Наконец Кир решил, что вавилонянам дана достаточная острастка, вместо кнута пришла пора пряника, и повелел Угбару прекратить грабежи и бесчинства персидского воинства.
Скорый на расправу Угбару распял первых попавшихся под руку мародеров на восьми воротах города, а других повесил на дышлах боевых колесниц. Сарбазы, убедившись, что новый наместник Вавилона шуток не любит, смирились.
* * *
На всем протяжении проспекта Айбуршабум выстроились плотные ряды персидского войска, сверкая под палящим солнцем начищенными до блеска доспехами и оружием. Все примыкающие к Айбуршабуму улицы и проулки были забиты до отказа ветреными и жадными до зрелищ горожанами. Более удачливые расположились на крышах близлежащих домов, владельцы которых, истые вавилоняне, не упустили случая нажиться, пуская за плату зрителей.
Пышный кортеж появился из ворот храма бога Нинурны и медленно, под оглушительные крики персидских сарбазов, двинулся к священным воротам богини Иштар. Впереди кавалькады горделиво гарцевал на огненно-рыжем жеребце Кир. У Южного дворца он остановил коня. Поспешно натянули поводья и сопровождавшие его приближенные.
Двухтысячный конный отряд саков бы снаряжен просто и скромно. Высокие остроконечные войлочные шапки, замшевые кафтаны с нашитыми пластинами из потемневшей бронзы, кожаные штаны, заправленные в мягкие сапоги, выглядели слишком буднично и даже убого среди ослепительного великолепия "бессмертных". Но Кир знал, что под засаленными кафтанами бьются львиные сердца. Он негромко сказал:
— Рустам, мой язык слаб, чтобы выразить тебе и твоим воинам признательность и благодарность за беспримерное мужество и отвагу. Скажи желание, и, клянусь кулахом <Кулах – высвокая тиара, венец персидских царей из династии Ахеменидов>, я выполню его!
— Единственное желание саков быть достойными своего полководца, великого Кира! Испытай и убедишься!
Растроганный Кир обнял Рустама.
— Царь и брат мой!— сказал он проникновенно.— Я отплачу тебе за твои подвиги, повергнув к твоим стопам все племена и народы на восход от Каспия, мое слово и мощь персидской армии тому порукой. Отныне называть,— загремел голос Кира,— моего брата Рустама, царя массагетов и тиграхаудов, царем и хаомоваргов, сарматов, каспиев, гургсаров, канпоев, царем царей Сакистана!
Послушное воле Кира персидское воинство, громко прокричав здравицу Рустаму, оглушительно зазвенело оружием о щиты.
Кучка близких царю сподвижников не кричала и не звенела оружием.
— Милость нашего повелителя к дикарю поистине не знает границ,— почему-то тонким голосом пропел Фаридун.
— Это просто невозможно выдержать!— задыхаясь от злости, сказал Мард.
— Было бы лучше, если бы нащ владыка пожаловал этого сака царем царства теней,— прохрипел Гарпаг.
— Это можно-о-о...— протянул, зловеще усмехаясь, Угбару.
Все моментально повернулись к нему.
Пусть твои лучники будут наготове, Фаридун!— уже сурово сказал Угбару Только Фаридун возразил:
- Пусть твои горести все перейдут на меня, Угоару, одна с этими исчадиями злого духа Ахримана моим лучникам не справиться. Надо поднять «бессмертных»!
- Никакого шума! Неизвестно еще, как посмотрит на это наш царь.
- Свалим на саков. Будем едины, повелитель простит. Все равно поход на саков решен. Этот Рустам может заставить нашего царя царей заколебаться. Предлог необходим.
- Но мои лучники не справятся, - заныл Фаридун.
- С пьяными и безоружными саками даже твои лучники справятся, - насмешливо промолвил Мард.
- Это ты возьмеь на себя, Мард! Чтобы даже плетки не было в руках этих дикарей. Надо покончить с ними быстро и без шума, - уже тоном приказа произнес Угбару. – Я сам приглашу царя царей Сакистана на пир.
* * *
Угбару подъехал к Рустаму. Гримаса, исказившая не привыкшее к улыбке лицо, должна была изобразить приветливость и доброжелательность.
- Мой герой, великий воин и царь! Прими мои поздравления с неслыханной милостью нашего повелителя. Но ты достоин их!
Рустам бесстрастно кивнул.
- Повелитель мира дает пир в твою честь, - уже чувствую накипающую злость, сказал Угбару. – Там тебе и твоим воинам мы воздадим должное, - добавил он, и в голосе его, помимо воли, прозвучала почти неприкрытая угроза.
Рустам опять кивнул головой. Его каменное лицо не выражало никаких чувств, словно невиданная милость повелителя всех стран и народов была для него делом обычным. Угбару, уже не в силах глядеть на Рустама, отвесил поклон и поспешно отъехал. Проезжая мимо Марда, обронил: «Шакал зазван, готовь западню».
Мард направился к Рустами. Если привыкший командовать на поле брани Угбару говорил, точно лаял, то Мард обладал бархатным, обволакиващим собеседника голосом. Он заливался соловьем, восхваляя Рустама и его отважных воинов, и словно невзначай обронил, что являться на торжество братства духовного и кровного с оружием было бы совсем не по-братски.
— Да не берите вы, ради всех богов, своих страшных ножей, с ними только на медведей ходить, а не на пир любви и дружбы,— сказал Мард, и громко захохотав, тут же перевел речь на описание яств, которые будут готовить царские повара Персии, Лидии, Мидии и Вавилона. Один повар покойного гурмана Валтасара чего стоит! Надо сказать, что описывал блюда Мард смачно, со знанием дела, и Рустам, любивший хорошо поесть, судорожно глотнул голодную слюну.
Мард отъехал от Рустама с сознанием выполненного долга.
* * *
По роду своей службы Мард сразу же, как только Рустам прибыл со своим отрядом к Киру, установил за ним наблюдение. Но высокомерие подвело его. Он всецело разделял представление цивилизованного мира о кочевниках как о грозной, дикой силе, нов умственном развитии мало отличающейся от животных. Его обманула внешняя простоватость вождя саков. Немногословная и какая-то тягучая, тяжеловесная речь Рустама была, по его мнению, явным признаком тугодумия. Он не подозревал, что это только оболочка прежнего Рустама — баловня судьбы. Путь через страдания привел его к мудрости. Трезвый и цепкий ум степняка помог Рустаму многое постичь в политике персидских завоевателей. Он предугадал поход на Вавилон и не удивился тому, что, несмотря на явное благоволение и внимание Кира, персидская знать испытывает к нему неприязнь, хотя такой же чужак Угбару легко и быстро занял ведущее положение в ближайшем окружении царя. Но все это мало трогало Рустама, его больше заботило разлившееся как половодье, нашествие персов, и он с тревогой пытался предугадать направление удара персидской мощи после взятия Вавилона.
Внимание ненавидящего Рустама Угбару и беседа с коварным Мардом насторожили вождя саков. Прежний Рустам, может быть, поддался бы очарованию льстивых речей Марда, нынешний отбросил, как шелуху, мед слов хитрого дипломата и крепко ухватил суть — явиться без оружия.' Конечно, саки и сами бы явились на пир в их честь без оружия, с одними лишь кинжалами, которым» резали мясо и без которых не ложились спать — клали ряз°м» н0 Мард совершил грубейшую ошибку, упомянув именно о них.
Три дня глашатаи в сопровождении музыкантов, под бой тулумбасов и пересвист неев <Ней – вид свирели>, надрывая голосовые связки, вещали жителям Вавилона манифест великого Кира:
"Я — Куруш <Куруш – подлинное имя Кира>, царь мира, великий царь, могучий царь, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь четырех стран света, сын Камбиза, великого царя, внук Кира, великого царя, потомок Чишпиша, великого царя, отрасль вечного царства <Один из подлинных титулов Кира из манифеста>, которого династия любезна богам, которого владычество приятно их сердцу. Все цари, сидящие во дворцах всех стран света, от Верхнего моря до Нижнего, и в шатрах живущие цари, все вместе принесли мне свою тяжелую дань и целовали мои ноги..."
И после всего этого провозглашалось, что всемилостивый царь принимает под свое покровительство и защиту народ Вавилонии, и отныне над землей Двуречья воссияет заря новой жизни, полная счастья и благоденствия, наступит пора мира и справедливости. В своей лучезарной благосклонности великий царь, царь четырех стран света и так далее... провозглашает Вавилон третьей столицей своей могучей державы и в честь этого события объявляет семидневное празднество для жителей новой столицы счастливой Персии.
Вавилон ожил. В короткий срок тысячи рабов восстановили разрушенное, и величайший город мира заблистал великолепием дворцов и храмов, заискрился жемчужными брызгами фонтанов, зажурчал водами своих каналов и зашелестел листьями финиковых пальм, оправдывая один из многочисленных своих эпитетов "райский сад".
Зашумели базары. Грудами лежала выловленная в водах Тигра и Евфрата рыба, высились горы фруктов и овощей — даров благословенной земли Двуречья.
