авторитет генерала ордена, резиденция которого находилась в Риме, иезуиты приобрели колоссальную, пугающую, ужасающую власть. Кардиналы подчас трепетали простого монаха-иезуита. Но когда генералы ордена стали превращать пап в свои политические орудия, их именем наделяя себя неслыханными привилегиями, римский престол забеспокоился.
В 1773 году Рим обсуждал вопрос о закрытии творения Игнатия Лойолы4*Настоящее имя Иниго Лопес де Рекальдо (1491-1556) – основатель ордена иезуитов.*. Папа Климент XIII, не определивший своей позиции до разбирательства, скончался, будучи в полном здравии, накануне дня заседания конгрегации по рассмотрению злоупотреблений ордена. Кардинал Гарганелли, глава противников ордена, тут же издал бревэ Dominus ac Redemptor5*Господин и Искупитель.*, в котором, меча громы и молнии в адрес давным-давно запрещенного, но все еще живого масонства, запретил орден иезуитов. Однако окна и двери монастырей и коллегиумов, отмеченных эмблемой пылающего сердца, вовсе не заколачивались. На наследства – движимые и недвижимые – немедленно набрасывались торжествующие победу «просветители».
